Бессоница

Георгий Лукич
В юны годы нам неймется -
И откуда все берется?
Ныне, в зрелые года -
Все девается куда?

И вот я в этом промежутке узком,
Который ни за что дарован мне.
Двое в комнате: я и Маруська -
Символ дикой страсти на окне.

Ей наплевать, что ночь, что уже поздно,
Она ведь хищник, ей бы ночью жить.
Плюс многообещающий сей воздух,
И с каждой травкой хочется дружить.

Я мыслю здесь, мне темень не помеха,
Про времени причудливую вязь,
Событий предсказующие вехи,
Причинно, то есть, следственная связь.
   
           *
Слезливого царя змея кусила,
И он соседей поощрял мечом.
Все и всегда, и многократно было,
И будет многократнее ещё.

Все меньше удивляют разнотравья,
Круги планет, диктующих судьбе,
Ни хомо ум, его безумны нравы.
Но нужен я кому?
Маруське ли,  себе?

Зачем, среди пространства и камней,
Кому ещё сомненья мои в радость?
И даже интерес меня ко мне
Кого согреет в мировой прохладе?

Здесь неуют, и не с кем разделить
Напрасной  ночью стынущее ложе,
А хочется щекою ощутить
Родную плоть, задумчивую тоже.

Здесь тайну поощряет темнота,
Восторг во взгляде может показаться.
Со взглядом откровенным состязаться
Не сможет откровенна красота!

*
 В масштабах мира я разновелик,
Я атом принуждаю своей воле,
Тут просто все, поскольку (и доколе)
Он как бы мал, а я - как бы велик.

Трагедия его – ему, любимцу Бора,
Вместилищу Вселенских тайных сил,
Не оценить величественность хора
В Тангейзере, что Вагнер сочинил.

Я тоже слаб, но трепетно внимая
Сей неземной волшебный парафраз,
Стою безмолвно и не осушая
Слезу неукрощаемую глаз.
 
А есть иной, до умопомраченья
Умом велик,  не только не скорбит,
Но игнорирует людские достиженья,
От Баха до Плутоновых орбит.

А выше, на летающей тарелке
Не представляю даже, это я о ком, 
Пасет -  и сам, естественно,  немелкий  -
Толпу  Галактик,  стадо, то ли ком!. .

Отрада любопытному уму,
Ему тот ком, как мне тот атом Бора,.
Ласкает  пыткий   разум тот, который
Сочувствует, конечно, моему

Там Міlky Way, чумацкая грунтовка,
Моя звезда  желтеет в рукаве,
Круги  земные материк, хрущевка
(балкон, без лифта)в Голосееве.

          *
Я здесь жилец,  Маруська рядом (кошка)-
Триумф  Природы, ветви боковой.
Ноздрей  гипнотизирует окошко,
Интересуется весной.

Нежна, доверчива, беспечна,
Как все домашние коты,
А - нехотя попала в вечность,
Строке благодаря, где ныне ты.
 
Всем нам случайная  судьба!
Как важно оказаться в месте,
Где стих и запахи окна,
Поэт без сна. А Мурка – в вечность.

(Ей на стихи сквозь зубы наплевать,
И грезится истомной лени.
весной  так хочется мечтать.
Окно. Ступенька во Вселенной)

Взмудрев, теперь не одобряю очень
Влечений примитивных сих,
Мне и весною болдинская осень
Философичный навевает стих.

          *
Теперь я здесь, а мог бы жить иначе,
Пригоден для совсем иных программ,
Но я зачат (или, возможно, зачат),
В миру, где правят метр и килограмм.

Сердечным стуком тенькает секунда,
И тоже правит балом со стены:
Дерзай себе, пока (или покуда)
Не все сосчитаны (или не сочтены).

Тем нищ и прост, даже по крайней мере,
Велик местами, что не кстати  мне.
Полезны в драке, мелочь в глубине,
Душе обременительны размеры.

Вселенны шутка, камушкам удача,
Углям среди космических стихий.
Людская  дурь - прямая и иначе.
Но допустимо сочинять стихи.

И к слову обращаюсь снова, снова.
Пред тем, в тарелке, стыдно и  грешно,
Бодаюсь, трудоголик, с каждым словом,
Пока не там, пока не то оно.

          *
Взгляд легкомысленной морды Маруськиной,
Ветры свободы
                в неплотном  окне,
Эти стихи на монголо-французском
Радуют  душу,  лекарственны  мне.