Осипов Пантелеймон Фёдорович, уроженец города Ничипурышки, в свои 54 года всё ещё работал слесарем на заводе "Красный молотобоец", заслуженно считающимся одним из престижнейших мест работы в свободное от работы время. Встал он как то с первым лучом солнца, потянулся, зевнул, распрямил свои саженные плечи, потом запрямил их. И тут вспомнил вдруг, что именно сегодня, в этот день, у его старшей сёстры , родившейся на год раньше него, день рождения. И что её обязательно нужно навестить и поздравить с такой знаменательной датой. " Что же в гостиницы ей принесть?"- задумался П.Ф. -"Ага!",- радостно воскликнув, он уже натягивали на ноги болотные сапоги. Придумал, порадую ка я сестрицу свежей картошечкой. Шутка ли: три года на одном вискасе с котом живёт.
Решившись, нахлобучил Пантелеймон по самые уши кепку на седовласую голову свою, надел дубленую фуфайку и вышел из окна спальни наружу, совершив ежедневный обряд приземления на копчик с высоты третьего этажа. В гараже у Пантелеймона стояла старенькая "Ява", однако он решил её сегодня не брать. Не сезон.
Пешком, помаленьку, оставляя в пыльном ворохе прелых осенних листьев улицу за улицей, он топал, никуда не сворачивая. Постепенно комфортабельные особняки и пухлые виллы новых пенсионеров сменились стандартными домиками бизнесменов, плавно перетекающими в трущобы с хибарами независимого пролетариата. Вот и последняя землянка исчезла из вида. Вдали заблестела на солнце городская свалка радиоактивных отходов с местного радиозавода. Едкие испарения альфа частиц вызвали у П.Ф. Привычную аллергию, сопровождающуюся обильным влагоотделением в неожиданных местах.
Сапоги глубоко увязали в горах урановой пыли. Однако радиация не беспокоила Пантелеймона: свинцовый пояс верно и надёжно защищал его вот уже 20 лет от вредного излучения. Ну, может и не всего, но для продолжения рода хватало и этого.
Пантелеймон подошёл к воде. Куда ни глянь - весь берег оккупировали молодые побеги картофеля. Даже прибрежная галька не выдержала натиска настырного батата, питающегося родоновой влагой Новочуднинского озёра. И тут из воды показалась злобная морда росомахи: - Пантелеймон, Пантелеймон! Дай миллион!- ехидно пролаяла мерзкая тварь и сгинула, увидев пригоршню сучьев, летящую в её сторону. " Не сезон."- подумал П.Ф. и стал собирать клубни, выискивая их среди мерцающих голубым светом кучек навоза, заботливо накладеных неутомимыми пролетариями.
Вечерело. Солнце коснулось яблоневого леса, от которого сразу потянуло гарью. Из воды выполз туман. Быстренько дособирав полный рюкзак, П.Ф. взвалил его на плечи и торопливо направился по еле заметной тропке к бурелому. Там, в глухой чаще нетрезвого абрикосника ,и жила его сестрица, придерживающаяся идеи абсолютного нуля, к которому и стремилась.
Отбросив мысли о трамвае (не сезон ведь) П.Ф. уже рысью спускался в карьер, когда за спиной услышал протяжное, сладко завораживающее блеяние. Обернулся: в десяти метрах у куста малины стояла коза. Её мутировавших глазки адским пламенем гипнотизировали надбровные дуги П. Ф. - Пантелеймон, Пантелеймон! Дай миллион!
"Сгинь, пропади нечистая сила!"- только и успел выкрикнуть слесарь и рухнул под елью от жуткой боли в пояснице.
- Не сезон!- тявкнула лиса, хрустя аппетитными клубнями. " Я тебе сейчас дам , не сезон!"- закричал П.Ф. и швырнул в ухмыляющуюся рожу бутылкой из под кефира. Бутылка не разбилась, в вихре неразлетевшихся осколков лиса исчезла. Блеяние затихало вдали, в тумане. "Померещится же такое"- подумал шопотом Пантелеймон.
Ещё сильнее скрылось солнце. Заметно стемнело. Цепляясь ногами за обнажившиеся корни туй, П.Ф., в очередной раз взвалив рюкзак на спину, углубился в заросли гигантского крыжовника. В глухой чаще забрезжил огонёк. " Что это? Аль почудилось?" Нет, свет становился всё ярче и вскоре оформился во вполне современную витрину гастронома. " Ну, ты, техника!"- открыв дверь, Пантелеймон уже протискивал себя внутрь. Услужливый парикмахер за прилавком тотчас же, как будто ждал кого, с масляной улыбкой на бледном лице предложил сальный анекдот, и сам же засмеялся, смехом тем необычным, что в нём соединилось, перемешавшись, дикое ржание сивого мерина с неуемным уханьем филина после удачной охоты. - Пожалте, проходите. Милсти просим. Чего изволите-с? У нас всего, как видите, больше, чем можно было ожидать.
У П.Ф. Глаза разбежались. Сила сильная. Тьма тьмущая всяких клюшек и спинингов. Одних гирь штук двадцать сортов разных. "Мне бы шубу волчью!"
- Из канализационного люка в полу показал заработанное лицо водопроводчик: - Не сезон. Все волки на юг улетели. И как бы в подтверждение его слов ввышине, за окном, послышался жалобный вой волков, тоскующих по покидаемой ими родине.
- Пантелеймон Федорович аж прослезился, однако быстро взял себя в руки:"Ну, раз нет у вас волчьей шубы, я пойду тогда поздорову подобру. Счастливо оставаться!" Но не тут то было. Цепкие пальцы парикмахера вонзились ему в плечо. - Пантелеймон, Пантелеймон! Дай миллион!
Оставив фуфайку в руках у перекошенного оборотня, П.Ф. Что силы выскочил с рюкзаком в руках и скрылся в нехоженом направлении.
В вышине лилась разорванная песня Шуфутинского " Душа болит, а сердце плачет". Слова взбирались на облака и с хрустом падали вниз ворохом редких аплодисментов на орюкзаченную спину П.Ф. Не сезон. Хорошие песни на юг улетели.
В темноте Пантелеймон едва смог различить девятиэтажную избушку на бетонных окорочках. Тут и нашла пристанище сестрица. Дверь со скрипом открылась. В слабом свете лучины показалось настороженно лицо постельного. " На восьмой!"- буркнул П.Ф., взбираясь на закорки лифтера. Ну, вот и 427 квартира. Бросив использованный одноразовый шприц в дрожащую от ломки, исколотую ладонь, П.Ф. Уже нажимал мизинцем указательного пальца на кнопку звонка. Щелкнула щеколда и из дверного проёма в лицо П.Ф. уставилась саблезубая физиономия парикмахера. "Не сезон"- только и успел пролепетать Пантелеймон и рухнул, оседая на пол, уже без сознания.
сентябрь, 98г.