Представь, если бы стихи могли становиться живыми,
А не просто написаноВлажными и бумажноГлубокими,
Превращаясь в людей, они жили бы –
Могли отстоять себя и погибнуть – не витать анекдотами
Где-то между кухонной шуткой и пьяными разговорами.
Мои, думаю, были бы грубоРезкими
И, прячась от солнца и общества за темными шторами,
Считали себя безуспешными, иначе - кристально честными,
Матерились бы, одевались в черное, темно-синее, алое,
Презирали бы каждую строку в себе самих
Из-за критичности взгляда в зеркало, - это самое малое,
Что выделяло бы каждый иной стих от других,
Как человека отринувшего мечты о вечности,
О полете и возжелавшего одинокой судьбы,
Так как общество близко к бесчеловечности
В самоупотреблении и продаже войны.
Нет, им нет места в газетах и книгах, роддомах.
Представь стих, брызжущий о счетах ЖКХ,
О НДС, пенсионных реформах. Смешно… Каждый стих – отшельник в горах.
И он разговаривает просто для звука, и слушатель у него – пустота.
И он (естественноНесомненно) говорит о таком,
Ведь не смотря на внутренний холод, внутри скрипит;
Но только… сказанное для массива эхом – всегда тайком –
Как бы шепотом… не на весь мир.
Я думаю, стихам тяжелее было бы быть людьми, чем людям –
Слишком много чувств и значений, мало лжи,
Много подводных букв, запятых, бумажных рисунков утраченных судеб
И один бесконечности мнимой ракетный миг.