ФЕЯ И СТРАШИЛА
Трясёт в пути узколейка,
в вагоне всякого и всяких – много,
и фея ватной душегрейкой
тебя, промёрзшего и злого,
прикроет молча с головою,
закрыв от мата и разборок.
Наутро серою толпою
тебя затопчут в общий морок –
изжёванный, в отрепьях, ком;
отбившегося шакалёнка
неласково отпнут мыском,
как шелудивого котёнка.
Ты видишь на чужом столе
горбушку, недоступный супчик, –
и фея сверху, пожалев,
погладит твой измятый чубчик,
и втиснет в сжатый кулачок
ломоть иссохшегося хлеба,
будто свалившегося с неба,
и лука горького пучок.
В окне на чьём-то огороде
торчит на палке что есть силы
не то фигляр, не то уродец –
оборванный герой Страшила.
Он, вроде бы, махнул рукою,
и на лице неярко, зыбко
с затейливостью шутовскою
гуляет добрая улыбка.