Глумлива осень, набожна зима,
в сусеки собираются пожитки,
стоят осоловелые дома:
и стены их черны, а шеи хлипки.
Но в этом состоянии извне
не видима история другая,
о том, как оживает на войне
твоя прожилка неба голубая,
и ты, сбивая первый снег с дерев,
настроен опрометчиво бездушно,
что кажется, убив и отогрев,
он будет, как вода тебе послушный.
А мне всего-то станется – смотреть
на тёмные подпалины собаки,
и вместе с нею выть, скорбеть, взрослеть,
лакая отстоявшуюся накипь.