А мне не повезло
на дедах и отце:
за жизнь мою
они свои отдали.
После войны,
я помню,
на мальце,
соседском,
деда звякали медали.
Завидовал я
не медалям,
нет:
трепала душу
детская обида,
когда его,
«100 грамм вкусивши»,
дед
по волосам трепал,
а я всё видел.
Когда они,
воркуя и ладком,
в два молотка
без устали
стучали.
Завидуя,
отцовским молотком
и я стучал,
да так,
чтоб те слыхали.
Обиды детские
на бога и на мир
смешны теперь,
но помнить вам всё ж лучше,
как от голодных,
жилистых задир,
спасал я вас,
«сынков благополучных».
Нам приносил
раз в месяц
почтальон
убогое
пособье «по утрате»…
Узнал потом,
в который миллион
попал я –
сын, погибшего солдата.
Жизнь продолжалась…
Год за годом шёл,
как будто время кольцами слоилось.
Крепчал и матерел
страны могучий ствол,
но в сердцевине
гниль уже таилась.
Слоились кольца годовые,
но
росло с годами
в душах расслоенье,
и гниль,
что древо мучила давно,
вдруг превратилась
в общее гниенье.
В которой раз
обрушила война,
слепой топор
кровавого отбора.
В своём безумье
выбила она
отцов и дедов –
сыновей опору.
А с вас, живых,
особый будет спрос,
(погибшие –
они «стыда не имут»),
плевать вам было,
как я жил, как рос,
как выживал
в нетопленные зимы.
И вот случилось
снова выживать –
наука детства
пригодилась в старость.
Как на обед
варила воду
мать –
давно не снилось…
Помню – оказалось.
…Уменье выживать,
как ген, внедрённый в нить,
в крови у нас –
наследство поколений.
Не выживать,
а, просто, жить и жить –
мечтаю я
об этом вот уменье.
Мечтаю,
зная,
снова не дадут
нам «просто жить»
чужие,
(да и «наши»),
привыкшие,
как шерсть с баранов,
мзду
с народов стричь
и не стесняться кражи.