31 глава
Утром, последний раз позавтракав в госпитале, получив выписку и сопроводительные документы, Васильев и Солнцев, зашли, как и планировали, попрощаться к Шиндину.
– Разрешите, товарищ подполковник медицинской службы? – Постучав заглянул Анисим в кабинет доктора.
– Проходите, проходите ребята. Спасибо, что не забыли. – Отозвался он. – Вот и вы нас покидаете. Одно радует, домой, не на фронт, теперь провожать приходится. А мне вот ещё, ой как не скоро, боюсь, выпадет такое счастье. Сами видите, санитарных эшелонов меньше не становится. Хоть победный май, неделя уже, как закончился.
– Да, Антон Алексеевич, эхо такой войны, ещё долго не затихнет, пока ещё последние раны у народа зарубцуются. – Согласился старшина. – Мужества вам и терпения. Спасибо за всё. Будите в наших краях, милости просим в гости. Вам всегда будем рады. – Они обнялись.
- Счастливо оставаться. – После Анисима, пожал руку доктору Валентин. – Огромная вам благодарность Антон Алексеевич, за вашу фотографическую память на лица. Если бы ни она, кто знает, как скоро я бы нашёл своих. Спасибо. Берегите себя.
– Не за что, это природный подарок. Ну, пойдёмте, провожу вас до машины.
– До какой машины? – Удивился Анисим. – Мы пешком.
– А вас что, Фирсов ещё не встретил? – Вопросом на вопрос поинтересовался доктор.
– Нет, не виделись ещё.
– Ну, значит, возле крыльца ждут, пойдёмте, пойдёмте. – Выйдя из кабинета, Шиндин продолжал. – Игнат, целую неделю провозился с нашим ГАЗ-64, с моим водителем. Буквально по винтику весь движок перебрали. Ох, и головастый этот Фирсов. Как раз вчера только закончили, теперь, как новенький бегает. Этот чудо-слесарь, сегодня тоже выписывается. Янус вас до поезда, всех троих и домчит. И вам веселей вместе будет в дороге, направление-то одно. –Когда они спустились вниз, возле крыльца водитель хвалился перед собравшимися больными, работой двигателя автомобиля, с благодарностью, похлопывая по плечу Игната. Ещё раз трое выписавшихся попрощались с доктором и всеми, кто вышел их проводить, и поехали на вокзал. Там, расставшись с Янусом, вышли на перрон, возле которого, только что остановился товарняк, под завязку набитый возвращающимися с войны победителями.
– Ну, отцы, теперь не зевай, держитесь за мной. Да, поживее. – Проталкиваясь между толпившимися у состава людей, Фирсов направился к концу эшелона. Дойдя до предпоследнего вагона, из которого доносились звуки гармони, скомандовал попутчикам. – Давайте сюда, с музыкой поедим.
– А ну, куда прёшь пехота? – Преградил им путь огромного роста морячок, мешая подняться в вагон. – Не видишь, полна коробочка. Следом ещё поезда идут, ждите. – Придержал он за плечо Фирсова, препятствуя.
– Руки убрал. – Поднял на него глаза Игнат. – Если у тебя есть время лишнее ждать, выходи и жди, а нам не досуг. И вообще, ты братец, по-моему, транспортом немного ошибся, тебе по волнам сподручнее было бы. Иди до реки, там пароходы плавают.
– Объяснил бы я тебе, что плавает, а кто ходит, да боюсь не поймёшь. А растолковывать тебе, времени нет.
– Вот сейчас, вы потеснитесь, мы сядем, и расскажешь, под стук колёс, а ну, дай дорогу. – Не отступал Игнат. – Какая земля только, такого непонятливого на свет произвела?
– Красноярская. Сказал некуда, имейте совесть граждане, не пущу.
– Да ты ещё и земеля, вот бы не подумал, что у нас там такие водятся.
– А не брешешь, заинтересовался моряк. Побожись. – Но, доспорить им не дали.
– Анисим, – Вместе с рыком гармони послышалось из глубины вагона.
И через мгновение у щели приоткрытых ворот, отодвигая морячка, появился улыбающийся Горин.
– Ну что ты, Ерема, в самом деле, – отчитал он парня в тельняшке. – Нашел кого не пускать. – Евдоким легко спрыгнул на перрон и кинулся обнимать Васильева.
– Братушка! Надо же какая удача! Дай я хоть на тебя посмотрю, – отстранил он друга от себя на расстояние вытянутых рук. Но после секундной паузы вновь обнял. Из глаз обоих текли редкие мужские слезинки.
– Евдокимушка! – хлопал по его спине Анисим, – живой! А что ж, Григорий не с тобой ли?
– А как же, тут. За водой выскочил. А ну давай помогу, поднимайся. Ерема, руку дай, чего глазами хлопаешь? Не бурчи, поместимся.
– Погодь, Евдоким, нас трое, вот ребята со мной.
– Просим, просим! В тесноте, да не в обиде, залазь, хлопцы!
Не успели они подняться, как от головы состава донесся паровозный гудок.
– Ну вот, скоро и поедем, – положив руку на плечо другу, обнадежил Горин. – Эй, море, Лапшина там не видно?
– Вон бежит с ведром, – отозвался Еремей от входа.
– А ну, Емельяныч, приляг-ка вот сюда на секунду, протянем Гриню. Ложись, ложись, – улыбался Евдоким, накрывая с головой Васильева шинелью.
– Принимай, – послышался голос Лапшина с перрона.
Дежурящий у входа морячек взял у того ведро, помог забраться. Вновь заступая на вахту, не пуская желающих ехать в и без того уже переполненном вагон. Анисим лежал чуть дыша, прислушиваясь к шагам земляка.
– Эх, ты! Душа моя в тревоге, – уловил он удивленную реплику Григория. – Это что же за бесстрашный военнослужащий, так бездарно решил похвастаться бессмертием. – спрашивал тот у попутчиков. – Евдоким, или я чего не понимаю?
– А что я могу, – едва сдерживаясь, чтобы не засмеяться, отвернулся от него Горин. – Знаешь, какие у него кулачищи. Поостерегся бы, Гринь! Не лезь, айда вон ко мне, по очереди поспим.
– Чего?! Горин, да ты в своем ли уме? – свирепея на глазах, поинтересовался старшина. – Кулачищи, говоришь? Даже интересно стало. Вставай-ка, дядя, меряться будем. – Легонько пнул он по подошве лежащего на его месте неизвестного солдата.
Анисим не отреагировал, продолжая изображать из себя спящего.
– Слышь, чудо-юдо! Я кому говорю, – стянул он рывком с того шинель, собираясь пустить в ход свои богатырские руки. Анисим резко сел на лежаке. Лапшин, мгновенно остановившись, сдвинул в удивлении брови. После трехсекундного замешательства выдохнул:
– Кум! – подняв того на руки закружил, обнимая. – Емельяныч! Откуда ты взялся, старый? Мы думали дома уж. И писать давно перестали тебе в госпиталь. Здорово, дорогой! Вот это встреча! А ты, Евдоким, у меня сейчас огребешь, шутник твою мать, а если бы я в потьмах не разглядел? Тьфу на тебя! Чуть делов не наделали. Рассказывай, Емельяныч, полностью излечился? Как ты, брат?
– Ты хватку-то ослабь. А то и впрямь вертаться в госпиталь придется, задушил, боров. Евдоким, вы чем там его в Берлине кормили? Еще шире стал, детина. Песня увидит, голос сорвет. На тебя смотрю, все такой же дрищеватый, а этого все прет.
– Молодой еще, ему не помешает, пусть веса набирает. Это нам с тобой, Анисим, скоро к земле клониться, а у Грини самый сок. Ты попутчиков-то своих представишь? Проходите, ребята, присаживайтесь. Воевали мы вместе со старшиной в одном бате, почитай с самого начала войны. За исключением, понятное дело, расставаний по ранениям. А вы, стало быть, с одного госпиталя путь держите?
– Знакомьтесь, – подошел к ним Васильев. – Это вот Фирсов Игнат, сибиряк, слесарь от бога. А этот симпатичный товарищ и есть тот самый Солнцев, я вам о нем прописывал.
– Да, да, – перед самым отъездом как раз получили. – Вот ведь, действительно, тесен мир, – пожимая Валентину руку, отозвался Григорий. – Ну что же, как говорится, за знакомство. Евдокимушка, у нас там кажется оставалось, доставай.
– Такую фартовую встречу грех обойти вниманием. – полез Горин в вещмешок, – я мигом.
– А я, главное, еще на подходе слышу гармонь, мелодия такая знакомая, родная, мысля закралась, да, думаю: вряд ли, не может быть, показалось, – принимая от Евдокима кружку, сказал, глядя на сидевших напротив однополчан, Васильев. – Ан, нет, они, родимые! Не показалось. Ну что, братушки, со свиданьицем. Как же я ждал этой встречи. – Выпили, закурили. – Ну, сказывайте гвардейцы, За Ковылёва, Скворцова, там, остались? В добром ли здравии? Как Вас, так скоро отпустили? Кому дела передали?
- Скворцов, там. Исполняющим обязанности комполка.
- А, что с Володькой? – начал приподниматься с места в растерянности Анисим, - Неужели п… - договорить ему не дали.
- Успокойся братец, ты что такое подумал? Да наш Ковылёв скоро маршалом станет. Ещё 15 мая, простился с полком и прямиком в Москву. На какие-то, высшие, командные курсы вызвали. Так-то Емельяныч. – похлопал его по плечу Горин. – Во какого командира мы воспитали, в саму столицу затребовали, гордись казак. Хоть бы отпуск дали, Татьяну с малым повидать. Хотя может он их туда к себе перевезёт, пока?
-А нас молодёжь заменила, - продолжил Лапшин, -Знаешь сколько зелёных туда попризвали? У, тьма. Мы старики и не нужны стола быть стали. Так Виктор и сказал, Скворцов-то. Поезжайте отцы, в добрую дорогу, кланяться велел Оренбуржью. И тебе привет огромный передавал, кстати. Даже прослезился, ей Богу не вру. Очень, говорит я Анисиму Емельяновичу обязан, до последнего дня своего не забуду. Дома окажусь, непременно навещу. Попробуй, говорю не навестить. Всегда рады будем. Ты-то как, старый?
До позднего вечера Леньшинская гармонь не затихала в руках у Горина. Оставшись втроем, друзья не могли наговориться, делясь новостями, вспоминая пройденные вместе дороги, все радости и горести, встречающиеся на них, вновь и вновь поздравляя друг друга с победой. Но однако же нет никакой дороги лучше, чем той, которая ведет к дому, к долгожданной встрече с родными сердцу людьми, местами. И время, проведенное в ней, запоминается на всю оставшуюся жизнь.
Эшелон шел сравнительно быстро. Подолгу почти нигде не останавливались, но Анисиму, наблюдающему за проплывающему мимо пейзажем лесов и полей, городов и сел, казалось, что время почти остановилось. Его думы полнились все новыми и новыми тревогами, раздумьями, переживаниями. Как там дома? Какими, должно быть, взрослыми стали дети. Он поочередно представлял, какие они сейчас. Лена, Полина, Васятка. С замиранием сердца вспоминал лицо Ульяны, о встрече с которой переживал более всего. С этими раздумьями Анисим и заснул последней ночью в поезде, с тревожной, но счастливой улыбкой на лице. Ранним утром следующего дня он и трое его друзей ступили на перрон Чкаловского (Оренбургского – прим. автора) вокзала.
---24.10.2018 г.--- Продолжение следует…