В супермаркете в этот день народу было немного. Он взял чечевицу, бананы, плитку горького шоколада и подошёл к кассе. За ним в очереди стояла энергичная женщина средних лет, с тележкой, доверху наполненной свёртками, пакетами, банками и коробками, а за ней пристроилась, в нетерпении переминаясь с ноги на ногу, маленькая девочка. В руке она радостно держала конфету - леденец на палочке.
"Вставай сюда" - произнёс Альвауэр, беззвучно, одними губами, однако, девочка не только услышала, но и поняла: она улыбнулась, сделала несколько шагов и стала впереди обратившегося к ней человека, который перевёл взгляд на тележку и подумал: "Да, может, и вообще не заметит..."
Но женщина с тележкой - заметила.
- Ну, и куда ты её пропустил? - раздражённо начала она. А меня что, не надо спрашивать?
- Логика подсказывает, что вы не должны возражать: ребёнок - с одной конфетой, которую ему очень хочется скушать. На кассе задержится не более чем на пятнадцать секунд. Зачем ей ждать, примерно, десять минут, пока кассир будет пробивать все ваши продукты? - спокойно сказал Альвауэр. Впрочем, есть ещё вариант: я могу стать в конец очереди и тогда вы не только не потеряете, а даже выиграете некоторое время - у меня ведь целых три покупки, а не одна. Если сильно торопитесь - я не против.
Женщина тяжело и громко вдохнула, а потом - стала медленно и протяжно выдыхать:
- Ага, добрый такой, значит, хороший, правильный, а я злая и плохая... Да я на работе умоталась, с ног валюсь! А это пигалица - от чего устала? Чего ей не подождать десять минут? Стой, где стоишь, ты...
Она всё больше и больше распалялась, словно в недрах её организма включился и заработал неудержимо неведомый, но грозный механизм. Иногда она умолкала на секунду, явно ожидая ответа, а потом начинала снова и снова выплёскивать слова - злобные, грязные, оскорбительные...
Но Альвауэр ничего не отвечал и даже не слушал её: он смотрел, как из говорящей головы медленно появляются тонкие, визуально - будто бы шерстяные, нити, которые связываясь между собой, постепенно образовали некое существо... Женщина всё говорила и говорила, а существо с каждым её новым словом вырастало всё больше и становилось всё отчётливее.
Наконец оно отделилось от головы и устремилось к человеку, который тоже принимал участие в его зарождении. Существо знало: сейчас он должен быть или раздражён, или возмущён, или оскорблён. Но главное, что в любом из этих состояний - беззащитен. А значит, оно легко проникнет внутрь его естества, невидимо осядет там ядовитой, разъедающей нервные клетки пылью, и будет ждать. И обязательно дождётся, когда очередная самодовольная обезьяна, не умеющая владеть ни своими эмоциями, ни своими мыслями, начнёт в свою очередь выплёскивать пропитавшую его ядовитую субстанцию на кого-нибудь ещё - возможно, не сразу, не сегодня, но это обязательно произойдёт, потому, что так происходило всегда. И будет происходить вечно. Именно люди их порождают, питают и обеспечивают бессмертие их великому роду. Рабы. Говорящие рабы. Главное проклятие которых - умение говорить.
Но на этот раз всё произошло по-иному.
Дело в том, что Альвауэр не был ни раздражён, ни возмущён, ни, тем более, оскорблён. Да и вообще находился в других координатах пространства, где подобные порождения не могут причинить никакого вреда. Поэтому он спокойно смотрел, как мутное облако медленно приближается к его лицу.
А вот существо заволновалось. Ему стало казаться, что человек видит его! Это невозможно, но... Ближе, ещё ближе... Зеленовато-голубые глаза и ясный взгляд - один из признаков, однако, ещё не факт! Но что такое? В правом глазу, над самым зрачком, отчётливо темнеет ровное, коричневое вкрапление. Не может быть! Древний знак - тигровый глаз, или "поцелуй Бога"! Неужели они ещё остались, эти проклятые, почти неуязвимые твари, с незапамятных времён бросающие вызов им, истинно разумным, рациональным существам, настоящим хозяевам и повелителям этого мира? Облако сжалось, ещё более уплотняясь, и снова попыталось приблизится... Нет, бесполезно и даже небезопасно: ему не удастся проникнуть внутрь этого человека... Значит, придётся возвращаться домой.
Когда отвратительное создание, медленно и нехотя заползало ей в рот - женщина всё ещё продолжала говорить. Она, конечно, ничего не увидела и, практически, не ощутила. Только, вдруг, поперхнулась, закашлялась и, неожиданно для себя, замолчала...
- Да, милая, сегодняшним вечером тебе повышенное давление, мигрень и тахикардия обеспечены! - с сожалением подумал Альвауэр. А если ещё начнёшь рассказывать подружкам, какой тебе гадский негодяй и урод конченный однажды в магазине попался - может и чего похуже образоваться, хроническое и неизлечимое...
"Не то, что входит в уста оскверняет человека, но то, что выходит из уст его" - наглядное подтверждение древнего утверждения - продолжал он размышлять, направляясь к выходу. Жаль, что предъявить невозможно: примитивная мы, всё же, цивилизация - ерунды всякой наизобретали, а нормальной видеоаппаратуры - до сих пор не придумали!"
На крыльце стояла девочка и с наслаждением грызла леденец.
- Спасибо, дядя! - замурлыкала она, - ты хороший!
- Кому-то и так, деточка, а кому-то и - как! - с улыбкой сказал Альвауэр. Кушай конфетку - зубки только не сломай!
(отрывок из романа)