Волны-жнецы набегают на неукоснительный берег
острова обетованного, где перелатанный домик,
из рубероида тесных плачевных иллюзий лачуга,
шаткий бугристый сознания кров моего сиротливо сереет.
Сам я всегда невозможной был тварью, навроде оленя
хищного. Бог мой – рассеянный, хрупкий, как брак производства
разума влажного – веру в себя добровольно утратил.
Сущность его отрицают и я, и они, даже сам Он, непрочный.
Волны-жнецы набегают на неукоснительный берег
острова обетованного, где сиротливо сереет
домик в заплатах. Мой Бог усомнился, потерян, испуган.
Он бытие отрицает своё – неуместный, бесценный, усталый.