***
Я лежу больной в полудремоте,
весь в себе, внутри себя, один,
подчиняясь мысленной работе,
созерцаю образы картин.
Далеко-далёко мысль витает,
осветив покой и непокой,
и одна картина тихо тает,
замещаясь образом другой...
Я сижу на крыше, мне лет девять,
и, ребром на север и на юг,
на две половины крыша делит
вкруг меня земной обширный круг.
И глазами я в себя вбираю
все, что разглядеть сумел кругом.
На одном стеною бор – по краю,
чуть темнеет низко – на другом...
Бором я бреду, мне лет семнадцать,
и красив, и дик шумящий бор.
Долго мне он будет вспоминаться,
словно жизнь не вся прошла с тех пор.
Над речушкой, словно над рекою,
(может, здесь и впрямь была река?)
мощною заросшею щекою
поднимались сосны к облакам.
По щеке я долго поднимался,
до крови содрал ладони рук,
и надолго там крестом остался,
глядя то на север, то на юг.
Красота такая, мощь такая, –
как я ширь такую обниму!
Бор потоком бурным обтекает,
волны так и ходят по нему.
Облака по ним плывут, как льдины,
белые-пребелые плывут.
Мне живой, огромной той картины
не забыть, покуда я живу.