Вспоминаешь: год девяносто первый.
Живы были: Окуджава, Смоктуновский, и даже Анастасия Цветаева.
Были утраченные позже резервы,
И были книги на лотках кругом читаемы...
Думалось, что ушёл век советский,
Впереди - неясная, но новая страна.
Старое осталось в ней лишь иллюзией детской,
И жизнь - одна, но на кое-что дана и пока длинна.
Вспоминаешь: год двухтысячный броский.
Живы были, выступали на глазах Рязанов, Евтушенко, Янковский...
Экономический рост зашкаливал, хоть экономики нету,
И становились измереньем сети Интернета.
Думалось, что всё достаточно неплохо,
Пути, конечно, неисповедимы,
И долог переход переходной эпохи,
Но изменения вокруг необратимы.
Вспоминаешь: год одиннадцатый-двенадцатый.
Под протестным прессом власти несостоятельной угар.
И было ощущение новой эпохи, признаться,
Хипстеры, флэш-моб и напиравший авангард.
Ну всё же, скоро быть перемене,
Совсем другое время заявляет о себе.
А то, что куда-то сбились - недоразуменье,
И выведет кривая нас, заблудших, по судьбе.
И вот - кончается две тысячи семнадцатый.
Не тот семнадцатый; а по сути - никакой.
Теперь уже рассуждаем, что никуда не прорваться,
А будет в жизни нашей лишь долговременный отстой...
Так что же, полжизни прожито напрасно,
И всё дальнейшее - по прежнему вздор и позор?
Но, может быть, по-прежнему ничего не ясно,
И Новый год имеет смысл отмечать до сих пор?
И всё же - что разбазарили время, гнетёт ежечасно,
И должен страшить нам будущий приговор.
Как жизнь проходит? Печально.
Идём среди тьмы ощупью, тихоходом.
С новым - или не новым? Или новым? - годом.
Декабрь 2017