Рассказ Счастье
Эта комната была в старом общежитии пищевого техникума, который вот уже лет десять как закрылся по причине всеобщей «оптимизации» образования. А общежитие осталось. Город с горем пополам взял его на свой бюджет, кое-как отапливал да изредка латал дыры в железной крыше. Внутри общежития в течение нескольких десятилетий не делался никакой ремонт и коридоры выглядели устрашающе. Жильцы здесь часто менялись, поэтому за свой счёт ремонтировать никто не хотел. И так сойдёт перекантоваться. Да и по финансовым возможностям проживал тут не тот контингент, чтобы отделывать казённое жильё.
Вот уже несколько лет в комнате жил научный сотрудник Иван Петрович Прокофьев, получивший её от своего НИИ как огромное благо. Небольшая жёлтая лампочка, свисающая с потолка на метровом проводе, освещала неприглядную картину: давно небелёный потолок с чёрными пятнами по углам, стены с аляповатыми, кое-где отставшими, обоями, выщербленный деревянный пол и оконную прорезь в стене, прикрытую несвежей тюлевой занавеской. В углу стояла железная кровать, на которой беспорядочно валялись вещи. Далее у стены стоял шкаф с фанерными дверцами, на одной из которых блестело потрескавшееся зеркало. У окна приткнулся когда-то добротный деревянный стол, а на столе стояла начатая бутылка водки.
Иван Петрович сидел у стола на табуретке и плёл из шпагата верёвку. Плёл тщательно, постоянно проверяя её на прочность. Прокофьев не был пьяницей. Вот сейчас он выпил всего одну стопку, чтобы попытаться собрать свои мысли в порядок. Впрочем, это ему не очень-то удалось. Порядка не было ни в комнате, ни в самом Иване Петровиче. Застиранная, давно переставшая быть белой майка, брюки-трико с пузырями на коленях и стоптанные шлёпанцы как нельзя кстати вписывались в окружающую обстановку. Если добавить сюда небритое худое лицо, лихорадочно блестящие глаза, что-то неразборчиво шепчущие подрагивающие губы и неторопливо перебирающие верёвку тонкие пальцы, то получится «картина маслом».
Иван Петрович никуда сегодня не торопился. На работе он взял отгул по семейным обстоятельствам. Что это за обстоятельства – никто у него не поинтересовался. У людей своих проблем хватает. Стоит ли забивать голову чужою канителью? Да и не из тех был Прокофьев, которые всегда на первом плане. Он просто год за годом делал никому ненужную работу, честно получал небольшие государственные деньги и пытался на них прожить.
Правда как раз последнее – жить – у него не получалось. Не помогали ни высшее образование, ни знания, которыми он когда-то славился в институте, ни способности логически мыслить. Не было в нём хватки, практической цепкости что ли. Жить он прилежно старался, но получалось у него это плохо.
Не лучшим образом обстояли дела и в семейной жизни. Жена, которую он безумно любил ещё со студенческой скамьи, год назад ушла от него и забрала их единственную дочь. Нашла себе более успешного мужчину, который мог ей дать спокойствие и радость не думать постоянно о недостающих деньгах.
- Прости, Ваня, но я так больше не могу. Устала, - тихо промолвила она, держась за ручку окрашенной коричневой краской двери.
А он вот так же сидел на этом табурете, тоскливо смотрел на своё «второе я» и не мог ничего поделать. Он не бросился к ней в ноги, не обхватил руками её колени, не разрыдался – НИЧЕГО! Он не удержал, и она ушла. А маленькая дочка засмеялась и на прощание поцеловала его в щёку.
- Папа, ты приходи к нам завтра. Я буду ждать, - прелестным голоском наивно произнесла девочка.
Они ушли, и в комнате повисла гнетущая тишина. Иван Петрович и потом не заплакал. Он долго ходил из угла в угол, меряя суетливыми шагами комнату, и о чём-то сосредоточенно думал, время от времени делая руками странные жесты. Решение пришло к нему само собой.
- Я – лишний, - с ужасом подумал Прокофьев. А потом уже спокойнее произнёс вслух. – Лишний.
Эта мысль поразила его в самое сердце. К чему жить, если всё вокруг чужое? Если ты сам всем чужой? Если никому не нужны твои мечты, желания и чувства? Всё, что вокруг приносит людям радость, ему доставляет тяжкие страдания, о которых не знает ни один человек. Он от природы был необщительным, а с некоторых пор и с женой они говорили лишь на бытовые темы.
- Лишний должен уйти, - занозой поселилась в голове Ивана Петровича страшная мысль.
Прокофьев ещё по инерции жил, ел, спал и работал, привыкая к этой мысли. А теперь она не доставляла ему никакого беспокойства. Всё продумано и сотни раз взвешено. Надо уходить. Пора.
Этим утром Иван Петрович сходил в магазин и купил шпагат и водку. Банально, конечно, но большего он сообразить не смог. Не спектакль, сойдёт. Накануне Иван Петрович с зарплаты раздал последние долги, и перед знакомыми совесть его была чиста. Оставалось одно – дочь. Поймёт ли она его и простит ли когда-нибудь? Этого он не узнает, но ему хотелось, чтобы поняла и простила.
Иван Петрович доплёл верёвку, сделал петлю, потом встал на табуретку и привязал верёвку за крюк, торчащий из потолка. Потянул, проверяя крепость конструкции.
- Хорошо, - прошептал он, шевельнув словами густую тишину, заполонившую комнату.
Прокофьев слез с табуретки и прошёл в угол к прикреплённой к стене раковине. Он посмотрел в зеркало без оправы и потрогал свои небритые щёки.
- Так не пойдёт, - сказал он своему унылому отображению и принялся за бритьё.
Бреясь, он смотрел в свои тоскливые серые глаза и ему было щемительно жалко себя. Уже сегодня он уйдёт в неизвестность, а мир останется. Лишь на несколько дней его поступок всколыхнёт общественное сознание, а затем, осудив, его благополучно забудут.
- Пусть. Всё равно, - безразличным тоном прошептали его губы.
Прокофьев вытер полотенцем посвежевшее лицо, надел заранее приготовленную чистую майку и прошёл к столу. Вырвав из тетрадки листок и немного подумав, он чётким почерком написал дочери простые слова:
- Таня, милая, прости своего отца. Я сделал всё, что мог. У меня не получилось.
Иван Петрович отложил ручку, смахнул набежавшую слезинку, взял бутылку и налил себе немного в бокал. Выпил словно воду, не почувствовав горького вкуса.
- Пора, - опять вслух произнёс Иван Петрович и подошёл к табурету.
Взобравшись на него, Прокофьев просунул голову в петлю и в последний раз немигающим застывшим взглядом обвёл невесёлую комнату, как бы убеждаясь, не забыл ли чего сделать важного. Нет, не забыл. Ничего важнее для него уже не существовало.
Иван Петрович глубоко вздохнул и ногами отшвырнул табуретку. Тело резко повисло на натянувшейся верёвке, руки инстинктивно потянулись ухватиться за неё, но Иван Петрович угасающим сознанием заставил себя не делать этого. Какое-то сожаление мелькнуло в мозгу и исчезло. Иван Петрович провалился в чёрную субстанцию, не имеющую цвета, запаха или каких-то других осязательных свойств. Далеко впереди Иван Петрович видел яркий белый свет, на который всеми силами устремилось его существо. Этот свет сулил вечную радость, исцеление от страданий. Он магнитизировал и гипнотизировал, обещая неземное наслаждение. Это было что-то потрясающее, чему нет аналогов на земле. И чем ближе Иван подлетал к этому свету, тем светлее становился он сам. Такого блаженства он не испытывал никогда. Всё ближе, ближе, ближе. Ещё бы чуть-чуть…
Из этой ирреальности Ивана Петровича вырвали громкие голоса и хлёсткие удары по щекам. Он медленно открыл глаза и увидел перед собой склонённые лица жены и соседей по общежитию.
- Зачем они здесь? – пронеслось у него в мозгу недоумение.
- Ваня, Ваня, - всхлипывала жена, прижимая подрагивающие руки к груди. - Ну, зачем ты?
Кто-то из соседей снял с его шеи петлю, кто-то принёс воды и брызгал в лицо Ивану Петровичу. А у него поначалу кроме злости не было никаких чувств. Ведь оставался всего один шаг! Он видел свет, который далеко не каждому суждено познать. И эти люди лишили его такого доступного потрясающего счастья.
- А-а-а-а-а , - глухим голосом протяжно закричал Иван Петрович, и слёзы покатились из его глаз.
Жизнь понемногу возвращалась к нему. И, странное дело, жизнь эта ему уже была не страшна. Злость бесследно пропала, и Прокофьев устало улыбнулся.
- Спасибо вам, - произнёс Иван Петрович ещё не твёрдым голосом. – Я буду жить.
Теперь, когда он увидел Свет, когда почувствовал настоящую радость, Иван Петрович понял, что жизнь – это испытание на пути к Вечности.