(проза)
Ноябрь, седьмое...Странные ассоциации у меня вызвал сегодняшний день. Воспоминания опять нахлынули. Погода совсем не ноябрьская. В это время, сколько помню себя, обычно снежком уже припорошивало, город окрашивался в торжественные праздничные краски, везде вдоль проспектов и улиц города праздничные транспаранты, флаги. Часов около восьми со стороны Партизанского раздавались звуки духового оркестра. Мать пекла домашний наполеон со сгущенкой, покупалась куча продуктов по талонам в столе заказов, они тоже доставались не просто так, а разыгрывались в трудовом коллективе, как лотерея, или по живой очереди, раз в неделю. Гвоздем программы всегда была красная рыба и икра на праздничном столе из этого же заказа. Если везло, приглашали в гости наши деревенские родственники на свежину - происходило самое настоящее убийство домашнего скота. Это мне тогда так казалось, потому что малая ещё совсем была. Невдомек мне было, куда девался кабанчик, которого я сама кормила из рук, приезжая к бабушке на лето, и, тем более, не понять, что вся снедь на столе - это он, кабанчик Васька. Готовилось огромное количество домашней еды, как-то: колбасы, сольтисоны, вонтробянки, полендвицы, выпекались огромные круги духмяного темного ржаного хлеба, от которого, невозможно было оторваться, так он был вкусен. Кое-что коптилось, что-то вывешивалось над печкой для домашнего сыровяления, солилось сало в домашнем деревянном кубельце... Все пахло домашней приправ ой с тмином и чесноком, которую готовила бабушка, дом наполнялся таким необыкновенным запахом сытости и благополучия... Настоящий праздник.
Да... Однако, и сейчас я слышу звуки музыки со стороны моторного завода, значит не все еще угасло, еще помнят этот праздник, когда-то бывший самым великим праздником в нашей жизни - День Великой Октябрьской Революции 1917 года... Сколько же лет прошло с тех пор, когда я в последний раз ходила уже со своим сыном на демонстрацию. Дочь помнит этот праздник только из учебников истории...
Но сейчас очень отчетливо вспомнилась Петровна, подруга моя дачная, соседка. Деревенские звали ее депутаткой. Интересная такая, красивая женщина, уже в довольно зрелом возрасте, жила рядом. Наши типовые, построенные колхозом дома, считались очень престижными в Октябрьском и стояли метров двадцать друг от друга. Жил с нею совершенно непутевый сын, спившийся вконец, хотя еще вполне красивый мужчина. С ним Петровна и уехала в деревню при дележке жилплощади, когда семья Олежика стала разваливаться (в городе остались двое внуков и невестка), прикупив на последние деньги б/у-шный жигуленок, капот от которого ржавел в полисаднике перед домом.
Почему депутатка, было сначала не понятно, но однажды она зашла поболтать, проникшись ко мне любовью за мои дачно-огородные достижения.
- Ааах, какие у нас гости! Петровна! Прямо к ужину, садитесь к столу! Очень рада Вам, прекрасно, что зашли!
Лицо ее заметно оживилось, и я с удовольствием увидела на ее губах прекрасную помаду. Платьице было простенькое, но со вкусом, явно модное, босоножки на каблучке. Вполне себе еще красивая статная дама. Явно не из простых, подумалось мне. С ней было очень приятно разговаривать, чувствовалось какое-то понимание с первого слова, доброта, открытость, заинтересованность. Это все очень подкупало своей доступностью что ли... Весь вечер она говорила о своем дорогом Олеженьке, о том, какой он трудолюбивый, какие у него золотые руки, какой он прекрасный столяр, и как ему не повезло в жизни.
В голове не укладывалось, как могли такого человека так обижать в деревне: закажет дрова - не везут довольно долго, или в самую последнюю очередь. Привозили половину от заказанного, а деньги драли такие, что рассчитывалась она частями, и вечно была в долгу. Повадилась какая-то сволочь резать цветы в саду и класть на крыльцо, как на могилку. По весне распахать огород - огромная проблема, опять же сумасшедшие деньги. Сплетни и небылицы сочиняли про нее такие, что стыдно было слушать нормальному человеку.
- Ну что, дорогая, теперь жду с ответным визитом. Приходите на чай завтра, поговорим о нашем, о женском.
Ждать долго я себя не заставила, и где-то часов около двадцати заглянула на огонек к Петровне. Хозяйка явно ждала гостей: в доме было чисто убрано. Пахло домашним уютом, который создала домовитая хозяйка, кругом чистота, порядок, хрусталь в горке блестел прозрачностью, просто сиял чистотой и богатством. На столе стоял купленный в магазине пирог, бутылка красного полусладкого вина, фрукты из сада, домашние, лежал старый, в бархатном красном переплете альбом с семейными фото. Начался интереснейший рассказ, почти документальный фильм, про ее комсомольскую молодость в Ленинграде, страшное военное время, потом работу по партийной уже линии в Белоруссии на военном заводе, где она и стала депутатом местного Совета Ленинского района. Показала мне награды и грамоты, данные ей за трудовую доблесть. На самом почетном месте, обведенная красным карандашом, красовалась вырезка из газеты, где Петровна собственной персоной на трибуне, читая доклад на каком-то ХХ...-мом съезде КПСС. Депутатом она была несколько сроков, и, как все это рухнуло, когда она перешла дорогу местному чинуше, и не взяла предложенной ей взятки.
Как ее Олежек, будучи маленьким, был оставлен старшим сыном дома один, было не известно - ей позвонили, когда она вела приём граждан, записавшихся к ней на приём по семейно-бытовым вопросам, и сказали, что ребенок сидит на подоконнике на пятом этаже её престижного дома, в центре города, свесив ножки на улицу, - скандал, милиция и т. д. Это сфотографировали “доброжелатели“, и прислали фото на работу. Все рухнуло в один момент...
Как-то пришлось мне зайти на местное деревенское кладбище, не без повода, конечно. Хоронили моего соседа Ивана, простого хорошего человека, который всем и всегда помогал. Похороны были пышными, богатыми, вся деревня шла за гробом аж до самого кладбища. Как говорится о покойнике либо хорошо, либо никак... Тут же рядом и Тадеуш похоронен, деревенский пахарь, что всегда так обижал Петровну, да и Ванька этим грешил. Оба ушли молодыми - очень любили выпить да погулять, вот, видимо, Господь и наказал... Уж что-что, а проводить в последний путь и на свадьбах погулять в Октябрьском умели. А при жизни могло быть все, что угодно, настоящая Санта-Барбара пуховичского разлива. Все это произошло буквально в течение года после смерти Петровны. Потом оказалось, что это их дети рвали у Петровны цветы и клали на крыльцо, доводя этим старуху до сердечных приступов. Могила Петровны была на самом неприятном месте, похоже, что ее никто не навещал никогда. Умерла она в одиночестве, при живых внуках, которым была отдана великолепная квартира в центре города, сталинка еще. При невестке и сыновьях, три дня пролежав мертвой с рядом спящим беспробудно от пьянки сыном. На холмике лежали, как в насмешку, засохшие пионы, очень похожие на Петровнины, садовые. Не любят здесь неместных. Понаехали тут, и что им, в первую очередь все, что ли, - так говорили соседи.
Тадеуш - просто упал замертво дома, одеваясь на работу, скорая помощь из города приехала только через сорок минут, а местный ФАП не рабтал. Ивана сбила машина на трассе, когда он пьяный возвращался домой пешком из Марьиной Горки, его два старших брата погибли также. Тогда в Октябрьский ходило только два маршрута, утренний, на 7.30 и дневной на 15.00, иногда подрабатывал частник на своем стареньком микроавтобусе на 13.00, по пятницам и субботам ещё один рейс в 18.00, как говорится, кто не успел, тот опоздал, и опоздавшие шли пешком от самого Подбережья. По пути была масса соблазнов - кафешки, да магазины. До деревни 10 км, как не зайти мужикам с устатку-то. То место, где сбило Ивана, считалось проклятым. Братьев, не одновременно, конечно, а с интервалом в несколько лет сбило метров через триста, а где-то около двух лет назад там погибыла вся семья, что ехала на дачу в легковой автомобиле. Потом этот участок дороги расширили и осветили лучше, сделали пешеходную зебру. Все равно, трасса есть трасса, народ пеший да велосипедисты попадались под колеса автомобилей. Вот так и Ванька попался, говорят ногу его нашли отдельно метров за пятьдесят от тела, такой силы был удар. Иванова вдова говорила потом, мол, Петровна прокляла. На руках у неё остались две несовершеннолетних девочки.
Из расследования по факту ДТП выяснилось, что это жена заставила его поздно в ночь пьяного возвращаться домой пешком, боялась, что заночует у любовницы. Ей позвонили подружки из кафе “Пятёрочка“, а она в милицию, пока туда ехал наряд ППС, пришлось Ваньке бросить машину у кафе и бежать, могли лишить прав за вождение в нетрезвом виде, а это значило остаться без работы. Кто же думал, что такое случится, однако...
Впоследствии вдове таки пришлось покинуть село и вместе с детьми уехать на другое место жительства. Что такое вдова в деревне, да ещё молодая и красивая. Не раз ее заставали с чужими мужиками на сеновале. Поставила она себе новые рамы стеклопакетные, так бабы местные так их размолотили, что места живого не осталось, да и хозяйке досталось, потом зубы вставляла у знакомого стоматолога. Часто она приходила на бабьи посиделки ко мне, потому что я ей искренне сочувствовала. Жалко мне было молодую красивую бабу, пока она и у моего не отметилась. Одно у неё было оправдание:
- А ен яе ня любiць, ен мяне любiць!!! Дык што мне, кiслатою аблiцца!!!
Вот тогда мне уж стало ясно, почему две её соседки шли с табуретками к ней во двор - там досталось и новеньким окнам, и хозяйке... Табуретки - это знаете ли, знатное оружие в руках обманутых, разъяренных изменой женщин. Калитку измазали чёрным, как сажа, отработанным автомаслом - все, как в лучших деревенских традициях.
В деревне ей оставаться было не по душе, не ладилась у неё жизнь, да и у девчонок тоже. Короче, выжили её из деревни...
Все это моментально пролетело у меня в голове серой короткометражкой. Вспомнился мой дед, от него не осталось никаких следов после того, как его забрали однажды ночью еще в далеком тридцать девятом, даже фото не осталось, о нем мне не мог рассказать ни один из наших близких родственников; дед Петр - партизан, подпольщик, которого едва не расстреляли за связь с немцами во время начала освобождения Белоруссии под Оршей. С очень серьезным ранением он вернулся с войны с наградами, но долго не прожил, не дали полученные в боях раны. Вспомнился портрет Сталина, что нашла в шкафу у моей бабушки Марии, перебирая её вещи в шкафу, когда приехала хоронить ее в деревню. Это был 1979-й год.
Вспомнился и последний визит Петровны, хрустальная вазочка ручной работы, что она подарила мне, прознав, что у меня в тот день был день рождения. Дорогая, между прочим вещь, из дорогих авторских работ. Таких подарков мне не дарил никто и никогда, а тут почти чужая мне женщина просто зашла и подарила. Память о дорогой Петровне, добром и мягком человеке, труженице... Нашей депутатке.
Мама, её болезнь проглядели доктора, самая настоящая жертва “бесплатной“ советской медицины. Её даже назвали симулянткой, но через полгода было поздно оперировать неоперабельный рак лёгкого, метастазы проникли почти во все жизненно важные органы, ей было всего 52.
Отец, который сорок лет провкалывал на заводе и ничего не заработал, даже пенсии нормальной, наша коммуналка на Нахимова, незабвенная хрущевка двухкомнатная (двое девочек же, вот, если бы девочка и мальчик), оживление их глаз, когда приходило в очередной год седьмое ноября - их вера в победу идей коммунизма была непоколебима...
Таких было миллионы, оболваненных и одурманенных советской пропагандой, не имеющих от своих трудов ничего, до сих пор стопроцентно голосующих на выборах, предварительно обманутых копеечным повышением пенсии и зарплаты и обещаными благами, а в итоге получивших неимоверный рост цен на продукты и комуслуги, а главное, на лекарства, на которые тратится половина, заработаной за всю жизнь, копеечной пенсии...
Да и весь народ верил тогда в это светлое будущее, время было такое, говорят старики...