Купол Спаса уже виден на вершине горы Нередицы. Он появляется и снова исчезает за плотной зеленой кроной деревьев. Легко представить его шлемом сказочного богатыря, который неторопливо прогуливается на самом верху. Мы идем мимо цепочки деревянных домов, разных сарайчиков и пристроек. Почерневшие срубы и латанные двускатные крыши, размеренная скромная сельская жизнь, если не называть ее честно и прямо, бедностью. Единственная улица в Спас-Нередицах и небольшая речка среди заливных лугов теперь носят имя Спаса. Вокруг все тонет в высокой траве и полевых цветах. Неброский на вид зверобой, тысячелистник и ромашка украшают наш путь к храму. Здесь, в стороне от столичного блеска, легко учиться понимать красоту своей земли. Она сразу берет нашу душу в свой сладостный плен.
Нередица... Что означало это слово на древнем новгородском языке, где часто употребляли букву «ц» или окали? Сейчас оно кажется мне чем-то синим, веселым и звенящим, мягким и упругим. Иногда выходит похожим на женское имя. В общем, сегодня Нередица очень похожа на тебя. Мы оба смеемся и вспоминаем одну новгородскую берестяную грамоту, приглашение на романтическую встречу, пришедшую из далекого XII века: «Будь к субботе во ржи или подай весть...» Ты продолжаешь ее дальше строками известного шотландского поэта Роберта Бернса:
…Если кто-то звал кого-то
Сквозь густую рожь,
И кого-то обнял кто-то,
Что с него возьмешь?
И какая нам забота,
Если у межи
Целовался с кем-то кто-то
Вечером во ржи!
Прогретая полуденным солнцем зелень приятно дышит хмельными запахами. Нам хочется упасть в нее, словно в мягкую постель, раствориться и забыть обо всем на свете. Толстый мохнатый шмель лениво окучивает густые заросли иван-чая. Ему тоже жарко, а нам пора подниматься и идти дальше. Мы немного задерживаемся у колодезного сруба с журавлем. Открываем крышку и с любопытством заглядываем вниз. В недрах колодезной шахты плещется темная вода с квадратом высокого новгородского неба. Замечаем, что оттуда на нас смотрят два таких же человека. Робкое эхо отвечает взволнованным шепотом. С деревенским колодезным журавлем мы управляемся достаточно быстро. В этом простом механизме ничего не изменилось со времен Месопотамии и наших предков новгородцев. От выпитой холодной воды ломит зубы, но отказать себе в таком удовольствии невозможно. В наших глазах появляется легкая сумасшедшинка, а вместе с ней, жажда новых активных действий.
Мы забираемся на верх к белокаменному Cпасу и обходим его со всех сторон. Одноглавый, четырехстолпный храм, выложенный из плитняка с неровными шероховатыми стенами, хранящими живое прикосновение многих человеческих рук. Здесь хочется немного погрустить. Наверное, так устроен наш русский человек. Он готов делать это даже в открытом поле. Что же тогда говорить о кладбище или пустующем храме? Голоса истории здесь слышны громче, чем в музейных залах Эрмитажа.
Печальный одинокий храм без каменной трехъярусной колокольни кажется нам живым свидетелем времени. Оно пощадило его красивую седую голову и опустило могучие плечи. Когда-то храм стоял на речке Нередице, но ее давно не найти ни на одной старой географической карте. Теперь ее именем называют и гору, и саму церковь. Здесь можно вспомнить про Рюриково городище с его княжескими теремами и древними храмами, про то, как на этом месте в далеком 1198 году князь Ярослав Владимирович поставил чудный Нередицкий Спас в память о двух своих сыновьях - Изяславе и Ростиславе. Богу было угодно слишком скоро забрать их у него. Изяслав, посланный княжить в Великие Луки, неожиданно скончался уже через год. Следом за ним умер в Новгороде и Ростислав. Пережить своих детей родителям приходится и сегодня. Такое горе надолго ранит любящее сердце. Пусть даже время тогда на Руси было непростое. В междоусобных распрях сын вставал против своего отца, а брат проливал кровь родного брата. В память о безвременно ушедших сыновьях заложил несчастный отец эту церковь. Его младший сын князь Святослав позднее погиб в битве с монголами на реке Калке в 1223 году.
Тут подивишься, как умело, древние зодчие выбирали место, сооружая такое здание и их целый ансамбль. Они подчиняли формы постройки единому правилу – красоте. Ее главным правилом была соразмерность всех архитектурных форм и пропорций. Каждый раз это получалось у них точным попаданием. Поражала простота облика храма, в нем не было ничего лишнего. Так и хотелось cказать, что рукою древних новгородских мастеров водила рука Бога. Мы же не удивляемся красоте и линиям полета ласточек? Их по берегам седого Волхова великое множество. Мир, созданный Богом, всегда уникален и не повторим. Многие храмы Великого Новгорода и сегодня несут эту божественную печать.
Скромно выполненный снаружи, внутри храм был замечательно украшен фресками. Размещенные в 9 ярусов они сплошь покрывали купол, своды, стены и столбы храма. Его росписи, пусть и не соответствовавшие константинопольским образцам, давали полное представление о том, как выглядел древнерусский храм, о том, какое значение имел каждый элемент росписи для создания общей картины - образа мира. В них переплелось множество культурных и художественных традиций - это и искусство византийских провинций, сохранившее в себе, в частности, черты искусства Сирии, и искусство европейское, романское. Кроме того, в этих росписях были представлены и исконно русские сюжеты, такие как изображения святых мучеников Бориса и Глеба.
На протяжении многих веков храм прошел через многие разорения, чинимые шведскими, московскими и литовскими нашествиями и сохранил свою культурную ценность. Широчайшую известность он приобрел в начале XX столетия, когда стало ясно, что фрески Спаса на Нередице по целостности ансамбля, сохранности и художественной ценности - явление, выходящее далеко за рамки отечественного искусства и имеющее мировое значение. Изучение этих фресок началось в 1910-е годы. Тогда Н.К. Рерих, будто предчувствуя беду, писал, обращаясь к художникам: «Спешите, товарищи, зарисовать, снять, описать красоту нашей старины. Незаметно близится конец ее. Запечатлейте чудесные обломки прошлого для будущих зданий жизни».
На изучение и зарисовку фресок судьба отпустила всего сорок лет. При археологических раскопках в Новгороде посчастливилось найти неподалеку от существующей здесь Троицкой церкви усадьбу новгородского художника Олисея Гречина, жившего как раз на рубеже XII и XIII веков, когда и были сделаны фрески Нередицы. Возникло предположение, что именно он и возглавлял артель художников, расписавших Нередицу, а прозвище «Гречин», скорее всего, указывало на его происхождение из «греческих» земель. Говорят, что все эти мастера были новгородцами, но принадлежали к различным художественным школам. Кто-то из них писал в зарубежной византийской манере, а другие принадлежали к местной новгородской школе и обладали яркой графической техникой.
Потом вся эта вековая красота прервалась. Как-то не сразу приходит в голову, что весь этот древний храм заново отстроен умелыми руками реставраторов в 1956 году, спустя десять лет после страшной войны. Это cразу чувствуешь, когда входишь внутрь и видишь пустые мертвые стены. Теперь церковь выглядит немного мрачноватой из-за оголенных массивных толстых стен и тяжелых столбов. Это он, всемирно известный храм Спас на Нередице, блестяще воссозданный своим внешним видом под конец XII века, без учета следов его существования на протяжении последующих восьмисот лет, звездный час молодого архитектора Г. М. Штендера.
Да, война нанесла по Нередице самый страшный удар. Отступая, Красная Армия отставила Новгород и закрепилась на оборонительном рубеже Липна – Нередица – Кириллов – Ковалево – Волотово, или говоря иначе, по руслу Волховца. Противостояние продолжалось около полутора лет. За это время древние храмы превратились по обе стороны в огневые точки и подвергались систематическому обстрелу. Одним из первых, еще в августе – октябре 1941 года, погибла церковь Нередица. Она была разрушена более чем наполовину. Уцелели те части здания, которые оказались под завалами рухнувшего купола, сводов и верхних стен. Погибла и вся, за малым исключениями, роспись храма. До наших дней сохранились изображения святых жен в диаконнике церкви; в росписи алтаря уцелели образы святых Петра Александрийского и Илии пророка, части фигур святителей, изуродованных осколками снарядов. Чудом избежала полного разрушения и монументальная композиция «Крещение», написанная на южной стене церкви. Рядом с храмом сгорела деревня Нередица, полностью было разрушено Городище с Благовещенской церковью. Великому Новгороду повезло немного больше. Находившиеся под немцами древние церкви не расстреливались нашими войсками и сохранились в относительно хорошем состоянии.
Говорят, что музейный сторож Василий Федорович Антонов (Габров), остававшийся в Новгороде до сдачи его немцам, в последних своих письмах к уехавшим в эвакуацию сотрудникам музея писал о систематическом хладнокровном расстреле фашистами Нередицы из Юрьева монастыря и сообщал, что вид горящего Новгорода напомнил ему разрушение Трои. Была в таком сравнении особая связь времен, таившая вечную угрозу войны бесценным памятникам мировой цивилизации. История повторялась и могло показаться, что наступал конец света. Трагедии никого и ничему не научили. Даже сегодня лучшие образцы культуры и искусства, знакомые нам еще по школьным учебникам истории, продолжают гибнуть в пламени военных конфликтов.
Нередица чем-то неуловимо напоминает церковь Покрова на Нерли. Так же, как владимирский храм, она стоит за чертой города, неразрывно связана с окружающим пейзажем и совершенно немыслима без него. Возвышаясь среди равнин над рябью светлых речных вод, эта церковь словно родная сестра для многих других купеческих и боярских уличных новгородских построек. Сегодня ее фрески можно увидеть только скопированными в музейных альбомах, а люди продолжают тянуться сюда в опустевший храм, и тогда на чистых побеленных стенах среди бесплотных теней снова оживают бессмертные фрески Нередицы. Встанет перед нами создатель этого храма, суровый воитель Ярослав князь Новгородский, сын князя Владимира Мстиславича, умершего после трех месяцев своего великого княжения в Киеве. Он водил грозные новгородские рати против соседних литовцев и эстов, не однажды бился с ливонскими рыцарями.
Мы не угадали на стенах храма утонченных западных византийских росписей. В святых образах с пламенными взорами, грозных и внушительных в своей неподвижности или наоборот, в мерной и тяжелой поступи их шагов дышала необузданная дикая скифская сила. Огромные глаза обступивших пророков снова и снова вглядывались в нас: кто вы, с чем пришли сюда? В ответ мы молчали с должным смирением, но хорошо знали, что будем приходить сюда еще много раз…
На фото рисунок автора: Нередица. Фрески, которых нет