чека блевотина стелется, всем
обличием блеет негусто
зубодробительный клавишей штиль
струнных крысня в переносице
струнных машин
шум.
Худосочные чёрные ветки -- копирка поверх
башки Горгоньей,
клыки её во'стры. Нервный, как бумаги
листок, страница снега
в сумерки, в землянку микрофона заключён,
и слушаешь, слушаешь. Да
уж, слушаешь. Изрешечённый кинжалами снега слой, кашица звёздная.
Смога скелет
простёрся окрест
лапами штиля
поводит на милю
на милю дельво и
танги и магритта
конечностей хвою
простёр деловито
на малера милю
девятую мглисто
и ясно и сухо
простёр свои руки
глухим металлическим трубчатым свистом
посмертныя вытяжки
округу сводя и пронизывая.
Стальная, нержавеющая грусть.
В желании траурном и вековечном
минутная и часовая
сомкнулись. Молчаливый эрегировал
на аметистовых ногах цифр плат.
Хрустально-дымный для двоих гроб.
Падение. Опора. Полнота.