Перевод с марийского Анатолия Мосунова
Расскажу я строкою начальной
И дальнейшим теченьем строфы,
Что родился в Башкирии дальней,
В стороне от шумливой Уфы.
До сих пор незабытой осталась
Маета колготного житья,
Как, страду завершив, забывалась
К покрову деревенька моя.
Я дремал.
Ставни хлопали глухо.
Псом голодным кидался буран.
Мне, мальчонке, усами с кожуха,
Как разбойник, грозил таракан.
Я страшился его беспричинно,
Угнетался безвестной бедой.
Осыпаясь, трещала лучина,
Угасала в лохани с водой.
А отец уходил в бездорожье,
И неистово кланялась мать:
- Способи же ему, воля божья,
Бесталанную долю сыскать.
Жёг обидой извоз неминучий,
Но отец - мужичонка простой, -
В лапоточках и рваных онучах
Шёл-здоровался с каждой верстой.
Леденела душа от мороза.
Мерк в глазах помутившийся свет.
Как старушки, селянам берёзы,
Сердобольно кивали вослед.
Да старались они понапрасну,
Голод в дали безвестные гнал,
И случалось - скиталец несчастный
Утыкался в сугроб, застывал.
Знать, недаром в те годы крутые
В исступленье надрывном, без слёз
В деревнях голосили родные,
Мужиков провожая в извоз.
Урожаи снимались скупые.
Пустовала, нищала земля.
Закипев, бунтовала Россия,
Родовые поместья паля.
Но, иссякнув, стихали волненья,
Отходя суматохой воды...
Только Ленин принёс избавленье
От извечной горючей беды.
По Уфе с перезвоном трамваи
Катят в свежесть встающего дня.
По-башкирски дружка понимаю,
Ну, а он по-марийски - меня.
Ничего я от друга не скрою,
Разгадать мою радость легко:
Буровые, что подняты мною,
В это утро видны далеко.
С Октябрём я навеки счастливый,
Дни мучений меня обошли...
и клокочет великое диво -
Кровь разбуженной братством земли.
Я в отъезде не буду печальным,
Откровенье засветит глаза:
- У меня есть в Башкирии дальней
Близкий сердцу район Туймаза!