Би-жутерия свободы 269

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 269
 
Будучи прирождённым обольстителем, Гуревичикус не переставал удивляться, как он мог в прошлом опуститься до кровати мисс Пропукис-Балалайкис, но виду не подал. Более того, он попытался спрятать проглядывавшее сквозь плавки тонкое благородство своей мелкокалиберки, только что не подмигивающей. Глядя на дородные формы мадам, его тянуло «нализаться». Но он засомневался, позволит ли Долорес сделать ему это сегодня, когда его так и распирает от неодолимого желания поделиться с нею соображениями о недоеденной связке сосисок с тушёной капустой по-немецки в пивной со свечами с нагаром и стеариновым наплывом опьяневших посетителей с их столовыми проборами, улёгшимися на скатертях. Приветливо зевнув королеве и почувствовав себя шахматным Зевсом, которого обошли вниманием не с той стороны, он не позволил себе засахариться в словесном конфитюре по ходу мысли едва – Е-4. Долли бросила бесцветный взгляд на бассейн, сауну, и размечталась о песцовой шубке – обогревателе женского сердца и о прозрачном саване, оставленном в саванне у аборигенов-верстальщиков надежд на последней квартальной репетиции похорон, где доктору, по задуманному ею сценарию, полагалось появиться в виде танцующего Шивы. Пропукис-Балалайкис уже порядком поднадоел обломствующий лежебока Гуревичукус, эта лысятина в хлорированном соусе, боровшаяся с пролежнями в бассейне по принципу «мочить», замалчивая.
– Представляю себе, как вы припеваючи жили на родине, – в её голосе прозвучали нотки зависти, хотя на лабораторных занятиях в ФЗО она развила щипцами для волос теорию опознавания преступных следов на танцевальной площадке, после чего весенним утром уехала к подруге, чтобы успеть вернуться к осени.
– Угадали – по мере своих невозможностей. Но я, избегая возведения напраслины под крышу, жил, согнувшись в три погибели, с ужасом ожидая четвёртую. Чтобы избежать перессудов по закладным с конфискациями имущества, я выдал двух приятелей повару-врагу под расписку. Как видите, сейчас я здесь, и мне не придёт в голову несуразная идея относить к чёрно-белой сотне стоклеточные дымовые шашки или назвать нахлебником человека, обрабатывающего женщину как землю. А вы неувядающе притягательны, девонька моя, обещаю, что с вашей непосредственной помощью скоро исправлюсь. Ничего удивительного, что от языка такого  очаровательного лягушонка, как вы, не ускользает ни одна муха! Ещё момент – и я сгорю в наливном танкере любви, прежде чем утону в вас. После прошлого инцидента с едой и ныряльщиком Радионом Навредит, я провёл домашнюю работу на Интернете и осведомители раскрыли ваши не дюжие наклонности. Мне стало известно, что вы любите квашеные лангусты и аквалангистов, и вас мучает жажда интима в масштабе 1:10. – Доктор обозрел её носик, вздёрнувшийся выше прежнего от двусмысленных цифровых данных, но не разглядел, как она чопорно поджала губки в элегантном купальнике, ладно сбросив животканную кофточку с кокеткой.
– Разрази меня молнией, если сегодняшняя заря не занимается под выгодный процент! Вы самый неисправимый гадкий мальчишка, из тех кого мне посчастливилось опознать в полицейском участке. Вы быстрее обменяетесь жёнами, чем рукопожатием. Вы, не вписавшийся в поворот судьбы и жаждущий покончить жизнь самоубийством, знаете, что плотская любовь для меня – приговор, не приведённый в исполнение, где партнёр – безжалостный палач своей жалкой плоти, предоставленной в его распоряжение насмешницей природой. Общение с мужчинами  представлялось мне кроссвордами из перекрёстных слов, извините за тавтологию, перекидываться которыми я предоставляла другим. Кстати, говорят, вы изобретатель двухъяростной супружеской кровати и не любите зеркал. 
– Не верьте никому, Долорес, люди нескончаемо врут. Откуда им, лгунишкам, знать, что я наслаждаюсь собственной тенью и упиваюсь очертаниями своего силуэта, а также отражением в окнах, разрывая копи на прилавках магазинов мужской одежды «Не копи барахла», – заметил в Тыберии старый боксёр, осмотрительно отрабатывающий на груше апоплексический удар.
– Нельзя отрицать, что горчичники из языков критиков юмора с их смехоочистительными комбайнами и компьюзиторы, создающие музыку идут в ущерб карману сочинителей и не считаются с нами, женщинами, без продыху слушающими ушами, в то время как мужская половина человечества предпочитает всё воспринимать на ощупь, – подивилась Долорес, – ну ты и шляпа...
– Не отрицаю, но широкополая, – устрашающе улыбнулся проктолог (в детстве его ставили на горох, поэтому он часто «оставался на бобах». Читая южнокорельские мысли на расстоянии десяти локтей, он по-фински опробовал себя в оккультизме).
– Я готова разделить ваше особое мнение о себе, выслушивая кастрированные мыслишки, но не о вас самом. Это может иметь место только при наличии разделочного стола и ножа, а пока что мне приходится сдерживать волчий аппетит. Неужели придётся покупать шоколадные наборы, а к ним ещё уздцы и шоры? Не превращайте меня в заштатную каннибалку киновари Каннского фестиваля, где так легко дышится Озоном. И, как деловой индус, не драхматизируйте наши финансовые связи. Под вашим пристальным взглядом я не нахожу себе места, особенно без пищи, как в тот памятный день, когда вы сделали мне предложение, – Долорес, сохраняя замысловатое выражение на лице, нервно выудила из сумочки сигарету, раскурила её, затянулась. Мысленно передислоцировавшись, она стала похожа то ли на дверь с цепочкой на шее, то ли на овцу, выпускающую дым из припудренных ноздрей.
Тыберию захотелось крикнуть: «Забирай, стерва, свои манатки с бебехами и вали отсюда», но он сдержался, одеревенев, и ушёл с головой под воду, вспомнив, как забраковал её, но потом сделал предложение кошельку её отца. Несносный на кладбище старик отказал ему, памятуя, что член кандидата в зятья – инструмент неточный и нивелировке не поддаётся, хотя в предложении: «Уго Чавеса угораздило стать президентом до смертельного заболевания» Тыберий писал «и» вместо полагающегося «е», и «запотевшее стекло», игнорируя «стекло в поту», дабы не показаться банальным. Делал он это, зная, что страна поит насКоками и обещаниями, заботясь о «посеве» злаковых в полях и теннисистов в турнирах.   
Если говорить чистую правду или правду стерилизованную, повздорил Тыберий с её папочкой по нескольким морально-политическим мотивам с примесью декадентской эстетики.
Привожу расшифровку стенограммы завуалированной беседы сорокалетней давности отца Долорес с молодым Гуревичукусом на «доступный» язык. Замечу, папочка был не в курсе дела, что его дочурка изменяла Тыберию с фотороботом, вывешенным в полицейском участке (он нравился ей, и она пала духом, но не телом).
– Тебе, как участнику потогонного производства гиппо-потомства, скажу без обиняков – наше поколение растило детей и уничтожало сорняки, с трудом отличая страховой полис от страховочного пояса. Стать человеком – это ещё не значит оставаться им, провернув пару сомнительных делишек. Так что не умничай, придурок, и пусть моя мысль не ускользает от тебя ядовитой змеёй.
– Вы случайно не читаете на ночь «Panasonic» перед тем как делаете с мамашей «Samsung»?
– Нет, вчера, хоть мы и разнокалиберные с супругой, штудировали статью «Шоколадные сосиски в Белом доме». А что?
– Тогда не жалуйтесь. Сами себе на голову выбрали правительство, тяжёлое на подъём... экономики страны.
– Ах, вот ты о чём. Понимаю к чему ты, шельмец, клонишь. Ещё бы, все мы участковые на своём приусадебном и подчиняемся законам Ньютона. И чего только ни напридумывала эта вёрткая публика! Вот и сложилась щекотливая ситуация, копирующая криминальные кадры из проворно проворовавшегося низкобюджетного сериала «Расточительство заказных ножей», а за ней и безвыходная обстановка, которой неизвестно чем можно теперь помочь.
– Не мучайтесь, папаша, могу подсказать чем – ортодоксальными перчатками с обрезанными кошерными пальцами, жадно тянущимися к образу женщины, расплывчатой по периметру.
– Твоё открытие для меня хуже сердечного удара наотмашь.
– Простите за откровенность, такая уж у меня гнусная натура, если не буду конфликтовать с самим собой, то лишу рассудок своих оппонентов необходимой пищи, вроде наперстянки-дигиталиса. Так бывает, когда неожиданно идёт снег, припадая на обе ноги.
– Придумай ещё чего-нибудь более раздражающее здравомыслящих людей, сынок. Твоё проявление абсурда воистину  не знает предела. Я начинаю подозревать, что передо мной неизлечимый прожектёр и выдумщик, – на крупном лице потенциального папаши проявились пятна гнева, было заметно, что он подавил  в себе множественные точечные разочарования, в момент, когда подстриженный кустарник его бровей сошёлся на продавленной переносице.
– Поверьте, я тоже не заинтересован в жизни, идущей наперекосяк. Местами мне нравится наш симпатяга-президент с его пророческими высказываниями в сезон дождей и рассуждениями о минете из первых уст. Обратите внимание на то, что любовь к политическому деятелю сродни стихийному бедствию – его нельзя предотвратить, пока оно само не утихомирится.
– Одним обаянием, молодой человек, стены в разваливающемся доме не обклеишь. Вчера я был с Долорес и её матерью – редкой по сговорчивости женщиной, обладающей навязчивостью брюссельских кружев, в ресторане, где подавали сыр «Президент». Он напомнил мне о полустёртых лентах мёрзлых воспоминаний на бобине времени. Клянусь любимым балдахином, больше я его в навязанном мне официантом меню не выберу.
– Тогда и я признаюсь, мне всегда нужна была перекладина, чтобы подтянуться по основным дисциплинам в ординатуре. Пригласи вы меня вечером поужинать, сегодня у вас не возникло бы никаких сомнений по поводу моих политических взглядов и серьёзных намерений по отношению к вашей дочери, и мне не пришлось бы удовлетворяться малым. Кстати, правда ли, что в турецких ресторанах меню с кисточками, но без фесок?
– Мы были в греческом, нас обслуживали усатые официанты в белых шароварах с фесками на головах. Один из них красавец – сразу видно, что профессиональный взломщик женских сердец и поясов целомудрия, посмотрел на меня с любопытством ребёнка, удерживающего большой палец правой ноги во рту.
– И вы не сделали для себя из этого выводов?
– Поосторожней на лингвистических оборотах, малыш. Мужчину с противоестественными запросами, утверждающего, что может довольствоваться «малым», стоит проверить на женоненавистничество, объятое пламенем эротических иллюзий пастуха по кличке Накоси Выпаси, гоняющего зотаренных овец по холмам. И если подозрения подтвердятся, мне ничего не помешает обратиться за скорой помощью к блюстителям морали. В отличие от конной полиции, наземную я величаю землекопами, они, сам знаешь, не поленятся, до чего хочешь, мой друг, докопаются.
– Наземную?
– Да, это когда люди ходят пешком.
– А как они ещё могут ходить?
– Не знаю, задом, наверное.
– Вам бы не помешало, папа, научиться терпимости у огурцов в банке, посмотрите сколько их мирно живёт под одной крышкой. А до чего, извольте вас спросить, копы докопаются?
– До того, хотя бы, чем ты, бездельник, занят. Рассуждаешь, несмышлёныш, как половозрелый подросток, прыщущий здоровьем и слоняющийся по ротонде из угла в угол, невзирая на непреклонный возраст юности. Вот это меня в тебе и настораживает. Мой отец рыдал, когда умер товарищ Сталин, искренне, взахлёб, от того что он, работавший на ответственном участке наладчиком отношений, случайно остался жив. После этого, стоило только отцу сунуть голову в холодильник, как он ощущал, что впадает в зимнюю спячку в Зимнем дворце. Врачи годы разубеждали его в этом при помощи транквилизаторов. А есть ли у тебя в жизни конкретная задача?
– Вы передо мной задачу не ставьте, а то не знаю что с ней сделаю, я за себя не ручаюсь. Моя мать, под которой пружины на всех стульях в комнате просели, говорила, что от других меня всегда отличала пирожковая горячность. Теперь принята новая игра «В уголки человеческих душ», в которой подопытные кролики с покрасневшими нечеловеческими глазами добровольно отказываются от своих белых шубок в пользу обнищавших пролетариев. А вы сами-то верите в курчавых ангелов с торой в пухлых ручках?
– Конечно, один, вроде тебя, вечно стоит над душой и крылышками машет. У меня от твоих высказываний, малыш, дух захватывает, но в плен почему-то не берёт. Намекаешь, парень, что смело шагал по мощёной булыжником мостовой? А не мог бы ты познакомить меня с этим булыжником, не выворачивая его из земли? Или всё то, что ты мне на уши вешал, всего лишь голубые мечты? А я то рассчитывал, что ещё пара узлов, и в ходе завязавшейся между нами беседы проявится завязь дружбы. Странно, почему мальчишек не готовят к вступительным экзаменам в женщину?
– Думаю, вам никогда не удастся найти точный ответ на этот вопрос. Уверен, вы подолгу беседуете с собственной личностью, прежде чем подняться с постели. Если человек не видит дальше своего носа, значит ему хорошо с собой, а если он нужен народу, отдайте его ему на растерзание. Вовремя одуматься, даже в вашем возрасте никогда не мешает. Загадками изъясняетесь, папаша, – язвительно заметил юный Тыберий, – и это, учитывая, что в вашу эпоху со словом «голубой» эксперты, жадно пожиравшие кровожадные бифштексы, советовали обходиться поаккуратней. Они с пунктуальностью комара приходили к выводу, что выгодней всего приносить себя в жертву на тарелочке с розовой каёмочкой. Согласитесь, ведь каждому приятно осознавать себя гордым владельцем поверхностных знаний, возведенных в «Абсолют».
– Да, реки слёз вспять не повернёшь. Помню на даче показаний на станции «Подкрашенные минеральные углеводы» я сомкнул намокшие ресницы и посмотрел сквозь них на пылающее солнце за решёткой венецианского окна. А миляга-следователь эдак снисходительно взглянул на меня и сказал: «Заботитесь о своей спортивной форме? Проглаживайте её почаще», и как ни странно, отпустил с парой скабрёзных шуточек. Тогда, в годы моей зрелости, радужные блики напоминали цветные карандаши, отплясывающие самбу на карнавале в Рио де-Женейро. Но с годами ресницы выпали.
– Видите, в чём-то и я прав, то же самое произойдёт с нефтью – её когда-нибудь не станет и наступит автокалипсис. Мы не замечаем, как сами строим светлое административное здание коммунизма в капиталистических странах. И это не пустые полумерные фразы, заключённые в полимерную оболочку бездушной синтетики. Вы требуете, чтобы я называл вещи своими именами, но я никак не решусь на это – они смутятся. На этом разрешите мне прервать вступительное слово в свою защиту.
– Не могу не согласиться с тобой, каждый из олигархов, представляющих собой собирательный образ обездоленного героя меняется в лице, как ха! миллион, записываясь в политкорректные. Не забывай, олигархи – практичные гении. Им известен оптимальный магнит – притягательные деньги. Эти люди всегда окажут бескорыстную помощь за сравнительно небольшие бабки.
– И всё же собака совершеннее человека. Собака всегда лает. Вы когда-нибудь видели немую собаку? На «усталый» металл мы наталкиваемся чаще – отсюда и человеческие катастрофы.
– Я и глухой-то барбосины толком не встречал, не считая мопса из бар «Бекю», а всем металлам предпочитаю золото высшей пробы. Похоже, что твоё вступительное слово слишком затянулось и нелегально пересекло мою границу терпения. Ты такого здесь нагородил, что самому автору, цеховому мастеру безобидного слова «Бижутерии свободы», не расхлебать. Между прочим, его книга (в какой-то степени динамит, созданный Нобелем в 1867 году), не получила премии только потому, что она заслуживает намного большего этого укоренившегося обычая вознаграждения за всё, что попало. Вот я и советую, не торгуйте ни имиджем, ни аурой, и не переносите сны в жизнь – не надорвётесь, так испачкаетесь.
– Я лично знавал незадачливого автора, ничего не скажешь – расстрельный тип. Да он ли один? Знаменитый итальянский пеленгатор Джанни Радари написал своего «Чипполино» на луковом поле и расплакался. А сколько насчитывалось наших, задохнувшихся в дыму отечества, который «сладок и приятен». Гиблая цивилизация. Людей пугали жалкое существование и скоропостижная смерть. Придёт время, и вы со своей лениво-добродетельной алчностью, светящейся в глазах, уходя из жизни, во многом раскаетесь.
– Сам-то я без твоей помощи Туда не пойду. Хочешь свести меня в могилу – давай,  но чтобы через пять минут – обратно, может тогда я тебя, как следует, раскушу – уж больно ты смелый корчить рожи в спины уходящим и прятаться за ширмой неизвестности. Жаль, к неисправным судьбам не выпускается запасных деталей.
– А вот возврата я вам не обещаю.
– Тогда и говорить с тобой не о чем. Испорченное настроение не выбросишь с железобетонным выражением лица как подгнивший фрукт или обноски чувства мужского достоинства. Пойдём отсюда, моя бедная дочурка Долорес Пропукис-Балалайкис (в девичестве Размежевайтесь). Слава Богу у тебя есть всё: я, мобильник, лэптоп, груди, превосходящие по своей упругости теннисные мячики. При наличии таких выдающихся данных нам это несчастье в брюках ни к чему. Пускай не оперившийся рыбёнок ещё поплавает в океане общения с дельфинами, ему это пойдёт на пользу.

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #270)