поэма-цикл
ЗАПЕВ - ИСТОК
“Так бывает на свете - то ли зашумит рожь,
То ли песню за рекою заслышишь, и верится,
Верится как собаке, а во что - не поймешь
Грустное и тяжелое бьется сердце”.
Павел Васильев
Я по тропочке, по тропке,
Поднимался на Пикет,
На его крутые взлобки…
Шукшину нес память-свет.
В космах мокрого Пикета
Где резвился ветерок,
Трогал маковицу лета,
Узел связывал дорог.
Разбросав громов охапку,
Будто в бубен бил шаман,
Скинув облачную шапку
Усмехался Бабырган.
И откатывались тучи,
Как от плахи - голова…
И, Катунь, волной могучей
Заливала острова.
И, кружили грезы-птицы
Над преддверием молвы,
В былях Разинской вольницы,
Всплеске волжской синь-волны.
Кровь по жилушкам бродила,
Не безвольная - текла.
И неведомая сила
В дали светлые звала.
* * *
Когда в раздумье рань погружена,
Резной листвы чеканится орнамент,
Взгляни на клен у дома Шукшина,
Что врос корнями под его фундамент.
Что, шелестя, навеет, тронет в нас,
Когда рассветно лиловеют краски?
Он по-сибирски крепок, коренаст,
С кудрявинкою шалой по-рязански!
Древесною судьбой не обделен,
Посажен, может быть, его руками,
В конце апреля прослезится клен
Прозрачными, пахучими слезами.
Срослись навек, и, голодая, зябли,
С одной ли “малой” Родиной своей?
Одни ли Сростки отразились в капле?
Нет, вся Россия, приглядишься, - в ней!
СРОСТКИ
Есть на сердце бороздки.
Позабыть их нельзя,
И одна из них - Сростки
Где Шукшин родился.
Березки, словно девочки-подростки,
“Невестушками” их нарек Шукшин.
Пожалуйста, знакомьтесь: это - Сростки,
По Чуйскому литых шуршанье шин.
- Ну и лихач, постой же, нарушитель! -
ГАИ стартует и за ним вдогон.
И смотрит, изумляясь, Сросток житель -
Не Пашка ли промчал, Пирамидон?
Взмах жезла - поворот на остановку…
Суровое: дыхни! Напряжена
Минута эта - и права, путевку -
Придирчиво изучит старшина.
Вот, сидя на завалинке, сутулясь,
Какой-то дед Матвей или Макар
Попыхивает “козьей ножкой”, щурясь,-
Седой благообразный патриарх.
Сияют окна, глядя в перекрестки,
Вздыхает тракт под тяжестью машин.
Пожалуйста, знакомьтесь - это Сростки,
Остановись, литых шуршанье шин!
* * *
Василий Макарович! Это непросто -
Смириться и знать, что тебя уже нет…
Остался в раздольных отеческих Сростках
Тобою впечатанный накрепко след.
Не каждому выпадет горькая участь
Сгореть метеором в мгновенье одно,
На яростном взлете, дерзая и мучась.
Избрание цели. Так просто ль оно?
Кровинкою горечи брызни, калина!
По колкам осыпься. Октябрь. Тишина.
Склонилась скорбяще над письмами сына
Мария Сергеевна, мать Шукшина.
Невидяще гладит конверты рукою,
В глазах застоялась печаль глубоко…
Давай полистаем, читатель, с тобою
Страницы короткие жизни его.
* * *
Сердце сильнее забьется
Силою скрытых пружин:
Редко кому он дается -
Праздник негромкий души…
Сползала ниже часовая гирька.
Тек от сенец к заплотам холодок.
Не приходил ли Расторгуев Спирька,
Иль некто Князев, подыскав предлог?
Заветный клен листвою шелестел
Пока не дрогнул кроною крылатой…
О, сколько дум он Шукшину напел
Под вещей и томительной прохладой!
Диск раскаленный обогнет Пикет,
Примолкнут птахи, разомлев от зноя.
Ну как поверить, что его здесь нет? -
Открытой дверь оставил за собою…
Сейчас бы самый легкий сквознячок!
(Грозит окрошкой угостить старушка),
Опять скрипел шатучий верстачок,
И кучеряво завивалась стружка.
- Устал, сынок? Чего тебе неймется?
- Иду, иду, - помахивал рукой.
Шукшин не знал, что скоро окунется
В донской степи в неимоверный зной.
Пот на висках копился, словно ртуть,
И, серебрясь, по капелькам срывался.
Предгорий воздух, наполнявший грудь,
С горчинкою полынной ощущался.
- Как на Руси, былинно, достославно,
Сработаем чего-нибудь? Изволь! -
И сам себя подначивал: за-бав-но,
Забыл, Василий, “трудовой мозоль”.
Любовно правил лезвие стамески
И словно спотыкался на былом.
Себя припоминал он на “железке”
Под Вяткою, махающим кайлом.
Застрял в лесах глухих ремонтный поезд.
Замена шпал, подсыпка полотна...
Семнадцать лет... Открытие мира, то есть
Ликбезы молодого Шукшина.
У рта завиноватилась грустинка,
Он помнил о тебе, земля, всегда.
Притянет тучу, коли та вершинка -
Погонят в стебель, оживут хлеба.
А дело оставалось за немногим,
Движения размеренно-ловки.
Там, за селом, за бережком отлогим
Течение пригнуло тальники.
- Гулена, расходилась... Коренная!
С такой веслом замысли, поиграй:
Так на урезе берег обкорнала,
Как нищенка-зубатка, каравай!
И плечи становились вдруг, сутулы.
Свистящий шепот это или крик?
Так заостряло огорчение скулы:
- Вот дома я, а будто отпускник…
“КРАПИВНОЕ"
ОТСТУПЛЕНИЕ
Ковылял за годом - год голодный.
Ну, а кто-то заплывал жирком…
Средоточие совести народной
Не запрятал в торбу скопидом!
Лебеда с крапивой… Как тут выжить?
К щам пустым - ландорики и шрот…
Не слезу, бессилия горе выжмет,
А тесней сплотит в беде народ.
Заронилось в душу это жжение,
В Шукшине “крапивный дух” восстал!
Разве он поверит в унижение -
Кровного “крапивного” родства?!
Не грозись, крапива, на приречном,
На пригретом солнцем бережку:
- Ой, ожалю, встречный поперечный!
Ох, ожгу, неровен час, ожгу!
Жиганет, ошпарит - право слово,
Еле-еле дух переведешь…
У мальчишки, сорванца любого
С ней знакомство близкое найдешь.
Не родня она чертополоху.
Будто кровь отхлынет от лица:
За стручок соседского гороху
Ею жгли худющего мальца.
- Будешь знать теперь, “крапивно семя”,
Оглоед несчастный, паразит!..
Все проходит - лечит раны время,
А заноза в памяти саднит...
О, не ты ль, крапивушка, праматерь,
Лихолетья опаливший знак,
Не твоя ли самобранка-скатерть
Выстлала дорогу на большак?
Припадаешь долу в росном плаче,
Иль танцуешь, будто на углях…
Кто же он, зареванный тот мальчик
В рубашонке драной, на локтях?
В РОДНОМ КРАЮ
От избы, с пригорка - до Катуни тропка.
Вполнакала лампа и в заботах - мать…
Злой нуждой теснимый, шагом неторопким
Он село оставил… Навсегда ль? Как знать!
Горы-холмогоры, да река в наследство!
Через всю деревню перегуд машин.
Жадными глазами, еще в раннем детстве
Наблюдал дорогу маленький Шукшин.
Мчат автомашины, грохая бортами,
Пацану сигналят: - “Ну-ка, догони…”
Дома отругают: “Не загонишь днями”.
Но призывно тают вдалеке огни.
* * *
Пульсирующий тракт гудит разноголосо,
Асфальт остыл, напор машин слабей.
Заходится взахлеб гармонь у перевоза -
Вечерка гомонит под сенью тополей!
ПО КАТУНИ ПО РЕКЕ...
Шульгин Лог, Шульгин Лог,
Затерялся мой милок.
Жду, пожду я в Сросочках -
Явится в обносочках!
По Катуни, по реке
Плывет баба в тюрюке.
От Поповой мельницы -
Плывет баба в селеньице.
Ох, мерзли с тобой
В нетопленой бане…
Чья кобыла у столба
Шлепала губами?
Кто бы это увидал:
Все рубаха модная! -
В речку бык меня загнал,
А вода холодная…
Ой, подружка дорогая,
Шофера приехали!
Твой на кляче подрулил,
А мой на “студебеккере”.
На сашейке все машины
Шинами расшинились,
Подойду, скажу шоферу -
Мы давно не виделись!
Занесло детинушку
До одной молодушки,
Из Маймы в Долинушку
Завернул, Свободушки…
* * *
…Летят во тьму лихие перепевки -
Какой там звон! Какой там дивный пляс!
Приличия ради взвизгивают девки,
И дремлет плес, излучиной искрясь.
ПЕСНЯ
Часть машин у обочин приткнется.
Гвалт чумазой, лихой шоферни.
Только ворот скрипит у колодца -
Радиаторы поят они.
- Помогай! Прокатиться охота?
Да-а, дела… И свеча ни при чем, -
Зубоскалит водитель: - Пехота!
Паренек, придержи-ка ключом!
В неказистом потертом пальтишке
Подзаводят подростка: - Эй, шкет!..
В упоение казалось мальчишке
Совершенней машин этих нет!
Ничего, что обшарпаны скаты,
Прозмеилось от трещин стекло…
Фронтовые “Захары” - солдаты,
Снегиревы ведут ремесло.
Но легендой напетою близко
Басовитой гитарной струной:
“Из далекой поездки, из Бийска,
Возвращался, раз Колька домой…”
На веку повидали немало…
Досягают алтайских “белков” -
Серпантин затяжных перевалов
И разминки - впритирку бортов.
Где стоит безымянная веха,
Километра суровая месть…
Видно, кто-то из них не доехал,
А молва разнесла эту весть.
Нет, не знали бродяги в регланах,
С кем имели знакомство в пути…
Что сумеют поздней, на экранах -
По-шукшински вразвалку пройти.
Вдалеке от родного порога
Песни той не изгладился след:
“Есть по Чуйскому тракту дорога…” -
Оставалось с мальчишеских лет.
ФЕДОР
…Тили-тили-тилитень -
Телелецких Федор!
Сбилась кепка набекрень,
Зудит пятки ходор!
Всех чайных акын-звонарь
Вдоль “сашейки”-тракта
Переборчиком прижварь,
Голь ты с переката!
“Карнавалится” в пыли:
Трень да брень, да трали…
Именитые - вдали,
Напрочь запропали!
Тракт - присуха. Без него
Безнадежно болен:
Хоть бегом или ползком,
В кузов - с ветром воли!
Распроякорь, дрит-твою!
Мухи не обидел…
Ни в каком ином краю
Свет таких не видел!
Коль в карманах ни шиша,
А в желудке пусто,
Ходит по миру душа
С балалайкой грустной.
Щей половник - ожил, глядь…
А перцовки триста -
Балалайки не видать,
Так она игриста:
“Я родился в январе
От прибеглой тетки,
На Кудыкиной горе -
Прямо посередке.
Не ходите, девки в лес -
Ой, кто-то на гору полез:
Рубаха бела как мука,
А рога как у быка!”
Чертом круть - из-под колен,
За спиной нашарит…
Гнет коленца в перемен,
По-живому шпарит!
“Эх, она, поехала,
Потом остановилася:
Полбутылки выпила -
В канаву завалилася…”
Где постлали, там и лег -
В сенцах или бане,
На пол, либо на полок,
С зорькой - до свиданья!
Странник, странствовать - един
Корень в русской речи…
Чудик встреч и проводин -
Странный человече.
Мчит от лета до зимы,
До кумы не старой,
От Чепоша до Маймы,
Вспять - к Элекмонару!
- Забодай тебя комар!
Слышь, кино сымают…
Лесовоз как на пожар,
Мчится, громыхает.
Декорации просты:
“Зисы” да “газоны”,
Скалы, кедры и мосты,
Федор сам… Персоной.
- Главный кто тут? Не поймешь,
В пинжаках- туфлишках.
Ты, Шукшин? Меня берешь?
Видел по кинишкам…
- Я - Шукшин. Прищурил глаз
Человек скуластый.
- Ты мне нужен в самый раз.
Руку тиснул: - Здравствуй!
По карману хлопнул вдруг:
- За знакомство шире,
Извлекая пару штук
“Каменных” памирин.
- Оператор, дай “проход”!
Ну, аника-воин…
Приспособим в эпизод,
Федор, будь спокоен!
Рассмеялся, редкозуб:
“Диалект, с прононсом”…
- Сам, в кинишко шастал, в клуб
Шпингалетом босым!
- Табачок-то, кха!.. Силен
- Курит много, статься.
Желто ноготь обведен
На “указке” пальца.
- Композитор, Паша, друг,
Приглядись, Чекалов, -
Вот, народа глас и дух,
Вне концертных залов!
…”Потолок”, от сих - до сих!
Тут Шукшин на месте:
- Оплатить им за двоих
С балалайкой вместе!
- Ну, Макарыч, ты даешь!
“Кино-кухня” жмется,
- Загудит на весь Чепош -
Иль в Москву завьется...
- Ша, - ребром ладонь, - шабаш!
В ставке нар-артиста
Тянет короткометраж
Рубликов за триста.
- Приоденься, Федор, что ль,
Обносилось платье...-
Дрогнул голос. - И, позволь -
Крепкое объятье.
...Был, и нет его следа,
Канул, заполошный.
С кем он едет и куда,
Поводырь дорожный?
Балалайки больше нет...
Пресеклась дорога.
И в погибельный кювет
Обвалился грохот.
* * *
Крик петухов. Размывчатость рассвета.
Подсолнухов измокшие вихры.
Вот дед рукой дрожащей из кисета
В газетку сыплет щепотцу махры.
Пустил дымок, откашливаясь глухо,
К стене избенки прислонясь плечом:
- Однако, лошадь запрягай, Васюха,
Покос проведать надоть за ключом.
Простор полей… Талины да березки,
Побулькиванье в логушке воды.
Скрипит проселком тряская повозка,
Над лошаденкой кружат пауты.
Дрожит роса в соцветиях медуницы,
То гривой путь, то - западет в лога.
Гудят шмели, в кустах щебечут птицы,
Пасутся крутолобо облака.
* * *
Из детства плывут и плывут переправой
Сны-лодки, о память, царапая дном.
С вершины Пикета, по тропкам и травам
Бегут босоногим, стремглав, пацаном.
В раздутой от ветра льняной рубашонке,
Лишь грязные пятки мелькнут озорно.
Сережками машет поодаль в сторонке
Березок ликующе-белых звено.
…Отсюда путь наметился тернистый,
Калина где зарей обожжена,
Где лопухи с крапивой остролистой
Подростком помнят Васю Шукшина.
Вставал рассвет, зари полоской розов,
Впрок напиталась влагою трава.
Бежал к реке, разбрызгивая росы,
И уплывал с зарей на острова…
ТЫРЛО
Братьям Заволокиным
Дотлел остатний жар зари,
И краски канули в затоне.
Идут Баклань и Дикари,
И всяк свои, врастяг гармони.
Гармошка Васи Шукшина,
Меха - в разводах мелких ситчик,
Простоголоса и грешна,
Девчонок на вечерку кличет:
“Наперед, матаня, глянь,
Напирает вся Баклань!
Отобьют тебя, теперя -
Обзовут - гуляй, тетеря…”
То пальцы вверх, то вниз нырнут:
Гармонь с веселья на кручину…
Спокойны будьте - не одну
Она свела с ума дивчину…
- А-а, где семь бед - один ответ!
И - (неуступчивый же норов!)
Василь нередко застил свет
Иным ревнивцам-ухажерам.
Чу - не низовская гульба -
В складчину купленная хромка?..
Трещит попутно городьба,
И матюкаются негромко.
Огурчик надобен, лучок -
Чтоб опростать на всех “гусыню”.
- А ты не вякай там, сморчок!
Стопарь хозяину подкинем...
Насквозь простужена гармонь
Хрипит - слышна от Голожопки.
Тех “шуборезов” только тронь -
К милашкам враз обрежут тропки…
На тырло к ним не суй мурла
(Слабо с братвою их тягаться!)
Пощиплют перья хоть с орла,
Поболее, чем на рубль двадцать…
- За правотой ты как гранит,
И выворачивай хоть слегу…
Шукшин и в драке устоит,
Такого не сшибить с разбегу!
…На перекресточке сошлись
В четыре гвалта оглашенных:
- Баклань, Низовка, расступись! -
Заухал ктой-то, как блаженный…
- А ну, не засти Дикарям
И перво-наперво, гармони!..
В шестерки нашим козырям -
Уж мы свое не провороним!
- Павлу-уха-а! – вопль, -
Кто ентот псих?
Ой, не могу-у! Как от щекотки…
На самых круто-заводных
Повисли гроздьями молодки.
- Отыдь! Вот я ему раза!
Но все же миру Бог - порядок.
Сегодня, кажется, гроза,
Не разразясь, ушла в осадок.
Платки белеют. Шутки, смех.
Кто фордыбачит, кто - заводит.
От молодеческих потех -
У оробелых скулы сводит.
По самокруткам самосад
Трещит - просушен, видно, плохо.
Дымищем выело глаза,
“Дукат” смакует лишь Тимоха.
Где ”кадрильеро”, там и шут,
И ты на шутку не ведешься…
А в “третий лишний” так ожгут
Повдоль “телятинки” - взовьешься!
Убит, утоптан пятачок,
Чуть отступил - и в рост крапива!
О, тайны запылавших щек!
Стучит сердечушко ретиво.
Взлетит частушка “про Пикет”,
Про Бабырган - крутую горку.
А там - охальника куплет
Про то, как рассыпать махорку…
- Ничто, чертякам, молодым,-
Приметит дед, клонясь на посох.
А завтра тяжкие труды
Под зноем на полях-покосах.
…К вискам прихлынет горячо,
И завихрением кадрили
Девичье жаркое плечо
Вдруг ощутит на миг, Василий.
И жаром вязким обовьет,
Присушит губы сушь-отрава,
И в душу этот миг врастет,
Как в берега Катунь, на равных!
Луны бельмо - кровоподтек,
Роль вечной сводницы в субботах…
- Ой, не проводишь ли, Васек,
Я знаю тропку в огородах…
- Сторонкой вашей мне - “труба”!
Но лучше улицей, чем... Сплюнул.
И наотрез: - Ты мне люба,
Я кое-что в карман-то сунул.
Ушли. На вроде бы поврозь.
Ты, ухажер, смотрелся бледно.
Не изводи впустую злость.
Но уши подросли…Заметно.
- Целуй, целуй же, дуралей!..
И от земли как оторваться,
Чтоб в темных дремах тополей
За “Камушками” затеряться…
Не залистаешь этих глав,
И ободришься, в них призаняв…
О, “други игрищ и забав” -
Как вспоминал он вас в скитаниях!
АГРОНОМ
Там, где хлещет ветер
В стекла лобовые,
Льнет гудроном Чуйский,
Ластится верстой…
- Погоди, водитель,
Вот они, родные…
Скрылся, хлопнув дверцей,
В роще негустой.
- Здравствуйте, голУбы,
Шелковые косы.
Тут вот на опушке
Так бы и прилег.
Заждались, грустены,
Плачетесь, березки?
Но кричит водитель:
- Скоро ль там, браток?
- Ну, шутливо бросил, -
С якоря сниматься!
Прель, счищая веткой…
Я ж издалека.
Не могу я, парень,
Веришь, надышаться,
А теперь до Сростков
Принажми слегка.
"Ишь, глазищи блещут.
Нет вещей с собою,
Да и не похоже,
Чтоб несло вином…"
Пассажир ответил
С броской хрипотцою:
- Я, пойми, товарищ,
Сердцем агроном.
"Знаем гастролеров,
Мы, народ таксисты.
Весел, разговорчив -
Юмор не занять.
Эти “агрономы” -
Ничего, артисты,
Магазин обчистят
И… айда гулять!
Он - того, с причудой,
Что-то сомневаюсь...
Тормозили трижды
Для чего в пути?
Погуляв, приходит,
Странно улыбаясь".
Думает водитель:
“Так и сяк крути…”
Плещет автострада
Под тугие шины.
Обгоняет “Волга”
Разъяренный “КрАЗ”.
Взгляд шофер кидает
В зеркало машины,
Смотрит на клиента -
“В профиль и анфас”.
Вот замельтешили
Палисады, кровли.
"Притулившись к дверце,
Что он там шептал?
Может, пел он песню?
Впрочем, агроном ли?
Больно схож с артистом
В фильме, про Байкал".
В переулке сонном
Лихо развернулись
Прямо в пятистенок,
Деревенский мир…
- Ну, пока, дружище,
Вот и обернулись.
Щедро расплатился
Странный пассажир.
- Ты скажи на лавке,
Старичок невредный,
Я кого подбросил? -
Вопросил шофер.
Дед ему прошамкал
С гордостью отменной:
- То Шукшин Василий,
Бают, режистер.
* * *
В толщах мемуаров авторы теснятся.
Путь их начинался так же нелегко.
Трудно так, с размаху, взять и разобраться,
Что, какая сила подняла его.
Из народа выходец? Формула сырая.
Были до и после, что корнями в земь.
Землякам дороже (парень наш, с Алтая),
Что своим искусством так доступен всем.
Отражен во взгляде ум его, пытливость.
Без пробора вьется непокорный чуб.
Прямота натуры и неприхотливость,
И штрихи упрямых, плотно сжатых губ.
УТРО ШУКШИНА
Полуночные бдения-труды!
Так сам себя подстегивал порою,
Что суточная щетка бороды
Уже к утру выметывалась вдвое!
Столица пробуждалась - ждут дела!
Глазуньями шкворчала повсеместно.
Людей в метро стогульное ждала,
И было, к слову, никому не тесно.
Припала к окнам изумленно рань.
- Часок припухну, приустал, однако…
Вышучивал себя: - Лидуша, глянь, -
Косматая сибирская коняга!
- И впрямь лошак, - жена, зевнув, ему:
Боками только в гору не поводишь.
Когда и спать-то? В толк я не возьму -
Лунатиком с той прозой хороводишь.
Диван под телом узенький пригнут
Усталого мертвецки человека.
И сон его, каких-то сто минут -
Неровен был, как тряская телега.
РАЗНЫЕ МЫСЛИ
Свет лазури в том краю,
Где душа не гостья.
Жизнь, Бог даст, перекрою
С Родиной не врозь я.
Ах, пригожий, ах, ручной!
Клянчишь, бьешься слепо.
Не заслонкою печной
Закрывают небо…
Стенка - не возьмет таран!
Ну, а козырь - крести.
Разин выстрадан, Степан,
А топчусь на месте!
Тут отлуп, и там отказ!
Де, по Сеньке ль шапка?
Вот и “Кляуза” - рассказ -
Горше нет осадка!
Дисбалансы… К черту все!
Не рожден ловчилой.
Э-эх, родимый чернозем,
Жаль, скудеют силы.
Соловьи из юных лет
С вороньем не дружат.
Край, где Мелехов воспет,
Со страной недужит.
Душно! Фронтом грозовым
Горизонт клубится.
И для втоптанной травы
Ливень не задлится!
Ну, а сможешь ли ты жить
В милом захолустье,
Всколыхнув с глубин души
Омут тихой грусти?
Вот Низовка и Баклань,
Лишь глаза прикрою:
Березьем субботних бань
Так пахнет порою…
Впрочем, это сентимент:
Нервы - случай модный.
Дашь слабинку и - в момент
Сердце с новой одой:
Время - дичи жировать,
Ждать на зорьке мига,
Заплутав на островах
В облепихе дикой.
Притча давняя в добро,
В счастье ведер полных…
По покосам груздь сырой,
Шляпы с твой подсолнух!
Пыль вилась - не улеглась,
Щелкал кнут ременный.
Булануха и Бабас -
С бричкой пароконной
Впряжены, подростка ждут,
Корке хлеба рады…
(Жгет без продыха паут.)
Тронем до бригады!
В избах - тусклый лик божниц,
Вдовьи плачи жутки.
Голодуха. Хмурость лиц,
Облигаций скрутки.
Пек картошку на углях,
Пахло молочаем.
И работал на полях
С дядей Ермолаем.
* * *
Открой страницу наугад, читатель!
Какой взвалил он непосильный воз!
Опасный недуг презирал писатель,
Сжигаемый работой на износ.
Халат больничный? Это, право, вздорно!
И вот он начат, этот бой с судьбой.
Лицом к лицу. Открыто и упорно
Шукшин в работе жертвует собой.
Какой тираж? Какое к черту звание!?
Художник скромен, но не нарочит.
И обретает образ очертание,
И почвенною Правдою звучит.
Не пахаря ль не долюшка терзала?
Не отводите виновато глаз!
Ведь, ко стыду, когда его не стало,
Живой укор - любой его рассказ...
* * *
Открывалась родина милой сердцу повестью.
Не березки белые - хоровод невест.
Пацаны совхозные разбегались с новостью,
Превращался в праздники всякий раз приезд.
Старики почтенные чинно гладят бороды:
- Здравствуйте, Макарович, - с хитрецой глядят -
Погостить приехали, чай, назад не скоро вы?
Расскажите баечку…- и махрой чадят.
- Как Москва? На месте ли? Все ли еще строится?
Малость глуховатые - то не их вина.
А ладони раструбом - слушать изготовятся,
Кашляют досадливо: “В наши времена…”
Распрощаться время. Дружно загалдели:
- Прибегай, Макарыч, со своих ступень, -
Мы, лонись, на зорьке место подглядели
На одной глубинке, где шалит талмень.
* * *
Хочешь жажду утолить и не можешь,
Припадешь к роднику - его нет.
Человека, что нет дороже,
Ты знавала, гора Пикет!
Задыхаясь и мчась в просторе,
Крутит трасса в спираль версту.
Ты - ладонями плоскогорий
Затеплила его звезду.
* * *
Провеяны временем дней этих зерна,
Как листья, что падают в осень с крушин.
Со службы военной в бушлатике черном
Пришел краснофлотец Василий Шукшин.
Острее форштевня моряцкие брюки
По улочкам Сросток ерошат снежок.
Задиристый смех, да гармоники звуки.
Порой, озорное: - Ээ-гей, женишок!
Нет, игрища мало его волновали.
Стакан первача отодвинет легко.
Пусть многие странностью это считали:
Дверь библиотеки - вот компас его!
С оглядкой на клеши мать молвит, внушая,
Кроша на дощечке капустный вилок:
- Я их нафталином - сохранность большая,
На Клаве-доярке женись-ка, сынок…
* * *
…Дремотные думы роились метелью,
Потрескивал в окнах мороз-пощелкун.
Мать ойкнула, вздрогнув, сронив рукоделие, -
Воистину сердце у старой - вещун!
Завьюжило память - все даты мешая,
В сугробах кружалый наметился путь.
Мать молвила сыну, с крыльца провожая:
- Себя береги, осторожнее будь.
ПИСЬМО
Мама почитает, то-то будет рада!
Хорошо бы летом на Катунь махнуть.
Старенькая стала, нету с нею слада.
Пишет: “Непутевый, как тебя смануть?”
О своем здоровье - больше односложно.
Каково же вещим материнским снам?
В доме половицы охают тревожно,
Чутко отзываясь старческим шагам.
Вот намечу отпуск… Ах, ты, грусть шальная!
Отдохну с недельку с нею, не у дел…
Потерпи немного, не журись, родная,
Были б, мама, крылья, тотчас прилетел!
Так порой мечталось мысленно - вернуться,
Закатиться в детство, молодо вскружить.
В заросли черемух снова окунуться,
В перещелке птичьем высветлено жить!
Так оно и будет, и, казалось, вечно.
Строки забегали, вкривь и вкось, рябя…
Он спешил в искусстве, в жизни быстротечной,
Время побеждая, время торопя.
* * *
Разлуки и встречи… Вам это знакомо.
Колдует за окнами снежная рать.
Он снова под кровлею отчего дома.
Настойчив и молод, ему - двадцать пять.
…В ночи от постели его отрывало,
Вверяясь ключами нелегкой судьбе,
Манило в дорогу, настойчиво звало -
Щемящее чувство открытий в себе.
Морозы в тот год по былинному жали,
По вспученным наледям грохот возник…
Запомнилось матери в старенькой шали,
Как шел он на тракт поджидать грузовик.
Тревожилась: ноги в разношенных бурках…
Смерзались слезинки на впалых щеках.
Как долго маячила сына фигурка,
Пока не пропала в крещенских снегах!
Ни строчки в запасе, ни маленькой книжки.
Ком в горле предчувствия встречи с Москвой.
Деньжонок немного, еда в рюкзачишке,
Да пачка помятая “Примы” с собой.
А впрочем, имелась в линейку тетрадка
О том, как копытили кони рассвет.
Стихи - баловство - прихватил для порядка.
(Затерян шукшинской поэзии след).
Отброшены вспять полустанки как птицы.
Ход поезд смиряет чугунной пятой.
Злаченые главы соборов столицы
Оплавило солнце, сходя на покой.
Не страшно в потоке людской круговерти?
Москву ль удивишь покаянной слезой?
Он скрипнул зубами: мол, брешете, черти!
По терниям к звездам смогу и босой!
* * *
На родном подворье находилось дело:
Он, то крышу правит, то чинит забор,
Все за что ни брался, споро и умело,
Не чураясь пыли, делал режиссер.
Чурбаки толстенные выбирал, комлистые,
В раж, входя сильнее, чем в азартный спор.
С яростной энергией, по-сибирски истово
Колотою звонницей властвовал топор.
Мышц движенье слитное, взмахи равномерные,
Скинута рубаха, коль в ладонях зуд!
Мать хлопочет с ужином, заждалась, наверное,
На крылечко вышла: - Хоть испей кваску…
Смотрит с укоризною, ковшик подавая:
“Вот опять умчится, как ни стереги…”
- Сплю я нынче крепко, разбуди, родная,
Звали порыбачить с зорькой старики.
* * *
Поет гармонь, рыдалит голосисто,
Прохладой травостоя дышит лог.
Катунь змеей серебряно-искристой
О гальку берегов почесывает бок.
Шумит река в закат над косогором,
Не ведая, бурля себе впотьмах:
За Родину сражаться будет скоро,
Алтайский парень в грубых сапогах.
ПУТЬ
Что было потом - то страной пережито…
Работа до хрипа, до звона в башке!
Барак. Сквозняки. Неустроенность быта.
И… новых отверстий прокол в ремешке.
Какому еще рукотворному чуду
Обязана нить возрожденных путей?
(Ущерб и разруха маячила всюду…)
С Владимирской ветки мать ждет новостей.
Не скоры дела, колеи, ох, широки…
Мечта да осьмушка махорки была б!
Шукшин принимает у жизни уроки -
Другой бы сломался, но он не ослаб.
Дымком согревая, чадили кострища,
Роилась поземки витая тесьма.
Важнее столовки духовная пища -
В негнущихся пальцах квадратик письма.
Дальнейшего подвига путь укажи ты,
Пора испытаний на прочность, излом,
Где мерзлого грунта круша монолиты,
Василий Шукшин размахнулся кайлом!
Характера сложного натиск и удаль
В отрезке коротеньком, время, приблизь,
Завесу зимы приподняв… Не оттуда ль
Герои его по рассказам прошлись?
С какими людьми на пути он встречался!
Не сбили с дороги ни пошлость, ни гнусь…
Впоследствии часто, шутя, признавался.
Что помнился шанежек маминых вкус.
* * *
Вот он в телогреечке… Среднего роста.
Весь внутренне замкнут. Немного сутул.
Взгляд цепок и пристален. Строго и просто
Прорезаны графиком тени у скул.
Порывист. Упрямый овал подбородка.
Полней довершает шукшинскую суть,
От многих в отличие - разве походка,
Манера разбрасывать ноги чуть-чуть.
…Бумаги исследовав ворох немалый,
Чихает биограф - архивная пыль!
Сойдем с полотна за героем, пожалуй,
Забив вместо точки железный костыль!
ПЛЯСОВАЯ
Ввинтил носок,
Спытал каблук:
Чуб на висок -
По-ши-ре круг!
Рос-сии сын,
Пля-ши, Шук-шин!
Че-чет-ка, дробь,
Да-вай, не робь!
Эй, кру-че жги,
Пе-чны кру-жки!
Пляску расторопную
Истово ведет -
Бьет чечетку дробную,
Гоголем идет!
Эх, не копи - растрачивай
Душу на ходу!
Каблуки вколачивай,
В пол вгоняй беду!
Смо-лист су-чок,
За-до-рин-ка…
Про-стриг нас-квозь
Всю го-рен-ку!
По-су-да - звень!
Но-гам не лень
Ра-бо-тать всласть -
(Каб не упасть…)
Хрипит баян -
О-без-го-лос.
Ползет туман
На отмель-плес.
МОСКВА РАБОЧАЯ
Куда бы ни ступал,
Брел, сердце приневоля…
О, как он тосковал -
Оторванный от поля!
Раздвигались стены горизонта шире.
Западали тени впадинами щек.
Он в своей столичной небольшой квартире
По ночам работал, сердце не берег.
Как потом вливалась образно в сценарий
Незамысловатая, точная строка:
Труженица в вечном, полевом загаре,
В жгутах вен, шершавая, матери рука…
Вот рубаха-парень с ситцевой котомкой
По колючим пажитям прямиком идет,
Из Быстрянки - пехом, с неразлучной хромкой,
О разлуке песню, о себе поет.
Он ворону черную озорно приветствует,
Запрокинув голову: - Здрава будь, кума!
По “железке” странствуя, окаянно бедствует,
Угольных страниц ворочает “тома”.
* * *
Ошибок в жизни совершив немало,
Шагал Прокудин, сам себе судья…
То мнилось: - по Катуни проплывала
Узорчатая Разина ладья.
Молила мать Егорушку: вернись, мол.
А он беспечен, пошагал, свистя.
Калины гроздь - вот жизни горький символ! -
Открылось это много лет спустя.
Чтобы потом в свидании жестоком
Из-под очков (не опознать!) слеза.
Глядели вслед из материнских окон
Доверчивые, теплые глаза...
И обожгла в мерцании экрана
Сквозь обнаженный выстраданный слог
Душа рецидивиста-хулигана,
На перепутье жизненных дорог.
* * *
…Выручал союзник - крепкий черный кофе.
Дьявольской нагрузки тяготы презрев,
Изредка усталость выдает во вздохе,
В рукопись ложится строчечный посев.
Там - киносценарий… Жмет “Литературка”,
Побоку все гриппы, коль не дописал.
Вот мечись меж ними, шахматной фигуркой.
Надо б поскорее. Подождет… журнал.
Память воскрешала эхо фестиваля.
Разве ждал успеха в ссылке на авось?..
“Золотого Марка” - льва из Монреаля -
Этакого зверя приручить пришлось!
В дебрях антологий, как в архипелагах,
Много ли провидишь путеводных вех?
Но гремит “Калина красная” в аншлагах,
Сердце режиссера радует успех.
От Замоскворечья медленно светает…
"Утречком работу отнести в печать".
Но Шукшин Василий все ж не забывает
Матери, сестренке, письмецо послать.
* * *
Впаду в отчаянье? Черта с два!
Меня в семи варили водах…-
Хоть “Лазаря” поет Москва,
В метро, в подземных переходах…
…Вокзалы, пропахшие едкостью хлорки.
Москва, ты его сохрани, огради,
В линялой, застиранной вдрызг гимнастерке
От бед и от смертыньки… и не суди!
Да будет тобой, неподкупною понят.
Сули же удачу - “царевну-княжну!”
Коль “горцем кремлевским” отец его отнят,
Стань матерью названной ты Шукшину!
Пока ж бесприютно, потерянно бродит
Шукшин по престольной, голодный, без сил…
Но встреча - “по щучьему!” с Пырьевым сводит,
Счастливая встреча... Согрел, накормил.
Кто знает, о чем допоздна говорили
В “лучах” знаменитость и парень-земляк?
Давно наболевшим делились, курили,
Отраден до слез был сочувствия знак!
Вдаваться в подробности - времени трата.
Догадки - пустое. Такой будет сказ.
Такие беседы (судить не предвзято!)
В сто лет выпадают единожды раз.
По письмам дальнейшим расплывчато, скудно
В посланиях к матери делится он…
Учеба во ВГИКе - барьер неподступный,
Штурмуется знаний седой бастион!
Практичным умом, а не с верой наивной,
Его провидение по жизни ведет:
Он сдал дубликатом тогда же в “архивный”
Бумаги, на случай, что ВГИК отметет…
И все же он взят, завоеван и добыт.
Был памяти кладезь “архивом” не зря…
Вся жизнь земляков, весь накопленный опыт
Да песня, что души могла покорять!
ДУША ХРАНИТ
Юность! Промельк годов зоревых…
Половодьем расплеснута в веснах,
Злая убыль, могутность живых -
На костяшках годов високосных.
До щемления сердцу близки:
Искрометно костер озорует,
Над дегтярной водою мостки
И внезапный ожог поцелуя.
По зиме налегали снега.
Подминавшие крыши и прясла.
Клеши-форс “погостить моряка”,
Разрезали сугробы как масло.
Сколько ломано было лопат!
Выручать: от соседа к соседу.
До дверей не пробиться к обеду,
Заметало до труб в аккурат.
Поутихнет буранов заряд,
Всколыхнулась на донышке память:
С косогора на саликах - в ряд
Завихаривал вместе с друзьями!
Или книжки запоем читал.
С “привидениями в черном” сражался,
Донкихотствовал, перемогался,
Хоть метался в простуде, пылал…
Сквозь горластый петуший разбой
Пробежать босиком он хотел бы,
На ковер стародубок златой,
И подснежников - в три цвета неба!
По землице родной занемог:
Там в проталинах лужи, ознобки…
Эка ты, замечтался, милок,
Все быльем поросли твои тропки!
ВЗОЙТИ НА ХОЛМ
Мы ведь пашем на погосте,
Разрыхляем верхний слой.
Мы задеть боимся кости,
Чуть прикрытые землей.
Варлам Шаламов
Доселе помнит холм отлогий,
Как, перейдя протоку вброд,
Примяв траву на солнцепеке,
Пяток клубничек кинул в рот.
Не прикусил - примял легонько,
Притиснув к нёбу языком.
Сейчас Макарыча не троньте -
За неким памятным витком…
Но где вкус ягод? Кинолента
Слоеных туч вилась от гор.
Страшенный путь Эксперимента
Хребты сынам до крови стер!
Присохла на губе травинка,
С Гнедка расшибся тут малец…
Его, Макарова кровинка,
Сказал бы, будь он жив, отец!
Система по “затяжке гаек”
Сгребала люд одним швырком.
Боль Образцовок и Суртаек,
Кокшей и Талиц - боль его!
Молчи, корись кремлевской касте,
И - стерегись, не смея вслух…
Вон сколько “трудовых династий”
Смахнули, словно дохлых мух.
Как он горюнился с народом,
И водка горше слез была.
Тащить возок привычным ходом?
Душа кричала, не могла…
“Побьешься лбом и …лоб затупишь,
Но на дыбошки да к рожну!..”
В кармане нянчить зрелый кукиш
Пристало разве Шукшину?
Чего удумали, кретины -
Где сена клок, где вилы в бок…
“Народ и партия - едины” -
Смешней придумать кто бы смог?
Идеологии камлание
(Не впасть с цитатником во грех!)
О, бормотание шаманье
И подборматыванье тех,
Кто извлекал лишь выгод массу,
Тех, кто от сошки поотвык,
Кто на словах - радетель классу
И кто увлек “сырую массу”
До преисподней - напрямик!
А я вот, “ближе к карьеристу,
Приспособленец - деградант…
Мне, режиссеру-коммунисту”,
Как мой сказал один “собрат”...
Свое отВГИКали - смеялись:
“Нам избяное сотвори”…
Да хрен им в сумку, чтоб не мялись
И не крошились сухари!
Пускай навалятся хоть скопом
И те писаки из газет…
Егор Прокудин с Губошлепом
Еще не отстрелялись, нет…
НА ПОСЛЕДНИХ
КИНОСЪЕМКАХ
Все страшней, весомей ноша,
И кулак до боли сжат…
Истончается не кожа -
Истончается душа!
Праздничным салютом
Подступало время
Тридцать лет Победы
Праздновать стране.
Не согни солдата
Воинское бремя -
Жизни оставалось
В миге, часе, дне.
Прикурив нервозно,
Клял он зажигалку,
Рубцевалась в сердце
Ноющая боль…
Тешился надеждой -
Там пройду закалку,
Все уже решилось,
Он выходит в роль.
* * *
Подрагивали сполохи-зарницы,
Тревожно устремленные вдогон,
Сюда тянулись нитью из столицы
И смутно беспокоили сквозь сон.
В речной протоке колыхалась зыбь,
Густел туман, копился - порубежник,
Кричала где-то островная выпь
И вторил ей угрюмо пересмешник.
Обмылком месяц стаял, затерялся,
С песчинками снесло на быстрину…
Он, горький год разлуки, приближался,
Разлуки с ним, что потрясла страну.
* * *
Грандиозных замыслов только треть исполнена:
Выжжен на “Мосфильме” солнцем сотый дубль.
По хлебам, чадящим пеленою огненной
Горсть солдат измотанных тянется в “отступ”.
Намертво закрепится полк тот обескровленный.
Час бойцам уставшим слушать тишину…
Прибауткой хлесткою, шуткою просоленной
Образ бронебойщика близок Шукшину.
Каска, амуниция, выкладка стрелковая
Старшиной Поприщенко выданы сполна.
Гимнастерка выцвела и не то, чтоб новая,
Но с медалькой ладная, смотрится она.
Лихо врет Некрасов про “болезнь окопную”.
Ну и чешет стерва, прямо уморил…
А Лопахин роту накормил голодную,
Из огня да в полымя с бабой угодил!
Счет потерян сколько танковых отбили!
В ярости зубами дергали чеку.
Помнишь, как товарищи в вечность уходили,
К брустверу окопа прислонив щеку?
Колко билось сердце, сердце голодало.
Молочка б холодного, от жары да в тень…
Петр Лопахин, Петя, что с тобою стало?
Ты лежишь раскинувшись, каска набекрень.
В метрах кинопленочных это ли окупится?
В зазимок калина выстынь на кусту!
Щедрота художника смертью не притупится,
Подлинно воспевшего в людях красоту.
Отметая напрочь кривотолки, доводы,
Как еще правдивее смерть свою сыграть?
И людские тысячи потекут на проводы -
Медленно калиною тропку посыпать.
В этом дань народа, на хвалу не броского.
Ягоды-разлучницы не подслащен вкус…
Не Катунь ли хлещется, распаляясь под грозами:
“Из рядов великой армии искусств”…