Обнажая душевную рану,
монументом стоЯ на сцене,
отвратительно пело сопрано,
а местный великий тенор
гвоздил высокую ноту...
Автор бился о стенки гроба.
Дирижёр аж блестел от пота.
Зал от скуки лениво хлопал.
Я стоял за левой кулисой
и зевал. Кульминация драмы
подступала. Менялись лица.
Монтировщик, не имущий сраму,
источал пары перегара.
Боже, сколько людей! Безрассудство
их собрало и подвигало
привносить свою долю в искусство.
Так, подумав, что все эти лица
были смыслом текущего акта,
я заснул за левой кулисой.
А в могиле заплакал автор.