Укромные будни окрашены в прятки,
под маковой маской скрывают вершину
заброшенной башни, что пляшет к закату.
Нездешние души уходят на пятках
в багровое. Свет трясогузковым клином
сошелся в мозаику времен бесноватых.
Сюда пропадают сгоревшие книги,
где дворники чтут облаченные в пепел
тела тротуаров, их Tabula расу.
И тут же находятся гончие миги,
в танталовом бешенстве рвущие цепи.
Их чуткие пальцы вгрызаются в красный.
Порывистый факел коптит голубое
у храма, растящего в почках руины.
Коптит анфилады прошедших эпох.
Мучительный кесарь сечет золотое.
Дымится лицо под глухим балдахином.
В венце сотворения – чертополох.
…и снег выпадает гнилыми зубами,
и сонные мухи баюкают синий,
и смех приползает на брюхе сквозь трупы.
Убитые будни рождаются в камень.
Я строю твой профиль из ломаных лилий.
В сосудах кипит мефистофельский пурпур.