Небось, война закончится нескоро,
Что дальше будет – никому не знать,
Да и никто себе не представляет.
О Лукове скажу я в этот раз,
Чтоб завтра, может быть, к другим вернуться.
Но смог ли бы внезапно он проснуться
Коль силу потерял бы он сейчас?
Здесь быть никто, конечно, не мечтает.
А всякий, кому удаётся спать,
Видит – границы смещены раздором.
Коль солнце б вышло, стало бы яснее,
Кто будет жить, а кто скорей умрёт,
Коль ничего не было бы опасно,
Война, быть может, долго бы не длилась.
Вот Ковач Денеш, познакомьтесь, кстати:
Он знает, что обычно не прокатит
Кричать, чтоб уважение забылось.
Он не один, и это всем понятно,
Надеется, что этот год уйдёт,
Но надо ведь увидеть, кто сильнее.
Вряд ли течёт где-то река длиннее,
Чем та, которую они создали,
Вряд ли другой кто так переживает
Как те, что больше не смогут вернуться
Домой, чтобы увидеть своих близких,
Теряют они нынче часто слишком,
Жизни иной уже им не коснуться.
Но в чём же дело? Кто их так карает?
Что есть, чего они не соблюдали?
Вопросы меня мучают сильнее.
Скоро ещё зима ведь нападёт.
И думать нужно, чтоб от неё скрыться,
И чтоб война закончилась скорей.
Нет места, не окрашенного в красный.
И целых восемь месяцев они
Скорбят о том, что были спасены,
Желают то, что говорить опасно.
Но мир они ждут с каждым днём тщетней,
Тому, что было, вовсе не забыться,
Коль сила горя каждый час растёт.
Кто может – тот святых зовёт в печали,
Другим не остаётся ничего,
Кроме как видеть, чего не хотели.
Другим боль причиняют, но боятся
Что кто-нибудь причинит им её,
Но нет другого выхода, как брать ружьё
И без врага презрённого остаться.
Нет выгоды в этом напрасном деле,
Лишь смерть, она печальна до того,
Что все уже из-за неё страдали.
Я понимаю, что весь этот шум
Из-за того, что никому не снилось,
Но это уж никак не устраняет
Мой страх, что вымрет, кто владеет речью.
Быть может, кто-то и неправ,
Но ведь он человек, а не удав,
Не прячется в норе или под печью.
Никто ни в чём других не обвиняет,
Но сколько, увы, крови накопилось!
Когда придёт конец? Скажи мне, ум?
И не успеешь даже оглянуться,
Как обязательно начнут стрелять,
И кажется, что что-то вновь упало.
И вряд ли кто-то думать о том хочет,
Но о другом сейчас никак нельзя,
Конечно же, покатится слеза,
Когда не биться уж никто не может.
Но всяк расстроиться, узнав, что всё пропало.
Последствия войны трудно унять,
Хотят ведь всех людей они коснуться.
Минуты суток кажутся длиннее.
Не слышно ничего, кроме стрельбы,
Как будто все давным-давно оглохли.
С противником упал уж всякий в ярость,
И думает, сварить его, стушить,
Но понимают всё: раз горе, так и быть,
И места не имеет здесь быть жалость.
Между друзьями все углы рассохлись,
И всяк куда-то целится, увы,
Не возвращается, и миру лишь больнее.
Кто ранен, тот кричит от боли громко,
А кто стреляет, радует, смеётся.
И всяк теперь о лучшей жизни молит,
Ведь этой здесь конец уже приходит.
Но сколь хорошего-то совершить
Было б возможно! И других не бить.
А мысли у меня теперь уходят
К тем, кто за эти часты боли
Окрасил и одной кровью плюётся,
Коль думаю об этом, мне неловко.
Конечно, я не мог следить за всем,
Но из того, что видел, помню много,
И рассказать об этом вам желаю.
А если я забыл внезапно что-то,
И кто-то это мне напомнить может,
То для меня нет ничего дороже,
Ведь помогать другим – тоже работа.
Нужно завязывать, всё это знают,
Ломать чужие страны и дороги,
А сделал так – покайся насовсем.