Где бурелом как верный пес
Охрану тайн чудесных нес,
И безымянной речки плес
В дожди шипит от мутных слез,
Да солнцу радуясь, утес
В улыбке скалит желтый лесс,
Средь искоряженных берез
Дом, почерневший, в землю врос.
Здесь вход от странника стерёг,
С времен древнейших оберёг;
Медвежий выбеленный череп,
Страша, вступившего на берег
Нечистых сил и колдовства,
Висел над дверью в этот склеп.
Был взор его глазниц нелеп,
Как в пустоши румяный хлеб,
Иль копьеносец, если слеп.
Уж спал по полуденный зной,
И солнце скрылось за горой.
Вот старый филин ухнул жутко,
А ворон огрызнулся будто.
В смятенье, к дому сам не свой,
Нарушив дьявольский покой,
Давно нехоженой тропой
Прибрел охотник молодой.
И дверь скрыпучую открыв,
Одной рукой чело прикрыв,
В другую верный нож вложив,
Не ведая, что будет дале,
Но в любопытственном запале,
Страшась внезапности все пуще,
Вступил под полог жуткой кущи.
И вырвался внезапный крик
Увиденному в этот миг:
В глаза охотнику смотрел
Обросший, сказочный старик.
В мерцании одной лучины
Над переносицей морщины
Свились как нити паутины.
Блестели серебром седины,
Сплетясь в змеиные пружины.
Медово-желтый страшный взор
Был проницателен и скор.
Всевластием лучился лик,
Настолько старец был велик.
Вдруг расступилась злая темень.
В цвету привиделись холмы
Напоминающие пламень,
Но, полыхнув, распались в камень.
Степь, прежде бархатная ткань,
Вмиг разлохматилась во рвань.
Вот дева мчится словно лань.
Глаза ее грехом полны,
А формы девицы хмельны.
Хватает юношу за длань
И тащит, тащит в глухомань.
И помыслы ее дурны.
Тяжелый давит плечи груз.
Охотник молод, но не трус,
И страхом не затронув струн
Души младой, Испуг-певун
Понять охотнику дал, лгун:
Над ним бесчинствует колдун.
Свеча беснуется как шельма,
Перед глазами чьи-то бельма…
И тут в него вцепилась ведьма.
Сгустилась снова полутьма.
Но распахнулась дверь сама
И… стаяла как дым тюрьма.
А в лунных отблесках тропа
К опушке прежней увела.
Охотник выбрался из леса,
Над памятью парит завеса,
Лишь воспаленный дивом ум
Печатает: – Колдун… Колдун…