***
Ветер нет-нет, да сорвётся на сиплый фальцет.
Ветхие кроны – обрывки афиши концертной.
И по листве всех оттенков от бронзы до цедры
аква дождя – акварель, обнулившая цвет.
Всё аскетичней и проще пейзаж городской,
вид из окна – превосходный сюжет для гравюры.
Но всё сложнее, торжественнее партитура
птичьего хора с его эмигрантской тоской.
Сонной артерией тянется русло реки,
волны царапает хвоя соснового бора.
И горячей, чем гитары твоей переборы,
чувство из рук ускользнувшей «той самой» строки.
***
Дождь аккуратно
обводит опавшие листья
контурной кистью.
Учится рисовать.
***
Ты ведь, наверное, неспроста
всё ещё веруешь в красоту.
Словно за пазухой у Христа,
спят хризантемы в твоём саду.
Спят и не ведают, что творит
проклятый господом род людской.
Множеством маленьких острых бритв
в небо впивается шум городской.
Тысячей колких глумливых фраз
напропалую юродствуем мы.
Рыжеволос и огненноглаз
бродит по городу ангел тьмы.
***
Запонкой лунной манжеты cвоей
вечер мерцает в дебрях ветвей.
Инеем мгла накрахмалена.
Небо – Рахманинов.
Сердце ранит острыми гранями
музыки вечной. Снега раннего
скоро дождёмся премьеры.
Каждый получит по вере.
Тают минуты-льдинки.
Из-под пера Метерлинка
вещая «Синяя птица»
выпорхнет. Возвратится
строго в означенный срок
нотным пунктиром строк.
Жизнь – нищета и блеск.
Смерть – фиглярский бурлеск.
Осень в твоих глазах.
Время – Бальзак.
***
Угольный карандаш дождя
лёгкими штрихами покрывает
ветровое стекло памяти.
Сосновые ветви смягчают
царапину горизонта
плавными взмахами
масляной пастели.
Вечерний колокол
нечаянным движением
опрокидывает лампадку луны,
хранящую отблеск заката,
и заливает всю округу
густым малиновым звоном.