Какие песни пели мы,
Когда-то под гитары?
Есенина Сергея и весны,
Держа в губах гаванские сигары.
Как будто мы приехали в Нью-Йорк
С Сергеем и его американкой.
С сигар струился голубой дымок;
Он занят был с супругой перебранкой.
Скандалы. Полицейский следовал эскорт.
Сергей Есенин снова засветился.
Презрительно он сжал свой рот –
При помощи Дункан освободился.
«Америка, Европа зае..ли» –
Писал Сергей домой письмо.
Слова покрепче всем нам рассказали –
Какое же Америка дерьмо.
«Народ живёт здесь очень примитивный –
Они лишь молятся деньгам.
За доллар их зелёный, грязный –
Продали души торгашам.
Устал я тут, домой хочу в Россию.
Берёзы снятся мне во сне.
Я не дождусь когда в Москву приеду.
Пока же боль топлю в вине».
Сергей. Учил ты нас любить Россию.
Её ты ни на что не променял.
Люблю тебя, что ты за Русь Святую,
Так далеко Америку послал.
07 июня 2016 г.
* * *
Стихотворение написано под впечатлением писем Сергея Есенина его друзьям из Европы и США.
Но, вернувшись в Россию, он пишет статью «Железный Миргород», которая полностью перечёркивает его эмоциональные письма. Объясняются они легко. Никто в Европе и США не знал его, как поэта. И, он не знал английского языка. Отсюда, пьянки и скандалы для привлечения журналистов и публики к своему имени.
Для лучшего понимания, привожу цитаты из статьи Сергея Есенина и одно из его писем.
===============================
Газета «Известия ЦИК СССР и ВЦИК», 1923, 22 августа (№ 187) и 16 сентября (№ 209).
ЖЕЛЕЗНЫЙ МИРГОРОД
Сергей Есенин
ВОТ «PARIS» {Пароход «Париж»)
Когда я вошел в корабельный ресторан, который площадью немного побольше нашего Большого театра, ко мне подошел мой спутник и сказал, что меня просят в нашу кабину.
Я шел через громадные залы специальных библиотек, шел через комнаты для отдыха, где играют в карты, прошел через танцевальный зал, и минут через пять чрез огромнейший коридор спутник подвел меня к нашей кабине. Я осмотрел коридор, где разложили наш большой багаж, приблизительно в 20 чемоданов, осмотрел столовую, свою комнату, две ванные комнаты и, сев на софу, громко расхохотался. Мне страшно показался смешным и нелепым тот мир, в котором я жил раньше.
Вспомнил про «дым отечества», про нашу деревню, где чуть ли не у каждого мужика в избе спит телок на соломе или свинья с поросятами, вспомнил после германских и бельгийских шоссе наши непролазные дороги и стал ругать всех цепляющихся за «Русь» как за грязь и вшивость. С этого момента я разлюбил нищую Россию.
На шестой день, около полудня, показалась земля. Через час глазам моим предстал Нью-Йорк.
Мать честная! До чего бездарны поэмы Маяковского об Америке! Разве можно выразить эту железную и гранитную мощь словами?! Это поэма без слов. Рассказать ее будет ничтожно. Милые, глупые, смешные российские доморощенные урбанисты и электрификаторы в поэзии! Ваши «кузницы» и ваши «лефы» как Тула перед Берлином или Парижем.
Здания, заслонившие горизонт, почти упираются в небо. Над всем этим проходят громаднейшие железобетонные арки. Небо в свинце от дымящихся фабричных труб. Дым навевает что-то таинственное, кажется, что за этими зданиями происходит что-то такое великое и громадное, что дух захватывает.
БРОДВЕЙ
На наших улицах слишком темно, чтобы понять, что такое электрический свет Бродвея. Мы привыкли жить под светом луны, жечь свечи перед иконами, но отнюдь не пред человеком.
Америка внутри себя не верит в бога. Там некогда заниматься этой чепухой. Там свет для человека, и потому я начну не с самого Бродвея, а с человека на Бродвее.
Но и все же, если взглянуть на ту беспощадную мощь железобетона, на повисший между двумя городами Бруклинский мост, высота которого над землей равняется высоте 20-этажных домов, все же никому не будет жаль, что дикий Гайавата уже не охотится здесь за оленем. И не жаль, что рука строителей этой культуры была иногда жестокой.
Индеец никогда бы не сделал на своем материке того, что сделал «белый дьявол».
Нужно пережить реальный быт индустрии, чтобы стать ее поэтом. У нашей российской реальности пока еще, как говорят, «слаба гайка», и потому мне смешны поэты, которые пишут свои стихи по картинкам плохих американских журналов.
Когда все это видишь или слышишь, то невольно поражаешься возможностям человека, и стыдно делается, что у нас в России верят до сих пор в деда с бородой и уповают на его милость.
Бедный русский Гайавата!
===================================
Есенин С. А. Письмо Сахарову А. М., 1 июля 1922 г. Дюссельдорф // Есенин С. А. Полное собрание сочинений: В 7 т. — М.: Наука; Голос, 1995—2002. Т. 6. Письма. — 1999. — С. 139—141.
А. М. САХАРОВУ
1 июля 1922 г. Дюссельдорф
1 июля <19>22.
Друг мой Саша!
Привет тебе и тысячу поцелуев. Голубь милый, уезжая, я просил тебя помочь моим сестрам денежно, с этой просьбой обращаюсь к тебе и сейчас. Дай им сколько можешь, а я 3-го июля еду в Брюссель и вышлю тебе три посылки «Ара». Прошу тебя как единственного родного мне человека. Об Анатолии я сейчас не думаю, ему, вероятно, самому не сладко. Я даже уверен в этом.
Родные мои! Хорошие!...
Что сказать мне вам об этом ужаснейшем царстве мещанства, которое граничит с идиотизмом?
Кроме фокстрота, здесь почти ничего нет. Здесь жрут и пьют, и опять фокстрот. Человека я пока еще не встречал и не знаю, где им пахнет. В страшной моде господин доллар, на искусство начхать — самое высшее музик-холл. Я даже книг не захотел издавать здесь, несмотря на дешевизну бумаги и переводов. Никому здесь это не нужно. Ну и е.б.а.л я их тоже с высокой лестницы. Если рынок книжный — Европа, а критик — Львов-Рогачевский, то глупо же ведь писать стихи им в угоду и по их вкусу. Здесь все выглажено, вылизано и причесано так же почти, как голова Мариенгофа. Птички какают с разрешения и сидят, где им позволено. Ну, куда же нам с такой непристойной поэзией?
Это, знаете ли, невежливо так же, как коммунизм. Порой мне хочется послать все это к е.б.е.н.е.й.ш.е.й матери и навострить лыжи обратно. Пусть мы нищие, пусть у нас голод, холод и людоедство, зато у нас есть душа, которую здесь за ненадобностью сдали в аренду под смердяковщину. Е.б их п.р.о.е.б.и в р.а.с.п.р.о.е.бу. Конечно, кой-где нас знают, кой-где есть стихи переведенные, мои и Толькины, но на кой х.у.й все это, когда их никто не читает.
Сейчас на столе у меня английский журнал со стихами Анатолия, который мне даже и посылать ему не хочется. Очень хорошее издание, а на обложке пометка: в колич. 500 экз. Это здесь самый большой тираж! Взвейтесь, кони! Неси, мой ямщик..... Матушка! Пожалей своего бедного сына...
А знаете? У алжирского бея под самым носом шишка?
Передай все это Клычкову и Ване Старцеву. Когда они будут е.б.у.н.а.т.ь.с.я, душе моей в тот час легче станет. Друг мой! Если тебя обо мне кто-нибудь спросит, передай, что я пока утонул в сортире с надписью на стенке:
«Есть много разных вкусов и вкусиков
...........................»
Остальное пусть докончит Давид Самойлович и Сережа. Они это хорошо помнят. Передай им кстати мой большущий привет и скажи, что я пишу им особо.
Твой Сергунь.
Гоголевская приписка:
Ни числа, ни месяца,
Если б был х.у.й большой,
То лучше б на х.у.ю повеситься.
=================================