Я тебе расскажу никогда ни о чём никак,
О привычке к жизни, что приближает смерть,
Если прежде что-то сказано на века,
Так на это не стоит теперь смотреть.
И поэтому лучше плотнее закрыть глаза,
Улыбнуться прошлому, тихо шагнув за грань,
И уже не важно, о чём не успел сказать
В три часа до рассвета… такая рань…
Над Озёрками сизый туман разбавляет мглу,
И плывёт тишина, лишённая всех примет,
В обжитом привычном чужом углу
Я чужой забытый смешной предмет,
Я предмет умолчанья, не вписанный во вчера,
И в сегодня, и в завтра, и в небо парижских крыш.
Я тебе помолчу, вот такая у нас игра,
Я тебе помолчу, и, пожалуйста, ты услышь…
__________________
Память рвущейся там, где тонко, ткани,
Мнящейся прикосновеньем праха…
Молитва избавленья от воспоминаний
В маленькой квартирке на улице Оффенбаха.
Прошлое, давно переставшее быть спасеньем,
И нарратив одиночеств уже не рождает строки,
А мир надевает последний наряд осенний,
И шепчет о том, что грядут последние сроки.
А мир так жесток в последней нежности к смертным,
И всё истончается – платье, лицо и голос,
И воздух редеет, но душно перед рассветом,
И ты распят на пространстве постели голом,
Что в саванном полумраке веет тебе саванной,
И путаная мысль становится пугающе ясной,
И немота накатывает океаном,
Дивным, ошеломляющим,
но всё равно напрасным…
__________________
Чтобы понять, как всё случилось когда-то,
нужно увидеть эти старые камни,
отливающие медью в лучах заката,
нужно коснуться этих камней руками,
прижаться к ним телом и стать их плотью,
шероховатой, морщинистой, ноздреватой…
которая жизнь мимо них проходит,
они ей смотрят вслед виновато,
старые камни у кромки прибоя,
остывающие неторопливо…
и никто не поймёт, что случилось с тобою
осенним вечером у залива…
__________________
Уродливый трагизм существованья
читаешь в жестах, выпавших из рук,
и вечность – только вечер на диване,
в тоске постичь извечную игру –
нет, не любви и смерти, это плоско, –
поскольку ни любви, ни смерти нет,
и бледной, узкой, тающей полоской
глядится в окна сумрачный рассвет…
__________________
Сад покажется чёрным – в осенней ночи промок,
и листвы не спасти, взгляд в пространство бездонно слеп…
С детства быть обречённым: богоизбранности ярмо,
богооставленности нищенский чёрствый хлеб…
Чувство смерти врождённо и вплавлено в нас,
и о чём ты расскажешь ночной тишине,
откликаясь на вечности воющий глас?
Ничего, ничего, ничего обо мне…
Заповедные топи родимой глуши,
непробудные дебри славянской души,
мне на горькую явь страшный сон расскажи,
медный крестик на боль в узелок завяжи…
День покажется серым – на вылинявшей меже,
на осенней стерне колет ветром твои глаза…
И тебе не видать, не видать как своих ушей,
не слыхать, не слыхать, никогда не прийти назад…
Чувство жизни ты выносил в путах дорог,
и опять, к пустоте прислоняясь плечом,
повторяешь заученный с детства урок:
Ничего, ничего, ничего ни о чём…
Речью вымерять время и стать немотой,
не шептать ускользнувшим мгновеньям постой,
Облетать пожелтевшей печальной листвой,
Наполняясь осенней как мир пустотой…
С детства быть обречённым: богоизбранности ярмо,
богооставленности нищенский чёрствый хлеб…
Сад покажется чёрным – в осенней ночи промок,
и листвы не спасти, взгляд в пространство бездонно слеп…
__________________
Слава Богу, что во мне не чистая русская кровь,
Что меж мной и прошлым лежит океан.
Ты, судьба, венец мне мученический не готовь…
И она окликает его этим кратким и чутким: Ян.
И потом она виновато молчит в ответ
На его вопросительный взгляд, мол, что там ещё?
И на лицах – его и её – невечерний свет,
И сомнительный мусор жизни уже ни при чём…
__________________
Голосом Сирина вечность тебя позовёт,
Зелёной звездой, смарагдом в дивной ночи,
Кому нужны твоё одиночество, горе твоё,
Завалы ненужных следствий и их причин.
Ты просто один на свете на этот раз,
И рядом любимый голос не зазвучит,
И под тобой какой-то жёсткий чужой матрас,
И в прошлом пальто забыты твои ключи,
Ключи от двери рая, смешной фантом,
Но вот ты встаёшь, но вот зажигаешь свет,
В пространстве вечности в старом своём пальто
Бредёшь по бессмертно шуршащей внизу листве,
И голос Сирина – вечность в тебе звучит,
Зелёные звёзды-смарагды горят в ночи,
И нет ничего: ни следствий, ни их причин –
И тихо-тихо в кармане звенят ключи.
__________________
Жизнь закончилась, осталось только время,
Взятое зачем-то на поруки...
Письма… дневники… пищеваренье,
Несваренье дат, отрыжка скуки,
Только болью по ночам разбужен,
Поневоле думаешь о вечном…
Дождь идёт, а утром будут лужи
И лучиться будут светом млечным,
И случится счастье – беспричинно,
Как, наверно, всё на этом свете.
Мы с моей безвременной кончиной
Этого, быть может, не заметим,
Как всегда на пустяки отвлёкшись,
В слабости природы человечьей…
Поутру притихший двор промокший
Так лучиться будет светом млечным,
Что случится чудо – неизбежно,
Главное – суметь его заметить.
Утро будет несказанно нежным,
Как, наверно, всё на этом свете…
__________________
Зимнее, серое, мягкое, зыбкое,
словно в дыхание бога закутано…
в мир – с виноватой какой-то улыбкою
мы – дорожившие каждой минутою…
так не сбывается наше вчерашнее,
мы не сбываемся, всё забывается,
надпись на всём: осторожно, покрашено…
белое снежное чистое таинство…
мы рождены, чтоб искать оправдания,
вечно терзаясь сердечною смутою,
в дальности времени и расстояния
я окончательно всё перепутаю,
и, охранённый своею ошибкою,
вижу, как неотвратимо сбывается
зимнее, серое, мягкое, зыбкое,
белое снежное чистое таинство…
__________________
Какая радость – видеть этот свет,
И лёгкий дым, невнятно-голубой,
Как странно, что меня на свете нет,
А это всё по-прежнему со мной.
Так мало нужно: видеть и дышать
И чувствовать, как дорог миг любой,
Листвой опавшей в сумраке шурша…
И это называется: любовь.
Ложится снег на мёртвую листву,
Ложится тишина в конце строки…
Как странно, что я всё-таки живу
Природе и рассудку вопреки.
Так мало нужно: тихий-тихий сад,
И робкое предчувствие любви,
И пруд ночной, что смотрит в небеса…
И это… как угодно назови.
__________________
Можно просто закрыть глаза и лечь на диван,
Напоследок былое пересмотреть не спеша…
Это свет твоей скорби светит тебе, Иоанн,
Чтоб слова молитвы рождала твоя душа.
Пусть молитва молитве рознь (и трюизм не в счёт),
Он зачтёт за неё тихих строк твоих рай и ад,
Но уже понимая, что прошлым навек прощён,
Ты зачем-то оглядываешься назад.
Ты зачем-то видишь всё тот же туман и снег,
Заметающий в прошлом все мыслимые пути,
Ты бормочешь что-то в предсмертном блаженном сне,
То ль прощаешься, то ли просишь себя простить.
Повторяешь опять кому-то: ну как он мог…
(Только слов оправданья не отыскать)
Изменяющий состраданию страшный бог,
Чья претензия к миру казалась порой близка.
Но мгновенье – и как неважен уже вопрос,
И житейские дрязги, и колкость смешных обид,
Всё сложилось, и всё наконец сбылось,
И уже отпускает, уже почти не болит.
И грааль и Грас сопрягаются через звук,
Наполняются светом и музыкой голосов…
Ты коснёшься губами нежных любимых рук,
Вновь поняв, как в сущности не готов
Уходить из этой горькой земной глуши,
Что зачем-то опять полна неземных примет.
И ты шепчешь кому-то о том, что он поспешил,
И по тёмной аллее идёшь в невечерний свет.