Она опять пришла. Села на скамейку у дома и стала ждать. Хрупкая женщина лет тридцати пяти, с простым лицом, рыжеватыми волосами, покрытыми пестрым платочком. На коленях покоились натруженные руки, сложенные замком. Будто никого лишнего не хотела впустить в свои мысли, чувства, переживания…
Из калитки выскочил шустрый семилетний мальчишка:
- Здррасте, теть Кать! – смело поприветствовал он, грассируя буквой «р», - а дядя спит.
Дядя Куприян , младший брат Михаила, почти двадцать лет жил в его семье. На самом деле Куприян не спал, он последнее время плохо себя чувствовал. Подолгу лежал в постели. Мучили невыносимые боли во всем теле. Он будто заново переживал момент того страшного ранения…
Девятнадцатилетним пареньком осенью сорок первого он ушел на фронт. В битве за Сталинград был тяжело ранен в позвоночник. После долгого лечения в Бакинском госпитале с костылями в руках приехал к брату.
Со временем Куприян научился ходить заново, с тросточкой, но часто уставал, присаживался отдыхать. Ноги подгибались, выработав своеобразную походку. Своей семьей он обзавестись не успел, а родителей к тому времени уже не стало. Вот и жил в семье брата девятым ее членом.
Отношение к нему было уважительным, если не сказать больше. Дети, а их было пятеро, обожали его, докучая своими разнообразными вопросами. А он их баловал! Постоянно возился с ними, показывал фокусы, которым научился в госпитале, рассказывал разные истории: повидал-то за годы войны немало. Иногда под особым настроением доставал из фанерного чемоданчика небольшую коробочку с орденом Красной Звезды. Награда за его подвиг при обороне Сталинграда. Но рассказывать об этом не любил, не мог. Почти ежегодно он ложился в госпиталь подлечиться, ездил в санатории, как ветеран войны, инвалид. Сколько радости было у детей по его возвращении! Каждому привозил подарки: сарафанчики, ленточки, бескозырки, сладости. Вот это был праздник!..
- Ничего, Толик, я подожду, - откликнулась Катерина, - а ты посматривай, когда проснется. Да скажи, что я жду.
Катерина снова погрузилась в свои мысли. У нее был сынишка Вовка, почти такой же, как Толик. Чуть-чуть старше. Растила его без мужа, как говорили – прижила. Так иногда случается в жизни. Вовка был рыжий до красноты! Лицо сплошь усеяно веснушками. Из-за слабого здоровья или из-за лени, учился плохо. Часто одноклассницы помогали ему делать уроки. Но толку было мало.
Отца Вовки она не любила. Понимала, что нужна родная душа рядом – вот и родила сына. А любовь к Катерине пришла позже, когда она переехала в соседний поселок. Их колхоз «Двенадцатый Октябрь» влился в другое хозяйство, и жители поразъехались кто куда. Большинство переехало в поселок Гришинск. Он длинной, широкой улицей протянулся вдоль кромки Кулундинского ленточного бора. Таких уникальных боров всего четыре на Алтае, а в мире – пять! Тянутся они вдоль рек и речушек по песчаным древним отложениям на сотни километров.
Катерине помогли волоком перевезти ее крохотный деревянный домик в самый конец главной улицы поселка. Из таких же переселенцев выстраивалась и другая улица, "задняя", так ее неофициально называли. Все немногочисленное население поселка в летнюю и осеннюю пору кормилось лесными дарами: ягода, щавель, грибы. Опять же, дровишки для топки заготавливали. Хоть лесники и смотрели за этим строго!
Дети не боялись ходить в лес одни. Бор разделяла широкая полоса лугов с красивыми пестрыми, словно рябчики, колокольчиками. Обычно там паслось стадо коров, за которым смотрел пастух с хлестким бичом. Не дай бог, если коровенка отобьется от стада и надумает сбежать домой! Попадало и ей, и хозяевам. Вечером высказывал, чтоб не подкармливали свою буренку дома. Шириной лента бора была около семи километров. Через него можно было выйти в село Вылково другого района по широченной Растовой просеке, делившей весь бор поперек. Свое название она получила по причине того, что с нее был виден дом старика Растова, самого древнего в деревне. А еще в лесу в полутора километрах от поселка плескало прохладной водой небольшое озерцо Кривое. Детвора по шишкам и колючей высохшей хвое босиком гурьбой через лес бегала к этому озерцу. Купались, ловили гальянов и, разморенные, загорелые, возвращались домой…
К шестидесятым годам в Гришинске построили большой клуб из добротных бревен с широкими светлыми окнами, со зрительным залом, библиотекой и кинобудкой. Народ, переживший страшную войну, нужду и лишения, наконец, стал оживать. Люди потянулись в клуб: в кино, на танцы. Были в Гришинске свои гармонисты и баянисты.
Однажды и Катя с подругами после кино осталась потанцевать. Она заметила Куприяна сразу. Он сидел с баяном на коленях и играл «Случайный вальс». Катя так любила эту песню! Слушая ее по радио, она часто представляла себя, танцующей с молодым офицером… Куприян был точно такой: высокий, голубоглазый с русым, кудрявым чубом. Не знала она, что потанцевать им с Кирюшей (так она его потом называла), не придется…
Скрипнула калитка. Куприян, тяжело опираясь на костыль, подошел к скамейке и сел рядом.
- Кать, ты чего пришла?
- Знаешь, Кирюш, - зачастила она, перебивая его из-за боязни, что он скажет что-то не то, - Я сегодня петушка сварила! Того, помнишь, пестренького забияку. Совсем задолбил соседского. Жалуются! Поехали ко мне, а?
У Куприяна была машина с ручным управлением, для инвалидов. Многие ветераны войны, пользуясь льготой, получали такие от государства. Он часто выезжал на ней на рыбалку. Рыбачить он любил! Даже сети плести научился. Бывало, всю зиму плетет, готовится. А как только лед сойдет, едет с соседом, заядлым рыбаком, на озера. Их в округе было достаточно: Кривое, Сергино, Омелино. Большие и маленькие, они своими синеокими глазами безмятежно смотрели в бездонное небо, окруженные пушистыми соснами, шелестящими осинками. Калина и черемуха, на жарком солнышке наливая соком грозди своих ягод, обрамляли елани близ их берегов.
Брат Михаил соорудил небольшой прицеп, на который грузили лодку соседа и отправлялись на рыбалку. Нередко, с ночевкой. Неказистая с виду машинешка здорово помогала семье в хозяйстве. Михаил и сам частенько выезжал на ней в лес за сучками. Они годились баньку топить или печурку, сложенную во дворе для приготовления пищи. Брал с собой жену Тоню и кого-нибудь из ребят. Пока заготавливал дрова, они собирали ягоды или грибы.
- Михаил! Сколько можно звать! Иди обедать! - сурово, как муж говорил " с верхней полки!", уж в третий раз прозвучал голос Тони. Засуетившись, Михаил вдруг выронил из рук деталь, которую уже битый час подтачивал и старался поставить на место. - Тьфу, ты!!! Обязательно надо кричать под руку! - в сердцах проворчал он и пошел в дом. Куприяна Тоня не позвала: знала, что пришла Катя. Пусть поговорят, хотя она любила, чтобы обедали все вместе, "в один присест", а не тянулись по одному.
Тоня привыкла звать мужа полным именем Михаил, тем самым подчеркивая, что он – глава семьи и на нем лежит ответственность за нее. Или, может быть, не хотела называть его более ласково – Миша... Он был старше на пятнадцать лет и женат на ней вторым браком. Их повенчала война. Михаил не воевал на фронте, как брат Куприян. Был инвалидом по зрению. В детстве ему, десятилетнему пацану, кобыла копытом выбила глаз. Всю свою жизнь он проходил с протезом. Много позже, когда выросли дети и уже пошли внуки, одна малышка, наблюдая, как дед на ночь кладет протез в стакан с раствором, подсказала: «Деда, а второй?» Подобных историй семья вспоминала при встречах немало…
Проблема со зрением не помешала Михаилу стать добрым механиком. Он хорошо знал и любил технику. Тракторами и машинами в военное время управляли в основном молодые девчонки, едва освоившие водительские азы. Работы с такими трактористками хватало. Но и внимания с их стороны – тоже! Вот и жила в Тоне обида на то далекое прошлое. Хотя сам Михаил относился к этому философски: уж так жизнь сложилась!
Тоня была черноокой красавицей. Ее влажные темно-карие глаза обрамляли густые пушистые ресницы. Она часто смущалась, и тогда румянец покрывал все ее лицо. Стройные чуть полноватые ноги хорошо дополняли ее фигуру. Трудно было не заметить такую девушку! Родив пятерых детей, Тоня ничуть не утратила обаяния, а женственности даже прибавилось. И теперь уже Михаил косо посматривал на своих кумовей, не позволяя им подолгу задержать взгляд на жене.
Куприян уважал Тоню. Видел, как нелегко ей приходится с детьми, с хозяйством. Да и на работу надо успеть! Во всем ей тихо помогала мама, Прасковья Терентьевна. Куприян тоже старался не быть «обузой»: подшивал детям валенки, подстригал под «ноль» мальчишек и все мужское население в округе, как правило, перед баней. В гараже они с Михаилом соорудили верстак, и Куприян с удовольствием выполнял столярные работы. Делал табуретки, подцветочники, учил ребят мастерить скворечники. Однажды даже этажерку собрал. Но самой большой его страстью был баян. На слух подбирал любую песню. Этим увлек и своих племянников. Частенько играл в клубе на танцах. Там-то и увидела его Катерина.
Странной была их дружба, длившаяся вот уже несколько лет. Иногда Куприян дня три, четыре, а то и неделю, жил у нее дома, но неизменно возвращался в семью брата, домой. Так он считал. Не в чем ему было упрекнуть Катерину: хорошая хозяйка, заботливая и любящая женщина, добрая мать. Всю свою нерастраченную нежность, ласку она отдавала ему, своему Кирюше. И Вовке, конечно, но это было другое. Находясь рядом с ней, Куприян чувствовал себя беспомощным. Он не мог дать ей полного физического счастья, война отняла и это. Понимал, что ее жизнь может сложиться по-другому, она еще так молода. Его бесконечное лечение почти не давало результата, лишь немного поддерживало. Жизнь словно устала бороться с тем далеким прошлым, которое возвращалось и возвращалось. Обременять Катерину собой он не хотел. Но, все же главным (и в этом он не мог себя обманывать) было то, что не он ее выбрал, а она. И сердце его не трепетало при встрече с ней. Не было радости…
Дом Михаила, полный детских голосов, семейных праздников и даже бытовых невзгод, был частью его самого. Находясь вдалеке от дома, Куприян вспоминал, как они, сидя за большим столом, лепили пельмени к празднику, как готовили костюмы и игрушки к Новому году, ставили елку. Как ждали и дети, и взрослые очередной день рождения многочисленных членов семьи. И то, что все было именно так, шло от Тони, от ее умения вести дом и бесконечно любить своих малышей! Вся жизнь вертелась вокруг нее! Она была на два года моложе Куприяна. И если б не война, скорее он, а не Михаил, мог бы стать ее избранником. Если б не война…
Катерина тронула Куприяна за руку:
- Кирюш, ну, так как, поедем? - он тихо погладил ее руку:
-Хорошая ты, Катя, но не я тебе нужен…
Он долго не решался произнести это. Катерина искренне любила его и не требовала ничего взамен. Лишь бы был рядом, поговорил с ней, поглядел, как он умел, с прищуром. Любила, как пахло дымком от его сигареты, когда молча, курил в печурку на кухне…
… Она шла, не видя ничего перед собой. Слезы катились и катились по щекам неуемным потоком. Ветер легко играл с осенними листьями, хлестко бил по ногам, кружил их в замысловатом танце. А в голове непрошено звучали строчки «Случайного вальса»:- «…в этом зале пустом мы танцуем вдвоем, так скажите хоть слово…» Нет, не тех слов ждала она от своего Кирюши… не тех…
Видимо, это был их случайный вальс…