Обнаружил в снегу их охотник-эвенк,
Аккурат, меж двумя берегами.
Тяжело отрывался от тел белый плен
Под звенящими матом ломами.
Человек, а чуть дальше собака и волк,
На стеклянной витрине мороза.
Обронил эмчеэсник: «Не лезет мне в толк,
Что у парня за странная поза?»
Он лежал, ещё силясь продолжить борьбу,
До последнего ждя благодати.
Руки мёртвой петлёй, как печную трубу,
Обжимали кого-то в объятьях.
«Чуть упали под лёд, а вон там он устал… -
Объяснил эвенк просто и жутко, -
Об вот этого грелся… руками прижал…»
Ткнув в собаку дымящейся трубкой.
«А когда «отошёл», этот вылез и ждал.
И не ел, вон бока-то худые.
А сожрал бы кусок и, глядишь, не пропал…
Но собаки верней нам, чем мы им.
А потом пришёл тот, одинокий как дух.
Шибко старый, лишь кости да шкура.
Им хватило бы мяса обоим, да вдруг,
В этом первом, восстала натура.
И вот здесь они сшиблись сойдясь на пути,
Тот - за жизнь, исключённую стаей.
Этот просто стоял, хотя мог и уйти,
За того, кто уже не узнает».
Вертолёт тарахтел, завершая аврал,
Покидая безмолвную стужу.
А в багажном крыле труп всё крепче сжимал
Напоследок лохматую душу.
24.11.2018.