Она неожиданно вдруг стала рассказывать про свою раннюю молодость, словно осознавая, что другой возможности у неё больше никогда не будет:
"Какой же я оторвой была...убегала за несколько километров в соседнее село на танцы, даже и не думая отпроситься у матери. Знала, что отец всегда прикроет, ежели что, потому что любил меня очень. С другой стороны, он большую часть времени пропадал на службе, в воспитательный процесс особо не вникал и поэтому радость недолгих свиданий с детьми брала верх над нашими мелкими шалостями и проступками. Так вот. Возвращалась я
затемно, до последнего надеясь прошмыгнуть незамеченной, но дежурившая у ворот мама неизменно встречала меня хворостиной и совсем не литературными выражениями".
На восемьдесят четвёртом году жизни самый родной человек открывался с довольно неожиданной стороны и я, в предвкушении новых историй, поудобнее устраивался в кресле:
" Отец наш, Василий (царствие небесное), состоял на службе в НКВД, поэтому в доме никто не вел досужих разговоров о политике, действующей власти или трудностях быта. Мне было восемь лет, когда он последний раз попил на дорожку чая, поцеловал жену и уехал в какую-то срочную командировку. Больше мы его никогда не видели, а на дворе стоял
1940-й год. Мария Григорьевна осталась на руках с четырьмя детьми, а младшая Валюшка была ещё в животе. Мир не без добрых людей и вскорости отца нам заменил сельский счетовод Яков Никитич, которого мы всю жизнь уважали и почитали, как отца".
Вот оно как! А я пребывал в полной уверенности, что моего деда зарезал поезд, когда он пьяный заснул в телеге, а лошадь остановилась прям посреди железнодорожного переезда.Так рассказывала бабушка и оснований не верить ей у меня не было.
"Мама долго отговаривала меня не выходить замуж за твоего отца. Видимо, женская интуиция подсказывала ей, что за красивыми ухаживаниями и любовными виршами скрывались и тяга к выпивке, и необъяснимые приступы ревности, и просто законченный эгоизм. На деле оказалось даже хуже. Но царивший тогда домострой и полная поддержка свекровью своего сына, заставили быстро смириться с действительностью. Родился Сашка, потом ты а, значит, все как у людей и чего вдруг дергаться?"
Желание выговориться возникло у Ольги Васильевны ещё и потому, что ранее большой необходимости в этом не было, а теперь, когда большинство родных упокоилось на городском кладбище, захотелось поделиться мыслями и воспоминаниями с единственным человеком, понимающим её даже без слов.
"Ты, Борь, завтра выспишься и вынеси на помойку все вещи, мебель, тряпки и прочий ненужный хлам. Я умру скоро и не хочу, чтобы кто-то ходил по моей квартире, высматривая для себя подходящее имущество и потом выманивал у моей сёстры, вроде как в память обо мне. А ты вообще на похороны не прилетай, не траться, проблем и без этого у тебя хватает. Квартиру я отписала тебе, напополам с двоюродной сестрой, она ходила за мной, когда случился инфаркт... не хочу уйти не благодарной. Знаешь, даже облегчение какое-то чувствую, что скоро всё это закончится, радости в жизни давно уже никакой нет".
Я всегда делал так, как просила мама. Правда, прилетел на похороны, поспал на её любимом диване, написал прощальный стих, проводил в последний путь. Вроде отдал сыновей долг, но чувство недосказанности, недолюбви, недотепла к самому дорогому на свете человеку, глубоко засело в моём сознании. Говорят же, что ценить и признаваться надо при жизни, а у нас вечно нет времени.
Написал вот и вроде как поговорили опять...