Раздавленным пенсне лёд хрустнет в луже,
и фары "воронка" упрутся в куст
акации. Наполовину пуст
оставленный стакан. Хозяйка-стужа
ноябрьской ночью властно входит в дом
под скрип парадной двери. И при том
не слышен шёпот из-за занавески:
— К кому на этот раз? — вот тенью резкой
жилец квартиры номер двадцать пять
поплыл двором. И выдохнет опять
соседка из седьмой. А на востоке,
толкая туч свинцовые бока,
ещё в ночи невидимо пока
кровянит небо. Мчатся желтооки,
как чёрные котяры, "воронки".
Потоки их, заполнив большаки,
сливаются в единое теченье,
туда, где тускло лампочек свеченье
и холодна бетонная стена.
Блеснёт, как блик пенсне, средь туч луна.
Серебряный с рисунком подстаканник
подвинет волосатая рука.
И трубка телефонная слегка
качнёт табачный дым. Солдат-охранник
ждёт смены. Молча ночь идёт к концу.
А жизнь летит к терновому венцу...
Стакан ещё наполовину полон,
хоть чай давно остыл. Такую ж Воланд
имел, должно быть, в этом мире власть...
Душа, душа... ну, как ей не пропасть?