Я был зачат не в страсти и не в блуде.
Густой грозой встречал бел-свет меня.
Не в колыбели, а на белом блюде,
Средь мух и крошек прожил я три дня.
Как масло, рос, сбиваемый в сметане
Привычных буден, радостей, обид.
Мне, охмелев, на розовом баяне
"Турецкий марш" играл сосед-бандит.
Стучалась смерть косой в мои чертоги
Три раза, оторвав от жизни клок.
Я всё же выжил, только ноги, ноги…
Да иногда заноет к ночи бок.
А вот мой сын так к звёздам и не выплыл.
Он для меня – обратный лик добра.
И с некоторых пор мой голос сиплый
Выходит, словно Ева, из ребра.
Я в Ханаане скучно проживаю
Чужую жизнь, как премию – артист.
И душу, что рассыпалась, сшиваю
В последнюю надежду – в белый лист.
И Вечный Жид, растрёпанный и серый,
Поделится со мной огнём со дна.
И я уйду, оставив запах серы
И рюмку недопитого вина.