Метель разбушевалась не на шутку.
Поземка по булыжнику мела.
Была тогда свободная минутка.
И на блошиный рынок я зашла.
Там дед принес огромные штиблеты,
Тут куклу из фарфора продают.
Мотки старинных кружев и монеты…
Торговцы, покупатели снуют.
Своя здесь быть у каждого причина.
Я оглянулась и мой взгляд упал
На дряхлого продрогшего мужчину.
Старинные он книги продавал.
Потертое на нем пальто из драпа,
Шарф красный с бахромою на конце.
Из фетра старого фасона шляпа,
Морщины на обветренном лице.
Кто-то небрежно бросил томик старый.
Он весь в закладках и пометках был.
Вздрогнул старик как будто от удара.
Трясущейся рукой его закрыл.
Противовес тревогам и сомненьям,
Та мудрость древних, что старик постиг
Поддержкой и последним утешеньем
Служила для владельца этих книг.
Берег изданья до последнего предела.
Коль скоро их принес старик сюда,
Все в жизни кончено. Душа заледенела.
Ему уж не подняться никогда.
А позже как-то в гости пригласила
Меня одна знакомая семья.
Библиотеку посмотреть я попросила.
Книгу с пометками тогда узнала я.
Хозяева охотно объяснили:
Старик – профессор, ветеран войны.
Тот древний фолиант они купили.
Пометкам карандашным нет цены.
Пусть автор этих строк уже в могиле.
Вместо него заметки говорят.
Их время со страниц стереть не в силе.
Мысль вечна, рукописи не горят.