Морошка, киви, черимойя
Он положил руку на бедро жены. В том месте, где нога вполне законно утрачивала своё название. Жена уже давно мирно посапывала. Он с удовольствием подумал, что, несмотря на свои шестьдесят два, жена обладает прекрасной кожей в этом месте: бархатистой, тёплой и довольно упругой. «Сколько нам ещё осталось?» «Сколько лет мы пробудем рядом, десять, двенадцать или больше? А может вообще три года или меньше?» Все сорок лет, прожитые вместе, он непрерывно разговаривал с ней: дома, на работе, на пляже, в кинотеатре, в транспорте, собирая грибы в лесу, слушая лекции в институте, везде и всегда, днём и ночью, была ли она рядом или нет.
Разговаривал на любые темы, важные для них и не важные ни для кого. Он, как каюр, пел о том, что видел, но пел всегда для неё. Не раз задавал себе вопрос: а почему собственно так? Наверное, я её люблю - отвечал сам же себе. А она? Не знаю. Похоже, что нет. В последние годы он стал замечать странные, и не очень приятные изменения в своём отношении к этим нескончаемым разговорам с супругой. В молодости он очень переживал от того, что она мало разговаривает с ним, что практически не называет его по имени, а вот недавно поймал себя на мысли, что это его волнует совсем мало, или даже вообще не волнует. А, ведь она стала больше со мной разговаривать, но мне это стало почти не нужно! Мне хватает того, что я сам продолжаю свой непрерывный разговор с ней! Короче: тихо сам с собою... Дня два назад, когда она, придя вечером из киоска, начала что-то рассказывать о покупателях, он вдруг громко, но про себя, крикнул: «Заткнись, а?» Конечно, она не услышала.
Он пошевелил пальцами и провёл рукой вверх и вниз по её ноге. Она спала. Мысли продолжали медленно и хаотично блуждать по прожитой жизни, опасливо заглядывая в будущее. Вот опять он подумал о маме, он часто в последнее десятилетие думал о своих родителях и родителях жены. А ведь мама ни когда в жизни не пробовала киви. Когда она умерла, это слово имело только одно значение – не летающая птица с Новой Зеландии.
Вспомнилось, что когда он в детстве болел, а болел он часто, мама покупала ему разные вкусные диковинки. Финики, гранат, урюк, мандарины, хурму, изюм, клюкву. Даже вяленый инжир, а однажды купила форменную экзотику – айву, правда она ни кому не понравилась, её не смогли сгрызть за неделю всей семьёй. Он ощутил, что глаза стали влажными и понял, что вот-вот заплачет. Как давно он не пробовал клюквы, обычной клюквы, а почему? Всё очень изменилось... и бананы наши внуки, да и мы сами, едим чаще, чем красную смородину. Кто из моих внуков знает вкус ирги, или что такое – дыдычиха? Даже старшая внучка наверное не знает вкус ежевики, а малыши и подавно. Кажись, из всей многочисленной семьи только он ел морошку, спасибо Советской Армии. Ему стало просто больно от мысли, что мама ни когда не кушала, ни только киви, но и морошку, бананы, манго. Да чего только не прошло мимо их жизней.....жизней наших родителей.
Его батя никогда не пробовал «Абана Клаб», он умер в пятьдесят восьмом, до Фиделя и Че оставался ещё целый год! А ему бы понравилось, уж он-то понимал толк в пойле. Для отца, заядлого курильщика, пределом мечтаний была «Герцеговина Флор». А тесть, дравший фашистов от Сталинграда до Балатона, и по пьяному делу, на спор с другом, переплывший Дунай, рассказывал, как о звёздном часе, о брошенном винограднике где-то в Венгрии. Они там с друзьями наелись винограда - до лазарета.
Он снова пошевелил пальцами, настроение улучшилось, и он тихонько улыбнулся. Ещё в конце семидесятых, в энциклопедии по Латинской Америке, он прочитал о невиданном фрукте – черимойе... Вкус, мол, необыкновенен. Вот и мы уйдём, и не узнаем вкуса черимойи, как наши родители не узнали вкуса киви и «Абана Клаб». Он легонько шлёпнул жену по попке и прошептал: «Верочка, а ты знаешь какого вкуса черимойя?» Жена чмокнула губами, засопела чуть громче, и приняла излюбленную позу, подперев правой коленкой подбородок.
Вскоре уснул и он, вовсе не подозревая, что его Верочка вот уже тридцать лет изменяет ему с человеком, которого он крайне не уважал. Крепко и спокойно, до самого утра, спала и Вера Николаевна, не зная, что именно в эту ночь в областной больнице отдал душу дьяволу негодяй, сделавший из неё много лет назад банальную потаскуху.