Поэзия рождается при озвучании,
когда в вибрациях голоса журчит Родная речь:
«Все эР и эЛь святого языка» —
выделил Арсений Тарковский,
но разговор шёл обо всём словаре,
обо всём многообразии Русской речи.
Желательно только, чтобы стихотворение
прочёл талантливый тонкий умный артист,
возрождающий не только музыку и ритмику стиха,
заложенную при сотворении автором,
но и наполняющий каждое слово и каждую строчку
осознанностью и глубоким прочувствованием.
Когда Сергей Безруков читает стихи Сергея Есенина,
наслаждаешься не только тембром голоса, но и сопричастностью
к великой поэзии:
Гой ты, Русь, моя родная,
Хаты — в ризах образа…
Не видать конца и края —
Только синь сосет глаза…
Если крикнет рать святая:
«Кинь ты Русь, живи в раю!»
Я скажу: «Не надо рая,
Дайте родину мою».
Звучащая поэзия — самый короткий путь к сердцу человека.
Это хорошо понимали и поэты Серебряного века, и те, кто читал
свои стихи в Политехническом институте, и те, кто пел их
под гитару.
Одна талантливо исполненная песня может сделать поэта
общенародным любимцем, как эта, на стихи Николая Рубцова:
В горнице моей светло.
Это от ночной звезды.
Матушка возьмет ведро,
Молча принесет воды…
Буду поливать цветы,
Думать о своей судьбе,
Буду до ночной звезды
Лодку мастерить себе…
Но чтобы стихотворение вошло в народную плоть,
стало частью культуры народа, оно должно появиться
в школьных учебниках, а песня должна звучать вновь и вновь
на радио и телевидении.
И тогда школьница (или школьник) прочтут незабвенные строки
Александра Пушкина:
Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам бог любимой быть другим.
И почувствует, какая это прелесть — Русский язык,
как удивительно тонок великий Русский поэт.
Кто из современников Михайло Ломоносова знал
рождённые им строки:
Открылась бездна звезд полна;
Звездам числа нет, бездне дна.
Думаю, не многие. Всего две строчки, но какая открывается
вселенская перспектива для фантазии и мышления, как обогащают
они взрослеющего человека.
Или эти строки Велимира Хлебникова:
Мне много ль надо?
Коврига хлеба
И капля молока.
Да это небо,
Да эти облака!..
Они могут формировать целое мировоззрение подростка, его Русскость.
Сколько строк написано поэтами — не перечесть, но только жемчужины
составляют ожерелье общенародной поэзии.
Вспомним Александра Блока:
Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи ещё хоть четверть века —
Всё будет так. Исхода нет.
Умрёшь — начнёшь опять сначала
И повторится всё, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.
Кажется, всё так просто. Но как завораживает музыка стихотворения!
Она звучит, даже если читаешь его про себя! Есть такая образная поэзия,
которая требует тишины, внутреннего голоса, нуждается в сотворении
читателя. Примером тому японская танка Исикавы Такубоку
в переводе Веры Марковой:
О, как печален ты,
Безжизненный песок!
Едва сожму тебя в руке,
Шурша чуть слышно,
Сыплешься меж пальцев.
Можно сопереживать бесконечно, любоваться, как картинкой…
Можно, конечно, и спеть печально…
Никто не знает, что останется от поэта в общенародной поэзии,
в школьных учебниках?.. Может быть, и ничего. Может быть,
всё его творчество будет интересовать только особенных любителей поэзии,
а может быть, какое-нибудь четверостишье и останется в сердцах народных вечно!
Стихи могут быть опубликованы миллионными тиражами,
быть на полках частных собраний или библиотек, но стихи
рождаются вновь только при прочтении теми, кто любит их,
и всё-таки самый короткий путь к сердцу читателя — звучащая поэзия:
Звени, мой верный стих, витай, воспоминанье! — сказал Владимир Набоков.
И Иван Бунин, говоря о значении письменного слова, раскрывает саму сущность
прочтения, озвучания Родной Речи:
Молчат гробницы, мумии и кости, —
Лишь слову жизнь дана:
Из древней тьмы, на мировом погосте,
Звучат лишь Письмена.
И нет у нас иного достоянья!
Умейте же беречь
Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья,
Наш дар бессмертный — речь.