Версия

               

Цой – жив!
Из надписи на стене.

  Одноглазый петух Никодим деловито топтал зазевавшуюся соседскую пеструшку, когда выброшенная из окна трактира грязная котомка, подобно метко пущенной городошной бите, сбила его с квохчущей жертвы. Перекувыркнувшись раз пять, рябой паскудник так и помер, не выходя из состояния эйфории. Следом за котомкой из окна вылетел крестьянин в суконном сермяке и одном лапте. Сделав несколько кульбитов, он ударился головой о коновязь и, дёрнув ногами, затих. Уныло жующая овёс пегая лошадь шарахнулась от испуга и, судя по горе выданных ею каштанов, облегчилась на неделю вперёд. Из окна по пояс высунулся здоровенный мужичина и угрюмо осмотрел трактирный двор. Прямо под окном на завалинке сидел рыжий веснушчатый парень и задумчиво принюхивался к снятой портянке.  Возле него стояла обвязанная верёвкой внушительных размеров каменная ваза, по форме напоминающая цветок. Мужичина неторопливо высморкался в стоящую на подоконнике герань и спросил.
-  В ухо хочешь?
- А что, праздник какой?
- И то верно.  Откель будешь?
- Оттель.  - Неопределённо кивнул в сторону ворот рыжий.
- Издалёка. - Уважительно протянул мужичина. - Зайдёшь?
- Половой гуторил, местов нету.
- А ничё. Я ж ить тоже, когда зашёл - не было. Заходи.

Парень неторопливо взвалил на спину вазу и направился к двери. Когда он уже заходил, послышался какой-то грохот, и из окна на улицу вылетел второй крестьянин, на этот раз в одном сапоге.
В трактире сурово и размашисто гуляли. Разношёрстная публика за грубо сколоченными столами плакала, ругалась, разговаривала за жизнь, используя ненормативную лексику, но, в основном, пила. Из дальнего угла доносилась могучая «Дубинушка».  В исполняемый с особым надрывом припев, каждый раз вплеталось испуганное блеяние козы, которую одна из баб привела с собой, очевидно опасаясь оставить её на улице. Оторвавшись от вылавливания упавшего в кувшин с пивом таракана, трактирщик с перевязанным ухом кивком указал вошедшему на стол у окна, за которым сидел давешний мужичина. В руке мужичина держал сапог. Подойдя к столу, парень скинул вазу и, вытирая лоб, сказал.
-Погоды ноне хорошие, располагающие. Хошь - косой маши, хошь - босой пляши.
- Межсезонье, короче, - согласился собеседник.  – Садись. В ногах, как говорят, правды нет.
- Дык, в заднице её тоже вроде не наблюдается, - заметил парень, присаживаясь. - Но за приглашение благодарствую.
- Вот, а ты гуторил, местов нет.   - Удовлетворённо сказал мужичина и, подал подбежавшему половому сапог. – А ну-ка, самовар нам раздуй. Да пива жбан. Да водки.
– А закусить? - Поинтересовался половой.
- Ну, зелена вина пару. -  После некоторого раздумья сообщил мужичина.
- Тебя как кличут-то? - Обратился он к парню
- Даньша.  Данила, то есть. А на заводе - Данила-мастер.
- В валенках пошто?
Парень погладил рукой стоящую возле него вазу и пожал плечами.
- Долго иду. Сказали, что ежели этим направлением идти, в столицу попасть можно.
- В столицу, говоришь, а я, наоборот, из неё чешу. Ты, Даньша, вот что скажи. Уважаешь меня?
Рыжий Даньша задумчиво почесал переносицу.
- Как говорил наш дьяк: “Уважение сиречь почитание достойно быть еси”.
- О-о!  А эти двое, - мужичина кивнул на окно, - мудрых слов сих не ведали. Ну да ладно, что с них, лапотников, возьмёшь. Это только мастеровые друг дружку поймут. Я ж тоже мастер. Лёвой зовут. А кто Лёвшей кличет.
- Вона как. А не тот часом Левша, что блоху подковал?
Н-да, - помрачнел мужичина - я б этих борзописцев, которые в газетах слова пишут, сначала б выгибал, а потом в обратную сторону вгибал, но уже с подвывертом.  Это ж надо из Лёвши в левшу перекрестили.
- Но про блоху-то правда?
- Правда она как баба, к ней для получения одного и того же с разных сторон подойти можно, - вздохнул Лёвша. - С одного боку - правда, что подковал блоху. А с другого -  правда в том, что Блоха - это кличка кобылы генеральской. Уж такая прыгучая, сволочь. Никто подковать не смог, кроме меня. Вот генерал-то на радостях при послах заморских возьми да и ляпни, есть, мол, такой мастер, даже блоху подковать сумел, а что блоха эта - кобыла евойная, упомянуть запамятовал. Оно бы и хрен с ним. Да только вскорости в газетах аглицких написали, что, мол, в Рассее один мастер имеется – блох подковывает. И слово ещё мудрёное ввернули – нанотехнологии. В которых, значитца, мастер этот прорыв обозначил. Генерал, когда раскумекал, куда всё это поворачивается, опровержение дать захотел: не так поняли, мол, исказили.   Да где там… Дело политический оборот приняло.  Технический престиж Рассеи на кону встал. И царь-надёжа про сие прознавши, обещал генерала, а заодно и меня безвинного, коль правда выплывет, самих подковать и гнать галопом ажно до самой тайги. За подрыв нанотехнологий  рассейских, кои у нас внезапно обнаружились.  Хотя у меня склонность к простуде, а у генерала - мигрень. Нельзя нам в Сибирь.
- Насчёт мигрени не ведаю, чай не белая кость, а вот простуду медвежьим салом лечить надо, а лучше - водкой. Мы на Урале завсегда.- Это ж сколько медведей изведёшь при таком климате,- подозрительно покосился Лёвша. - И водки. А у меня печень не та уже.
Разговор прервал половой, сообщив, что хозяин больше ничего в долг не даст, а сапог из-за узкого голенища на самоварную трубу не налезает. Впрочем, беда от этого была небольшая, так как в чае хозяин тоже отказал.
- А чего он сам об этом не скажет?
- Он от прошлого раза, когда вы полштофа водки в долг просили, на правое ухо не слышит, а полностью слуха лишиться особого желания, сказал, не испытываю.
После чего словоохотливый половой поведал, что крестьяне, которых он выкинул, чуток умишком тронулись.  Стали между собой на иноземном наречии талдычить, а за заказанное пиво платить отказались, ссылаясь на какой-то параграф. Хорошо, видно, к земельке-то приложились. Хозяин, мол, и это тоже в его долг записал, и предупредил, что за городовым послал на всякий случай. А ежели мастер Лёвша очередное буйство затеет, сообщит в полицию, что он бомбу смастерил и всюду её за собой таскает. А сейчас с этим строго. Не посмотрят даже на прежние заслуги, прямиком в Нерчинск законопатят без различия сословий и квалификации.
- Эк проняло, болезного, там долгу-то.
- Двадцать шесть рубчиков с полтиной плюс оконная рама и два стола с посудой, на которых вы намеднись купчишек местных валяли.
- Знатно погуляли тогда, - расплылся в улыбке Лёвша, но вернувшись к действительности, пригорюнился.
- А у тебя Даньша, нет, часом, чего в мошне?
- У меня и мошны-то нет, - признался Данила. - Долго иду. А про какую это он бомбу гуторит? Может, вы ему, когда в ухо стукнули, что-то в голове повредили.
- Повреждаться там особо нечему. А бомбой он мой перпетуум-мобиле называет.
- Неужто вечный двигатель спроворили? - восхищённо протянул Даньша.
- Ну, вечный не вечный, а гудит исправно. Да ты сам послушай. - Лёвша опустил руку вниз и, поднатужившись, поставил на скрипнувший стол железный бочонок с небольшим винтиком наверху. Из бочонка доносилось равномерное гудение.
- Вот он во всей красе. Надо было мне, в грязь лицом не ударить за науку рассейскую, коль с блохами масть не пошла. Сотворить какую-нибудь закозюлистую хреновину с предназначением осчастливить человека отныне и далее. Сотворить, как видишь, сотворил.  Ежели б еще знать, как работает, цены б не было.
- Эт как? - недоуменно посмотрел на изобретателя Даньша.
- Да очень просто. Потому как был этот перпетуум-мобиле собран после потребления мной двух литров шустовки на калиновом листе настоянной, и пришедшего после этого вдохновения. А так как чертежа и описания конструкции сделано не было, хрен его знает, как оно всё вышло. А разбирать боюсь по причине, что могу обратно и не собрать.  Тем более, оно всё запаяно. Токмо винтик один торчит с резьбой хитрой. Теперь мне единственно осталось к нему с такой же хитрой резьбой гайку подобрать.
- А гайку зачем?  - вмешался любопытный половой.
- Ты, лапоть, когда два мастера сурьёзный разговор ведут, не встревай. Змеевик на что крепить будешь? Потому как если этот механизм имеет предназначение для счастья человека, то без змеевика он быть однозначно не может. У кого хошь спроси, хоть у нас, хоть в европах ихних. А вообще-то Даньша, давай-ка собираться отсель: что-то мне с городовым нет особой охоты встречаться. Лицо должностное. Тем более, что из самого подлого департамента. Такому в ухо не заедешь, накладно.
- Правду говорю, любезный? - с сожалением, вставая из-за стола, обратился Лёвша к склонившемуся в поклоне половому.
- Как есть правду. Городовой - мужчина весьма серьёзный, а приложить может как два пальца об осот. Помню, ему раз с заказом напутал, так потом неделю хребтина болела. Кстати, известие есть для ознакомления. Час назад барыня одна заходила с дворником своим. Знатная у её дворовых кормёжка, однако.  Плечи в двери не проходят, а кулак попредставительнее вашего будет.  Но это я к слову.  Так вот собачка у них неподалёку пропала, и дворник, хотя и глухонемой, убивается от этой оказии довольно громко.  Барыня сердобольная, на сие глядючи, хорошую награду сулит.  А собачка эта белая с чёрными пятнами… или наоборот. Глядишь, подфартит: может, где и встретите.
Поднатужившись, рыжий Даньша закинул за спину свою каменную вазу и поспешил к выходу, за ходко шагающим с железякой на плече мастером Лёвшей. Проходя мимо стойки, мстительный Лёва споро плюнул в лоснящуюся рожу трактирщика, но тот, видно ожидая чего-либо подобного, ловко увернулся. Повторить попытку помешала замаячившая в проёме дверей грузная фигура городового.
Выйдя из ворот, на которых каким-то чудом держалась вывеска «Трактиръ «Парижъ», радые всем», мастеровые, чуть покряхтывая под весом своих нош, направились по дороге, ведущей к реке.
- Ты, Даньша, вот чё мне скажи, - тяжело вздохнув, сказал Лёва, переставляя пузатый бочонок с одного плеча на другое -  давно ты с этой вазой таскаешься?
Рыжий Данила подкинул плечами сползшую ношу и, сосредоточенно загибая пальцы, произнёс после минутного молчания.
- Дык, получается, с прошлого Спаса.  Как раз на него-то меня барыня и послала.
- И куда же?
- Не куда, а просто послала.  Иди, говорит, ты, Данила, со своей вазой. Коли такой непонятливый.
- А с чего осерчала-то?
- А кто ж этих баб-то разберет. Она после того как барин с гувернанткой-француженкой кудысь сбежали, сама не своя ходила. Хозяйство-то всё на ней осталось:  рудник и завод. Ну и пивоварня ещё.  Пульхерия Бонифатьевна Скваколыжская. Хрен выговоришь. Потому и звали её просто. Хера или Хозяйка медной горы. Рудник так назывался. «Медная гора». А почему медная, никто не знает, в горе этой испокон веков только малахит и добывали. Вот как раз по нему-то я и обучен был. А барин, ещё при своём пребывании, заказал мне вазу из малахитового камня зеленого, и чтобы была она всенепременно в форме цветка, а конкретно, лилии. Как оказалось, потом, гувернантку, с которой барин амуры выкирдыкивал, Лили звали. И так я с этой вазой намучился, хоть плачь, хоть пей. А когда барин с гувернанткой своей на лыжи встали, после того как их на очередном окаянстве застукали, аж духом воспрянул. Наконец, мол, отвяжусь от каменюки паскудной. Да не тут-то было. Прослышав про вазу эту лилейную, навострилась новоявленная хозяйка «Медной горы» сиречь Хера, каждый день в мастерскую ко мне приходить.  Подойдёт, бывало, посмотрит, как я маюсь с горшком этим, и вопрошает ласково: “Что Данила-мастер, не выходит каменный цветок?” Не выходит, говорю.
- Так, может, перед тем как выйти, сначала войти куда-то надо. Для вдохновения, так сказать. - А сама ногу в туфле французской эдак отставляет, и веером себя всё обмахивает, взопрела будто.  И так полгода подряд, день в день.  А потом вдруг осерчала.
Н-да, – cочувственно покачал головой Лёвша. - Что тут попишешь. Бабы – дуры.
- Дык, а к барыне это каким образом относится, она образованная, за границами обучалась.
- Ты, Даньша, думаешь образованных дур мало? Да поболе простых наберется. А ну-ка, глянь-ка, что это там за собачонка у переправы крутится. Не та ли, о которой половой давеча калякал?
Данила поставил вазу на землю и, поднеся ладонь ко лбу, стал рассматривать мирно лежавшую в теньке от паромной пристани небольшую собачку.
-Вроде, она белая, с черными пятнами.
- А хватай её, Даньша. Хоть по виду она никудышная, но вдруг какой породы редкой. Вознаграждение зря не обещают. Может, и задастся день. В смысле, чтоб и сытым, и пьяным, и нос чтоб в табаке, хотя я и не курю.
Рыжий Даньша присел на корточки и призывно посвистел. Виляя хвостом, собачка с охотой подбежала к мастерам.
- Ну, с почином нас! – Сказал Лёвша. – Давай посидим на пристани, передохнём, чтоб часом грыжу от этих тяжестей не заработать. А ты, Даньша, привяжи к чему-нибудь собачонку, чтоб не сбегла часом, пока мы тут располагаемся. У тебя, кстати, есть перекусить что? А то у меня внутри кишка кишке бьёт по башке.
- Бьёт тяжко, местами с оттяжкой. – С некоторой долей уныния продолжил Данила. – Только я сам, как говорил наш дьяк, после того, как его поп с попадьёй за непотребством залицезрел : “Не хлебом единым, а токмо духом святым присно питаюсь, запретного плода вкусивши”.   Я, правда, плода запретного не вкушал, но третьего дни, как последний сухарь доел. А купить что - денег ни полушки. Хоть валенки продавай...
- А чего не вазу?
- Не, она, таперича, предмет искусства, да и тяжела больно. Yе каждый унесёт, а валенки, они кожей подшиты, ещё дед носил.
- Н-да, – покачал головою Лёвша,- без гроша выживает только вша. Попутчик из тебя, как погляжу, душевный. С таким и ноги протянуть недолго. Ну да ладно, есть у меня заначка на крайний случай. А он уж настал, потому как к трактиру мы хрен вернёмся, не подкрепившись. И плакало наше вознаграждение.
Левша полез в голенище сапога и достал оттуда плоскую фляжку зеленого стекла. Сделав хороший глоток, занюхал рукавом и передал Даниле.
- А что, еды нет? Cказали же, подкрепимся, – удивлённо посмотрел на Лёвшу рыжий попутчик.
- А чем тебе это не еда, подкрепиться - самое то.
Даньша приложился к фляжке и, сделав глоток, закашлялся. – Эт чё такое?
- Средство от ржавчины собственного изобретения. Я им перпетуум-мобиле свой протираю, ну и сам иногда поддерживаюсь. Да ты не бойся, на чистом спирту делано. Нешто я такую дорогую вещь какой гадостью протирать буду. Ы-ых! – Снова приложился к фляжке Лёвша,-  не пожрать, так хоть сплясать. Гармонику бы мне сейчас какую!
- Ещё и на музыкальных инструментах могёте?– уважительно спросил Данила.
-Да не, просто сказал. Это, Матрёна, зазноба моя несостоявшаяся, гармонику любила. Поэтому и была с гармонистами зело любезна. Впрочем, как и с брандмейстерами.  Я у неё на базаре завсегда зельц покупал. Ядреный такой зельц, как она сама. Помню, как-то на Ивана Купалу, поднес я ей рюмку водки и говорю этак куртуазно, как в книге одной вычитал: “А не соизволите ли, любезная Матрёна Батьковна, пойти со мной  на сеновал для скрепления наших дружественных уз печатью Купидона?
Правда в книге той не о сеновале речь шла, это я от себя так добавил, для пущей доходчивости. А она мне водкой в харю – плесь, зельцем – хрясь!  И говорит: “Люблю тебя, рыло, за смелость твою и умение к нашей сестре подход найти. Но брандмейстеру слово дала. Он сапожки обещал купить и ретузы, как у купчихи соседской. А ты хоть и мастер, но пьянь беспросветная и воняешь, будто три дня как помер!”  А с чего мне вонять-то, я только водкой и зельцем её все дни эти и питался. А водка, она не воняет. Иначе у нас от всей Руси так бы и смердело. Только зельц и остается. Но говорить я ей об этом не стал, конечно. Политесу как-никак обучен. Так что раскланялись мы с ней, и каждый при своём остался: она - с зельцем, а я - ни с чем. Огонь баба. Про неё, кстати, писака какой-то даже поэму накарябал. Есть, мол, женщины в русских селеньях. Коня остановит, в горящую избу войдет. Она, кстати, с брандмейстером этим так и познакомилась. С горящей пожарной части его вынесла. Так вот и не сложилось у нас обоюдное чувство. По причине несоответствия характерами, а также из-за запаха и присутствия брандмейстера этого. Эх, Даньша. Душа праздника требует, а я таскаю эту железку, как острожник - кандалы. Но тот-то хоть по казённой необходимости, а я-то отчего?  Понять не могу, а хожу с ней, треклятой.  И, главное, всё в одном направлении. Три раза уже в Курске побывал. Куда ни пойду - всё около него оказываюсь.
- А что так?
-Так железяка ж на мне. А там эта, Курская магнитная аномалия. Надоело - спасу нет. А с гайкой! Сколько перепробовал - ни одна не подходит. Вот и думаешь, что ж это я, как овца курдючная, с этим перпетуум-мобиле.  Носить тяжко, бросить жалко.
Лёвша сделал ещё глоток из фляжки, и тяжелые думы на его лица стали разглаживаться.
- Хотя кто сказал - жалко. Аль не русские мы, Даньша?
- Меня в детстве все мордвой кликали, но то в детстве. А так – да, русские мы.
- Ну, дак и в чем тогда загвоздка? Русский дух лучше заморских двух.  Даньша, что ж ты даже на гармонике не сыграешь, как мордвин какой. Эх, размахнись плечо, раззудись рука. Да пропади оно всё пропадом, свободы желаю!
Расходившийся не на шутку после очередного приложения к фляжке Лёвша, тяжело посмотрел на стоящий около него бочонок.
- А не спеть ли нам, Даньша? Я начну, а ты подтягивай.  Ну-ка!
- По реке плыла кувалда из села Кукуева…

Окончание частушки в исполнении мастера Лёвы, оказалось довольно неожиданным. Покраснев от натуги, он поднапрягся и со всей силы метнул внезапно ставший ему ненавистным бочонок в реку. Послышался громкий визг. Перпетуум-мобиле при приводнении глухо булькнул, и только разошедшиеся по поверхности воды круги остались от предмета с “предназначением осчастливить человечество, как в целом, так и в лице отдельных индивидуумов”.
- Эт че сейчас недоуменно огляделся, аж присевший от неожиданности Лёвша. – Кто визжал? О, а собачка-то где?
Видно уже осознавший случившиеся, рыжий Даньша с опаской сделал несколько шагов в сторону.
- Дык я это… Собачонку-то к вашему перпетуум-мобиле привязал, чтоб не убежала. Сами же сказали. Больше не к чему было. Ваза то скользкая как глиста, и я…
- Головка ты от… лука. Чего стоишь, как засватанный?  Снимай портки да ныряй, вытаскивай животину безвинную.
- Дык, плавать не обучен в речке. У нас тока пруд был.
- Да и я тоже в проруби только, по хмельному делу. - почесал затылок Лёвша. – Отбегалось, значит, животное.  Царство ему небесное. Как и нашему за него вознаграждению. И вот что я по этому случаю думаю. Давай-ка, Даньша, ноги отсюда уносить.  Несчастливое место тут.
- А и пойдемте. Я несчастливые места страсть как не люблю.
Данила закинул на плечи вазу.  Они уже приготовился идти, как Лёвша вспомнил о фляжке.
- А зачем нам, Даньша, лишнюю тяжесть таскать. Давай допьём, заодно и животинку помянем.
Сделав пару солидных глотков, Лёвша передал фляжку Даниле. Неожиданно за своими спинами они услышали чей-то голос, вернее мычание. Мастера обернулись и увидели высокого широкоплечего мужика в сапогах, плисовых штанах и темно-синей сатиновой косоворотке. В руках он держал собачий ошейник с поводком.
- Му-му! - Повторил мужик, как бы пытаясь что-то объяснить.
Лёвша, закрыв собой застывшего с фляжкой у рта Данилу, насупился.
- Чего мычишь тут, не видели мы никакой коровы.
Подтолкнув руку спутника с фляжкой ближе ко рту, он проследил, чтобы тот допил всё до конца, засунул пустую посуду за голенище сапога, снова повернулся к мужику и с сожалением произнес.
- Дать бы тебе в ухо да уж больно ты широкий.
Мастера сошли с пристани на узкую тропинку, ведущую наверх, и зашагали по направлению к уже скрывающемуся в вечерних сумерках городу. На пути они встретили спускающихся к реке двух красиво одетых дам и франтоватого кавалера с блокнотом в руке.
- Извините, - обратилась к ним одна из дам, -  мы час назад видели на пристани небольшую белую собачку. А сейчас подумали, может, она заблудилась и решили вернуться и забрать её.
Прикрыв ладонью рот, попытавшемуся было что-то сказать Даниле, Лёвша указал дамам на всё ещё печально стоящего на пристани мужика. После чего в красноречивых жестах описал, что этот мужик сотворил с заблудшей собачонкой, сделав особый акцент на последних секундах драмы, даже попытавшись изобразить выходящие из воды пузыри.
- Ах, как подло, - в один голос произнесли дамы, после чего одновременно достали флакончики с нюхательной солью.
А у кавалера в глазах вдруг вспыхнул огонь вдохновения, и он, примостившись возле стоящей у тропинки чахлой берёзки, стал что-то лихорадочно записывать в блокнот.
Выйдя на дорогу, подбодрённые содержимым зеленой фляжки, мастера споро зашагали, даже не удосужившись проверить направление. Когда удивленный Даньша спросил бодро топающего налегке Лёвшу, куда они в принципе направляются, тот беззаботно ответил, что ему до лампады. Без железяки с курской аномалией он теперь справится, а с остальное нестрашно. Городов в России хватает, и трактир в любом месте найти можно. Вот если бы они обратили внимание на покосившийся путевой указатель… Шли-то они именно в направлении Курска!
Через некоторое время тяжесть каменной чаши дала о себе знать, и Данила начал отставать от необремененной ноши спутника. Решили сделать привал. Отодвинувшись подальше от снятых валенок Данилы, мастер Лёвша пощупал рукой живот и задумчиво сказал.
- Я вот чё думаю. А что ежели такую вазу, ну там из глины или фаянса, под ночной горшок приспособить? Тока внизу трубу прицепить, чтобы она значится из спальни на улицу выходила. А сверху ведро или бачок какой присобачить. В нём механизм слива, дернул за веревочку или цепочку какую и - бац, полилась водичка.
- То есть, произвести механизацию выноса ночного горшка, - почесал переносицу Данила.
- О-о, вишь как ты по науке заговорил, с умным человеком пообщавшись. Главное, чтоб об этой идее заграницей не прознали.
- Украдут? - насторожился Даньша.
- Не, засмеют. Это ж надо в доме… нужник соорудить! Может ещё возле него и оранжерею построить.
- Зачем?
- А лопухи в ней высадить. Для подтирки.  Или вообще бумагу какую специальную придумать.
- Гы-ы! – весело подхватил Данила, - а бумагу эту разного цвета сделать и чтоб ромашкой от неё пахло или лавандой какой.
- Ага, ещё и специальных фабрик для этого понастроить. Тут уж заграница точно от смеха загнётся. Знаешь, что я тебе, Даньша, скажу. Я вот сейчас без этой хрени железной как крылья обрёл. Так что давай мы эту твою произведению оставим на дороге, пусть другие разомнутся, её тягаючи. А мы кузню ближайшую найдем, деньжат подзаработаем да завалимся в кабак какой-нибудь. И будет, Даньша, нам в худшем случае неплохо. Ну, это, ежели у них мадера паленая окажется. А ежели нет, так это как в Париже побывать! И не в трактире давешнем, а в настоящем с французами.
- А и то.  – Охотно согласился Данила. Отцепив веревку от вазы, аккуратно смотал её и перекинул на плечо. – Пойдемте, мастер Лёвша.
-  Пойдём, мастер Данила.  Хотя подожди, дай я эту нашу идею опробую. Ну-ка, сорви мне вон тот лопушок, да постой в сторонке.
Спустя некоторое время довольный Лёвша, подошёл к ждущему его Даниле и, затягивая потуже ремень штанов, доложил.
- Идея воплощена в жизнь, мать её ити, опыт, ити её мать, удался.
Данила расправил освобождённые от тяжелой ноши плечи и, глубоко вздохнув, сказал.
- Хех, однако, с облегченьицем нас.
- Меня с двойным, – уточнил Лёвша. – Пошли, что ли?
И, запев разухабистую песню о попе с попадьёй, они направились к ближайшей кузнице. Через некоторое время их обогнала карета, но увлеченные песней, мастера не заметили в ней давешнего печального мужика с пристани. Ехавшая с ним одетая по последней моде красивая женщина говорила что-то утешительное ему. А тот только теребил в руках поводок с ошейником и кивал в ответ.
Сгущались сумерки. Уже начали зажигаться первые звёзды, и одна из них вдруг сорвалась и упала куда-то в реку. Но через пару минут её яркий огонёк, вопреки всем законам всемирного тяготения, неожиданно выскочил из воды и, проделав обратный путь, исчез в вышине.

Зуммер галактического интеркома становился все отчетливее. Небольшого роста щуплый гуманоид откинулся в пилотском кресле и, дотянувшись до сенсора голосовой связи, сказал:
– Альфа шестнадцать дробь семьсот шесть на соединении. Если кто-то снова попытается мне втюхать плазменную зубную щётку или интерактивную пепельницу, клянусь клоном тёщи, расщеплю на атомы.
- Что у вас с изображением, почему голосовая?  - послышался чей-то недовольный голос.
- Извините, шеф, думал, опять эти галактические коммивояжёры.  Достали, бозон им в глотку! Перехожу на объём.
Гуманоид дотянулся до другого сенсора, и перед ним возникло объёмное изображение шефа, который оказался высоким холодноглазым рептилоидом в пижаме.
- Так что у вас с пропавшим ПМС, – сухо спросил рептилоид. – И давайте без тупых острот по поводу этой аббревиатуры. У нас три часа второй луны, а мне звонят из-за вашей труднодоступной для понимания докладной.
- Мы межзвёздных академий не кончали, - хмыкнул обиженный гуманоид. - А доложил всё как есть. Форс-мажор, он и на квазаре форс-мажор. А пропавший ПМС, то бишь Переносной Маяк Слежения, вернули.
- В рабочем состоянии?
Гуманоид развернулся на пилотском кресле к стеллажу, где стояли пузатые железные бочонки с матово отсвечивающими штырями антенн наверху. Взяв с полки одну из запасных антенн, гуманоид прикрутил её к стоящему возле кресла бочонку, успевшему, по всей видимости, из мистического перпетуум-мобиле снова превратиться в обычный маяк слежения: такие разбрасывают по всем планетам галактики с целью получения различной полезной информации. Гудение внутри бочонка прекратилось, и на выскочившей из его недр сенсорной панели загорелась надпись: “Устройство готово к использованию». Гуманоид снова развернулся к коммуникатору.
- Теперь в рабочем.
Успевший заснуть рептилоид открыл глаза и недоуменно уставился на собеседника, но, быстро придя в себя, сказал:
- Насчёт вашей докладной. Что это ещё за шустовка, настоянная на калиновом листе? Какая-то алкосодержащая субстанция?
- Да какие алкалоиды! – Возмутился гуманоид. - Местный тонизирующий напиток.
Ну-ну, - прозвучал саркастический ответ. – Вы, кстати, в курсе, что ваш предшественник проходит реабилитацию от алкогольной зависимости на межпланетной медицинской станции Клизма-7? А ведь тоже утверждал в докладных, что некий “джин” - это тонизирующий напиток из тутовых ягод.  Вот же выпал сектор ответственности.
Очевидно, пришло какое-то сообщение по другой линии, и рептилоид отвернулся в сторону, внимательно что-то изучая.  Через некоторое время он снова повернулся к собеседнику с несколько озадаченным видом.
- Тут картинка от СМС пришла. В смысле, от Стационарного Маяка Слежения. Так там какая-то уха непонятная. При замедленном просмотре видно, что, когда отслеживаемый абориген бросал маяк в воду, к прибору был привязан какой-то представитель местной фауны. Вы, кстати, писали, что в реке у вас был биоробот - разведчик. Если представитель фауны был доставлен к вам на космочелнок вместе с ПМС, передайте его в ближайшую биолабораторию для проведения опытов. Согласно параграфа Бемоль сто восемь дробь двадцать пять.

- Неувязка вышла. В расставленных для биоробота-скаута приоритетах параграф Бемоль спутали с Диезом. Представитель фауны не выжил.
- Да вы что! – Саркастически скривился рептилоид – Прямо дежавю. То же самое у вас полгода назад случилось с ухорогом, редчайшим представителем фауны планеты Гык. Там вообще с какого-то перепуга биоробот применил параграф Бекар, и биологи лишились возможности провести ряд субмолекулярных анализов. А теперь - второй случай. Предупреждаю, всё это отразится на вашем кредитном балансе.
-Как-нибудь переживу, – хмуро пробурчал гуманоид.
- Кто бы сомневался.  На моём балансе это, кстати, тоже отразится, а у меня супруга как раз внеочередной сброс кожи решила сделать. Хотя чего я? Как говорят на этой вашей планете: “Проблемы индейцев шерифа не волнуют”. В данном случае - наоборот.  И вот еще... Альфа шестнадцать дробь семьсот шесть, разберитесь со своими биороботами, инструкции какие-нибудь на досуге почитайте. Хотя…  - Рептилоид безнадёжно махнул рукой и отключил связь.
- Скатертью звёздный путь, – хмыкнул гуманоид. - Биолаборатория ему поплакалась. Вот и предложил бы себя для опытов, пробирку тебе в …
Так и не уточнив место, предназначавшееся для пробирки, он поставил управление космочелнока на автопилот и прошёл в жилую секцию.
- А ну не шпионить! Сенсоры вырву, нанотрубки сплющу, геномы повыковыриваю, - рявкнул он, входя, стоящим на подзарядке трём биороботам, на одном из которых из одежды были только плавки и ласты.  Двое других были одеты в крестьянские сермяки и холщовые штаны. Обуты же они были довольно странно. У первого был только один лапоть на правой ноге, а у второго - сапог на левой. Украдкой оглянувшись, гуманоид достал из выехавшего потайного ящика бутыль с мутноватой жидкостью, и, выдохнув, приложился к ней, сделав пару глотков.
- О-ох, и умеют же делать, - констатировал он, занюхивая выпитое рукавом серебристого комбинезона.
Послышалась какая-то возня и шум
– Эй, вы там, фауна. «А ну тихо, а то быстро сейчас на субмолекулярный анализ определю», - сказал он, обращаясь к белой в черных пятнах собачонке, гонявшейся в веселой игре за переливающимся всеми красками радуги странным шестилапым существом, уши которого напоминали небольшие загнутые назад как у горного барана рога.