Человечек, словно часовой, зорко охраняет
краешек мира от бесшумного нашествия
совершенства.
Алессандро Барикко, «Море-океан»
I
Помнишь: ныряли на дно, доставали кусочки глины...
И лепили сушу. Себя лепили. Друг друга.
Из нежности возводили крепость.
Потом ты спасал меня оттуда
(Когда заводились крысы и полтергейсты).
Помнишь: я сама училась спасаться.
Рассыпала отраву и ходила везде со свечкой.
(Но это так себе метод).
Кто-то (не я) кидался посудой,
(не ты) засыпал с непотушенной сигаретой.
И сколько тех замков было, столько же и пожарищ.
Была в моем детстве сказка о сотворении мира:
Неведомые глубины, розовые пузырьки.
В награду, в клюве, – щепотка суши.
А что с нею делать, мне до сих пор не понятно.
Целый век маялись, говорили...
Долго-долго горел свет на кухне.
Распластав руки, обнимаю стену.
Если стена захочет меня обнять, она рухнет.
II
Дождь волну колышет.
В доме у реки
Протекает крыша,
Бродят сквозняки.
Я лежу и вижу
Сны гнилого пня.
Ищет тот, кто выжил,
Мёртвую меня.
***
Падают: листья, веки, гемоглобин.
Кто ты, зачем пришел, из каких глубин?
Вывих зонтовий, сгорбленная спина...
– Дышит – не дышит... Тоже мне, психонавт.
Стану дождиной жилой, живой струной
И не скажу никому, чтобы шли за мной.
III
Я демиург. Я мету свой мир –
Так, что мозоли на древних пальцах.
Кто здесь посмеет сорить, дымить,
Будет надолго отправлен в карцер.
(Карцер еще не набит людьми).
В карцере не горит камин
Ни для того, кто совсем один,
Ни для счастливцев, ни для страдальцев.
Слушайте, все, кто придет в мой дом:
Дом для меня, а не я для дома.
В доме не все, так уж вышло, дома –
Это отнюдь не большой облом.
Я демиург. Я люблю свой дом.
К чёрту попытки его улучшить!
В пыль на стекле закопался лучик.
Пусть отдохнёт. Разбужу потом.
***
Снится: я сплю, и мне снится – мир,
Созданный мной, проплывает мимо.
Мир для меня или я для мира?
Карцер еще не набит людьми.
IV
Поджидают меня. Уставшие все на вид.
У одной вон смешна походка, а взгляд тяжёл.
А как слово жжётся - божечки, хоть реви.
Вот другой. Он так долго ехал, летел и шёл.
У него на ладонях космическая мука:
Не то Льва выпекал на солнце, не то Тельца...
А как старую флейту достанет из рюкзака –
Так у третьей, гляди, улыбка на пол-лица.
Ничего ей не нужно – только чтоб он играл,
Изгоняя музыкой бесов и пауков.
А четвёртый орёт раскатистое "ура!"...
А у пятого есть ключи от чужих замков...
И чего им всем – бедным, юродивым да больным –
Не живётся, не пьётся, не плачется без меня?
"Ты пиши нас, иначе мы превратимся в дым.
Не родившись однажды, не сможем тебя обнять".
И на что они мне – как будто без их тряпья
И ужимок стрёмных ни дня я не протяну!
Но куда ж их денешь. В глазок посмотрю – стоят.
"Выходи". – Просыпаюсь в подъездную глубину.
V
Вырвать вены, сделать струны,
К арфе бережно приладить.
Гладить пальцами тревожно
Кровь, сочащуюся звуком –
Гладить струны и смеяться,
Нервно петь от странной боли,
Петь – от боли, выть – от счастья:
Ты звучишь в моих ладонях!
Ты звучишь горячей бронзой,
Горько-красною волною.
Но однажды я узнаю:
Это мной смеётся арфа,
Это я в руках у жизни.
Это мне звенеть и лязгать,
А иначе я погибну.
И нигде его не спрятать –
Звук живой бегущей крови.
Вырву струны, вставлю вены –
Не замолкнет.
Не замолкнет.
VI
Ворваться в полосу дождя на трассе
Так необычно: видишь мир в разрезе,
Присутствуешь в обоих измереньях
Одновременно.
***
Дай мне руку – пойдём посмотрим, кто там сидит в пруду.
Я боюсь. Я сегодня со психу разрушила чудный замок.
Я бомжара, слышь... Но мне нравится думать, что партизанка:
Всё дожди под откос, да разведывать, кто и кому продул.
Я устала играть. Ты тоже? Бинго, пойдём узнаем:
Что мешает мне видеть в тебе тебя, уж который год?..
Отражаешься в кружке своей с одиноким вчерашним чаем.
Я – в глазах отраженья. (Рекурсия – ого-го!).
Не рехнуться бы от рекурсий...
Ты видишь меня во мне?
Или тех фантомов, что строят опять неудобный замок?
Это ты им хозяин, и только твоими глядят глазами
Их глаза.
Но меня в них не то чтобы вовсе нет:
Ведь мы вместе ныряли на дно, доставали кусочки глины
И лепили сушу, помнишь, себя лепили, друг друга...
И была нам крепостью хрупкая глиняная лачуга,
У которой внутри сквозняки и скрипы, подвал с паутиной...
А когда становилось тесно, у дома трескалась кожа.
- Оживай, мой голем, да станут зрячими твои окна.
И стояли, смотрели друг в друга. Смотрели - око за око.
Око за око.
И ни избушек, ни курьих ножек.
***
Некем себя жалеть.
Некем себя учить.
Лезвие, пистолет.
Скрышные кирпичи.
Страшно не без причин.
Страшно терять ключи.
Страшно в себе болеть,
Некем себя лечить.
Некому встать с печи.
Некто во мне кричит.
Мной не оставят след.
Выброси пистолет.
Страшно в себя смотреть.
– Выброси пистолет.
***
Тот, кто сидит в пруду, улыбнулся мне.
Скучно, должно быть, там у него на дне.
Мелкая рыба щекочет – чешет плавник...
Режется край ракушки – чужой тайник...
Кувшинки цепляют за воротник...
Привык.
– Вот тебе ил, – говорил, –
Покажешь потом, что слепил.
Но ил – это ил.
Ил не годится для дома –
Для окон, лестницы и перил.
(Смотри,
Как всё не похоже на сказки о сотворении мира!)
Похоже,
У тех, кто сидят в пруду, в карманах чёрные дыры.
Тот, кто сидит в пруду, нас с тобой надул.
Те, кто сидят в пруду, несут ерунду.
Те, кто сидят в пруду, не горят в аду,
Не скользят на льду –
Плачут и плачут по вроде бы
Пустякам:
Толща воды делает больно вискам,
Сложно вставать по утрам.
Та-ра-рам.
И чего б им там,
Бедным – живым, уязвимым, искренним,
Чудакам, юродивым, –
Заново мир не выстроить,
Не обнять друг друга, как есть, не под страхом выстрела?..
Беззащитным – выстоять...
Отогнать от себя фантомов – пусть с них там станется –
И коснуться друг друга так, чтобы не пораниться,
Чтобы тихим глубинам в красное не окраситься...
И какая разница,
Сколько мёртвых ракушек уже унесло течением,
Потому что он вечен – этот процесс творения.
Так засохшая глина не признает движения,
А сырая – жива.
– Из чего твоя голова?..
Эй, создатель всего, если ты закричишь
и свой не услышишь крик,
Это будет значить, что ты перестал творить,
Что застыл в совершенстве мир у тебя внутри –
Не горит.
А пока в твоем доме есть чему каменеть,
Каждым шагом к цели ты приближаешь смерть.
- Оживайте, големы, больно на вас смотреть,
Так больно на вас смотреть...
Ну а я у себя не дома и вовремя не приду.
Я нырну под воду к тому, кто сидит в пруду.
Обниму, расплету кувшинки, послушаю ерунду
Про его беду.
Он, конечно, будет мне очень-преочень рад.
– Вот тебе глина, – скажет. И в сотый раз:
– Глина жива, покуда она сыра.
Глина жива, покуда она сыра.
Глина жива...
Из чего моя голова?
(Выныриваю, считая подводные этажи).
Незавершённость
будет всегда
жи.
июль-ноябрь 2018