Да что ты всё о грустном, мать твою, –
переходя на сленг вокзальной стервы, –
хохочет прямо в ухо Гамаюн,
просушивая после ванны перья.
Мордашка, как у ангела… Темно…
Куснула яблоко… И хлопнула ладошкой
по зеркалу: «Отец пропил трюмо…
а мать была волшебницей… немножко".
В гнездовье превратив кровать свою,
и, успокоив крепким виски нервы,
я с интересом вот что узнаю:
я был у этой древней птицы первый;
и, мол, жила она у божьих врат,
брала уроки пенья у Орфея…
Не верится, что птицы могут врать,
вещать – о, да!..
И утопаю в перьях…
А утром я её поцеловал,
учтиво проводив до самой двери,
и щедро расплатился за базар
и грустью потревоженные перья.