Я себя протащу до покинутой нашей деревни.
Эх, какие там люди! В ненаписанной книге прочту
Не обиду на жизнь, а хранимую душу издревле,
Боль за бедность в полях, истощение сил, нищету.
Утром мама моя не отгонит на выпас Буренку –
Нет бурёнок давно, поразъехались все пастухи.
Вспоминает, родная: «Везли на чужую сторонку
Нас в телячьих вагонах – платить, за какие грехи?»
–Так за что же, за что, – я спрошу, как некрасовский Ваня, –
Выгоняли из дома, бросали на каторжный труд?
–Нас – за новые сени, а их вот – за новые сани.
–Только батя утешил, – а люди и тут ведь живут!
« Всяко было потом, – скажет мама и тихо заплачет.
Голод, нары да тиф... да родителей бедная смерть.
Только с наших, сиротских, землёй переполненных тачек
Завертелась такая на голой степи круговерть!
Мы о городе новом слагали стихи в культбараке,
Ни горячей обиды, ни зла не держали в сердцах,
Только жаль деревеньки, давно утонувшей во мраке,
Жаль, что дети и внуки всё больше живут в городах…»
За деревней бегут облака, словно серые волки,
Дуют злые ветра и грызут у домишек бока.
Я уеду теперь навсегда или, может, надолго…
Словно серые волки бегут и бегут облака.