Слухи не поползли – взорвались осколками злобно копившейся годами человеческой зависти. Ненависть неистовствовала ещё и потому, что любовники не прятались. Он приглашал её в свой кабинет обедать и кормил гениальной стряпнёй своей жены. Она оставалась у него ночевать под предлогом круглосуточной страды.
Ксения не плакала. Обо всём догадалась в первый же день, когда он переночевав на току, не стал обедать дома, а попросил собрать узелок, чтоб поесть на работе, где ждут его важные дела. Не бегающие глаза… Не беспокойные руки… Запах! Запах другой женщины! Как нужно любить, чтобы уловить обонянием то, что мужчине свойственно только на подсознании – западают не на внешность, а на запах. Внешность удовлетворяет гордыню, она всем видна, у всех вызывает зависть или осуждение. Но запах!... Он гипнотизирует, приручает, делает зависимым. Запах женской течки, слюны, подмышек. Не огонь цыганских глаз – амброзия протекающих желаний парализовала моего кумира, внушила ему всепобеждающую страсть, ослепила, повергла в рабство.
Тогда она умерла: перестала щебетать, петь песни, сыпать пословицами и поговорками. Внезапно обнажились глубокие морщины, иссохшие от работы руки, вздутые вены на ногах – нелюбимые женщины безобразны.
Физически она пережила своего хозяина, несмотря на диагностированный ей рак желудка. Похоронили Ксению рядом с Иваном. И мама не причитала над гробом. Она онемела от осознания того, что осталась последней живой, стерегущей память своего рода в своём поколении. Она была многим моложе своей старшей сестры, хотя и те, младшие, ушли ещё раньше, потому, что умирали от жизни. Мама пыталась судьбу обмануть. Мой отец был старше её на 10 лет. Думаю, так пыталась она гарантировать себе верность и постоянство. Романтизм если и присутствовал в её натуре, то был спрятан глубоко. Фантазии по поводу райского счастья не озвучивались никогда. Обладая цветистым колоратурным сопрано, пела редко, но в застольях вела первую партию, приводя в восхищение всех силой своего голоса. В Бесарабии, как и в Украине, даже в застольях пели правильно, раскладывая песни на три, а то и четыре партии. Звучания добивались волшебного. Недаром князь Потёмкин, катая Екатерину Вторую по Днепру, рассадил по обоим его берегам поющих малороссов, от щемящего звучания песен которых, душа императрицы истекала любовной истомой и от этого она прощала возлюбленному своему и растрату казны государевой и постельное непостоянство и лживость натуры. Что мы? Царица и та снижала планку своих притязаний до существующих реалий!