Эх, зачем меня пинаете ногами?
Не хочу я ни пощечин, ни затрещин!
Пел я вам стихи про женщин с матюгами,
Ну а как без матюгов, когда про женщин?
От меня их раньше плющило и пёрло,
А теперь не люб, глядят, как на подонка.
И хотелось мне ругаться во всё горло,
Но при вас лишь пара слов сорвалась звонко.
Не опишешь вам изогнутые плечи,
Не сказав, что их хозяйка – дура просто.
Я уйду от вас куда-нибудь далече,
Не понять вам песни искренней и острой.
Не вернусь, такой вот я невозвращенец…
Я направлюсь в рощу тихую к заливу
Поглядеть, как старый тополь-извращенец
Изнасилует заплаканную иву.
Скрылась ива, будто резвая девица,
В даль туманную, от страха чуть живая,
Ну а тополь начал листьями браниться,
Крону иве матюгами покрывая.
И, конечно же, настиг в чащобе темной,
Оглоушил так, что дрыгаться не будет,
Сжал ей ветви деревянной страстью томной
Так, как женщине, порой, сжимают груди.
И отбросил, пусть поплачет на досуге,
А потом нагнул другую иву рядом,
Что, мол, знайте, шелестящие подруги:,
“Я хороший вам не люб, так стану гадом!”
Я смотрел, не думал: грубо ли, жестоко ль?
Вспомнил вас и вам пропетые мотивы.
Голос мой для вас – широкий сильный тополь,
А вы все пред ним – поруганные ивы.