Людмила Николаевна Тоньшева,
член литературного объединения «Молодость», Россия, г. Новосибирск
О ТРЁХ ТАЙНАХ ИРОНИЧЕСКОЙ ПОЭМЫ
ВАСИЛИЯ ФЁДОРОВА «ЖЕНИТЬБА ДОН-ЖУАНА»
Эта поэма для меня, как наважденье, я не могу от неё оторваться. Читала неоднократно и повторяю вновь, и вновь открываю и открываю новые детали, новые страницы, словно я их не разглядела, не расчувствовала в первое своё или второе чтение.
В первое чтение подумала, автор решил поиздеваться над исторически всем известным литературным героем, наказать его женитьбой за все его прегрешения в течение не одного столетия. Но как раз это и стало моей главной ошибкой, потому что невнимательно отнеслась к предисловию «от автора», а в нём чёрным по белому написано: «…Возможен вопрос, а зачем далёкого нам Дон-Жуана делать нашим современником? Можно было бы ответить, что так своё время делали и Мольер, и Байрон, и Пушкин, но этого мало. Дело в том, что многие узлы нашей морально-нравственной жизни, которые мы распутываем, были завязаны в далёком-далёком прошлом. Сохраняя преемственность прежних Дон-Жуанов с их романтическим ореолом, мой Жуан в жажде семейного счастья, как одного из главных смыслов жизни, проходит путь от героя и полубога к человеку» [1, c.148].
Теперь цель поэмы ясна. Но почему жажда семейного счастья стала главенствующей в творчестве уже зрелого, прожившего большую интересную жизнь известного поэта Василия Фёдорова? Какой морально-нравственный узел решил распутать вместе со своим героем и сам автор? Ведь поэма явно автобиографична, очень интимна во всех своих деталях. Неужели и в его жизни случилось что-то такое, что помешало быть ему по-настоящему счастливым человеком?
И написав эту поэму, он, наконец, обрёл это счастье в полной мере, словно искупил какую-то вину, но какую? И перед кем?! Даю слово поэту:
Из всех проблем,
Из всех больших идей,
Семьи идея мне всего милей.
Всё дело в том, что изо всех историй,
Прошитых кровью по живой канве,
Из многих философских категорий
Главнейшими считают только две.
На первом месте в роли верховода
Есть отношенья:
Люди и природа.
А на втором
Из категорий вечных,
Из отношений чисто человечьих,
Дающих вездесущей жизни ход,
Рождающих и радость, и кручины,
Есть отношенья женщины с мужчиной,
А можно говорить наоборот.
Всё остальное, если вам угодно
От этих отношений производно [1, с.180].
Повторюсь в том, что поэма «Женитьба Дон-Жуана» очень автобиографична, она – авторитет самого поэта Василия Фёдорова. И примеров этому не счесть. Но я остановлюсь только на трёх. Один – касается проблемы отношения: люди и природа. Дело в том, что многие годы Василий Фёдоров вёл переписку с первым руководителем объединения «Молодость» Иваном Архиповичем Кузнецовым, с которым познакомился в сороковые годы и на занятия которого любил иногда заглядывать.
Эту память о своей литературной молодости Фёдоров сохранил до последних дней своей жизни. Из писем Кузнецова известно, что Василий Фёдоров познакомился с другим поэтом нашей сибирской земли – Николаем Шевяковым, с его необыкновенным и редким увлечением деревянной скульптурой. И внёс об этом в свою поэму целый кусок. Встречи же Василия Фёдорова с Николаем Шевяковым быть не могло, так как Николай родился в 1945 году.
Но зато эта встреча состоялась в поэме:
…Природа, – думал он, –
Весь срок безмерный
В своей лаборатории подземной
Искала формы жизни на земле.
Ещё не всё взошло.
Нам и не снится,
Какая красота в корнях таится! [1, с. 292].
Взойти всему
Мешал огонь и бури,
Что не взошло,
Рождается в скульптуре,
В изваянных пеньках, корнях, сучках,
В причудливых извивах их и складках,
Как у Конёнкова в его догадках,
В его лесовичках-полевичках.
Нас лишь искусство в неком наважденье
Ведёт к истокам
Нашего рожденья. [1, с. .292-293].
Таланты против прочих
В том колоссы,
Что чаще задают себе вопросы,
Когда иной живёт навеселе,
Талант, идя к ответу, тратит годы.
Чем оправдать перед лицом природы
Своё существованье на земле?
Вот коренной из коренных вопросов! –
Сказал бы на сей счёт
Любой философ [1, с. 299].
Второй пример касается отношений мужчины и женщины, тайны двух сердец. Была у меня подруга Вера Попова, моя бывшая пациентка, которую я принимала, как терапевт, работая в поликлинике на заводе «Экран». Она окончила НЭТИ и работала инженером в одном из отделов завода. Как-то пригласила она меня к себе домой в двухкомнатную квартиру на Красном проспекте, дом этот рядом с существующим тогда магазином «Орлёнок», а теперь там магазин «Золотое яблоко». Это был 1989 год.
Первое, что мне бросилось в глаза – большой портрет Михаила Юрьевича Лермонтова. «Мой любимый поэт!» – сказала мне Вера.
Стали говорить о поэзии. В классике на её представителей у нас было много общих взглядов, заговорили о сибирских поэтах, оказалось, что в дом к её брату Вениамину часто приходят Николай Шипилов, Анатолий Соколов, Иван Овчинников, недавно выпустившие коллективный сборник стихов «Гнездо поэтов».
«Но ещё, – добавила Вера, – я люблю стихи Василия Фёдорова. И знаешь, он ведь мне почти родственник». Я обомлела. «Да-да, – рассмеялась Вера, – он до самой своей смерти любил мою мать. Познакомились они на заводе имени Чкалова в годы войны. Сергей Попов – мой отец и мамин муж тоже работал на этом заводе, но ушёл добровольцем на фронт и погиб осенью 1941 года. Маме было тогда 25 лет, а Василию Фёдорову – 23 года. Он был свободен, а у мамы нас – детей – было четверо, я – последняя родилась в 1938 году. И с 8-ми месячного возраста воспитывалась у деда Андрея Дмитриевича и бабушки Марии Ивановны Дроновых (по материнской линии).
Дед с бабушкой жили в большой генеральской квартире на Красном проспекте ближе к центру. Мой дед был генералом, бабушка – домохозяйкой. Люди они были замечательные. Моя мать была их единственной дочкой, замуж вышла в семнадцать лет, жила в отдельной квартире, её ранний брак родители не одобряли.
Я же всегда осуждала мать за её отношения с поэтом Василием Фёдоровым. Но когда познакомилась с его стихами, смягчилась. И отношения с матерью несколько наладились. Иногда она говорила мне о своей большой любви к Василию, когда получала от него очередное письмо. Судя по письмам, которых было немало, очень любил её и он. Писем этих я, после смерти матери, не нашла, скорее всего, она их уничтожила… Ведь переписка была тайной. Вот эту квартиру я получила, когда мы с братом разменяли дедову – генеральскую».
Мы ещё не раз встречались с Верой в кругу общих подруг, но особенно часто в последний год её жизни, она тогда приходила ко мне, как к специалисту-дерматологу. У неё было обнаружено онкологическое заболевание кожи, от которого, впоследствии, она умерла. От онкологического заболевания умер и её любимый дед Андрей Дмитриевич Дронов. А мама её – Мария Андреевна Попова с 1949 года работала в одной из библиотек г. Новосибирска, скоропостижно скончалась от инсульта в 1979 году. Отношения между дочерью и матерью наладились слишком поздно.
Вера не скрыла удивления, провожая меня до дверей: «И что только поэт Фёдоров нашёл в моей матери, замученной работой, бытом и детьми?». «Наверное, умное сердце», – подумала я, спустя многие годы после разговоров с Верой. И, читая поэму В. Фёдорова «Женитьба Дон-Жуана», стала глубже всматриваться в строки поэмы, чувствуя душой и сердцем, что должна что-то в ней найти и вдруг… в седьмой песне поэмы (она из семи песен) встречаю фамилию «Попова», упомянутую как бы вскользь. Герой поэмы Жуан выходит из тюрьмы, приходит на родной завод, чтобы восстановиться там на работу:
Был добрый знак,
Что встреча без оглядов
Произошла перед отделом кадров,
Где у всего начальства на виду
При должности замнача иль замзава,
Работала Попова Клава,
Знакомая по танцам в горсаду.
Хоть кумовство мы судим так и сяк,
Но всё-таки знакомство
Не пустяк. [1, с. 316].
Та Клава
Не смутясь,
Не суетясь,
С директором установила связь –
Из трубки голос вылетал басистый
– Вы это про кого?...
– Да про того…
– А-а, да, припомнил – как дела его?
– Досрочно вышел, и притом по чистой…–
Смолк на минуту трубки звукомёт.
– Свяжитесь с Главным
Пусть к нему зайдёт [1, с. 317].
Фамилия «Попова» прозвучала, а где же имя? Отыскалось в поэме и оно, во второй песне:
Все жены любят,
Хоть не говорят,
Когда их за любовь благодарят.
Жуан отрадно в бережном наклоне
И целовал, и взгляд жены ловил,
Ласкал ей груди, словно бы кормил
Два жадных клюва с ласковой ладони,
Дивился в тайне, что дитя Сибири
Вела себя
Как женщина Севильи [1, с.178].
Мужчины все,
Чем более грешны,
Тем больше и в желаниях смешны,
Чтобы жена была и не тиха,
Но отвечала нормам идеала,
Чтоб знала всё и ничего не знала,
Чтоб, согрешив, не ведала греха.
Уж не на этой ли душевной криви
Родился миф
Безгрешности Марии?
В делах любви,
В игре огней и стуж
Взывают часто к родственности душ.
Неправда это, здесь нужна полярность,
Здесь нужен тот особенный магнит,
Который тем вернее породнит,
Чем больше нежность и сильнее ярость... [1, с.179].
Жалею, что тогда, в давнем разговоре с Верой не спросила о том, как же выглядела её мама. Но жива, ей 80 лет, подруга Веры по институту, они учились в параллельных группах – Галина Александровна Бармина. Она была удивлена, что я интересуюсь Вериной мамой. Я спросила её о внешности Марии Андреевны Поповой. Бармина мне ответила: «Она была очень красивой женщиной в свои зрелые годы. А в молодые и подавно».
Красива женщина
В поре такой
Какою-то особой красотой.
Здесь кисть нужна, а не слова поэта,
Чтоб красками живыми передать,
Как на неё нисходит благодать
Высокого небесного расцвета… [1, с. 199].
«Каштановые кудрявые волосы, красивые карие глаза, чудный цвет лица – румянец на щеках, – добавила Бармина. – А дети в семье Поповых внешностью пошли в отца».
«Но я, – добавила она, – тоже недолюбливала Марию Андреевну, потому что никогда не видела её где-нибудь идущей рядом с дочерью, она заходила к Вере, но очень редко. Знаю только, что отношения Веры с матерью были очень натянутыми почти до смерти матери».
И вот не об этих ли отношениях написано в поэме:
Ах, если б всё,
Что в жизни знала мать,
Да бестолковой дочке передать,
Ну, например, что той самой грозило
Не народиться с девичьим лицом,
Что мира не было с её отцом,
Когда она в себе её носила… [1, с. 274].
Плохие отношения М. А. Поповой с мужем Сергеем Поповым привели к тому, что Мария Андреевна пыталась прервать последнюю беременность, но ей это, на счастье, не удалось.
Поэма Василия Фёдорова «Женитьба Дон-Жуана» – это воспоминание о прошлом, о молодости, о Сибири, о большой, до конца жизни не проходящей, немеркнущей любви; об окрепшей в жизненных испытаниях дружбе.
Воспоминанья – памяти разминка,
Воспоминанья – долгая пластинка
Лишь стоит ту пластинку завести… [1, с.281].
…Бессмертную славу
Меняю охотно
И сердце вручаю
Лишь смертной судьбе.
На что мне бессмертье,
Бессмертье бесплодно,
Пока не увижу
Творца я в себе.
Одну назову лишь
Своею судьбиной
Одна лишь на свете
Мне станет родной.
Любви упоенье
Найду я в любимой
Все прелести мира
Открою в одной… [1, с.158].
Сгорели письма. Нет Марии Андреевны Поповой, нет Веры. Мы никогда не узнаем адреса любви поэта Василия Фёдорова и Марии Поповой, но есть поэма – апофеоз этой любви. Пусть тайна двух останется тайной для всех нас, ведь именно это имел в виду наш любимый поэт, когда писал:
Не бойтесь страсти,
Но в любви горячей
Любая страсть
Должна быть только зрячей.
Пусть синие померкнут небеса,
Пусть голубые рухнут небосводы,
Но писанные матерью природой
Любви своей храните адреса.
В мужчине с женщиной
Есть святый дух,
Когда хранится ими тайна двух [1, с.152].
* * *
У поэмы есть и ещё одна тайна.
И эта тайна посвящена очень близкому другу поэта, имя которого мы вряд ли узнаем. Всякий раз, когда я перечитывала поэму, я понимала, что одной темой любви она не исчерпывается, что у поэта есть ещё какой-то нерастраченный душевный пласт. Почему нужно было выбирать такую необычную форму написания, включая песни, вводить в арсенал поэмы – гитару. Гитара и песня всегда собирает друзей, самых дорогих, самых надёжных.
В поэме – семь глав и семь песен, различных по тональности: лирическая, песня-страдание, маршевая, колыбельная, философски наполненная, песня-призыв, строевая:
Есть в русской песне
Высшая отрада,
Дойдёт до песни, ничего не надо,
Лишь песню дай – поющие не пьют… [1, с. 311].
Поэт через своего друга-героя выражает свои страдания, какие-то свои душевные смятения. И вот строки, подтверждающие это, и произносит их его герой Жуан, не выдуманный, а реальный друг из жизни:
– Мой друг поэт,
Ты думаешь, что я,
Я, Дон-Жуан, лишь выдумка твоя,
Лишь тени тень, живущая фиктивно?
Не льсти себе, хоть и приятна лесть,
Не ошибись, пойми – я был, я есть
Вполне осознанно и объективно,
Иначе бы любые испытанья
Не принесли такого мне страданья.
Мой друг поэт,
Не тщись из доброты
Воображать, что по несчастью ты
Влюбил меня, женил, толкнул к разбою.
Нет, милый, нет, сквозь радость и беду
Не ты меня, а я тебя веду,
Тащу тебя три года за собою.
Так в нашей дружбе, бывшей между нами,
Мы поменялись главными ролями.
Мой друг поэт,
Тебя в твоём стыде
Увидел я, ты помнишь, на суде,
Готового тогда к моей защите.
Да, да, хотел тебя я отвести,
От самобичевания спасти,
Себя же от себя освободить и…
Ну, словом, подчеркнуть
Тем жестом странным,
Что чувствую себя
С тобою равным [1, с. 306].
За что же стыдно было поэту? Что мучило его постоянно и, как оказалось, до самой смерти. От какого самобичевания хотел спасти его друг? Какое горе пережил он подобно своему другу-герою?
…Не он ли
При долине перед взгорьем
Два года возносил себя над горем?
Не он ли у обрыва на краю,
Облаянный сторожевыми псами,
Мужскими небегучими слезами
Два года отмывал любовь свою?
Превозмогая горести и боли,
Поднялся над самим собой
Не он ли? [1, с. 312].
Для страстного
Любовь – душевный оттиск,
А вместе с тем и смысла трудный поиск.
Но истина давалась нелегко,
Внушалось болью, вставшей над интригой.
Перед любовью вечной и великой
Всё злое, однодневное – мелко.
Для страстного не может быть иначе, –
Простив однажды,
Страстный любит жарче [1, с. 312-313].
Зачем автор поэмы, так любящий своих героев, даёт им новое испытание – болезнь и смерть Наташи? Не значит ли это, что он не хочет уходить от жизненной правды, которой питал свою поэму с самого начала.
Так было с кем-то очень близким, а может быть с ним самим?
…Почувствовав себя намного бренней,
Становимся добрее и смиренней
Пред мрачной вечностью небытия.
Ещё живём, но будем же решаться:
Кому уйти,
Кому пока остаться.
У многих неприятий
И приязней
Немало остаётся скрытых связей,
Не ставших связью зримой и прямой… [1, с. 323].
Вот и готовый ответ на мой вопрос, поставленный выше:
Случалось быть наедине с бедой,
В бессилии перед бедою той.
Я говорил себе: живи, как травы, –
Прольётся дождь, цветком в росе гори,
А засуха сожжёт тебя, умри
Другим без пользы,
Для себя без славы.
Но возникал вопрос невольный сразу:
Тогда зачем же человеку разум?
А если есть,
Зачем он не глубинный,
Не полный, а какой-то половинный?
Пусть страхов стало менее в числе,
Но всё равно мне горестно и больно,
Что столько зла блуждает бесконтрольно
На нашей изумительной земле… [1, с. 328].
Подводя итог своей поэмы поэт Василий Фёдоров объясняет, почему его героям пришлось пройти такой мучительный путь к пониманию смысла жизни и её главного достояния – любви:
Читатель милый,
Вспомни, что в начале
Мы песни запевали без печали.
Счастливые концы всего милей,
Но я писал без мысли, чтобы легче,
Нет, не стихи, а судьбы человечьи
В мучительных исканиях путей,
В исканиях любви – до пониманья
Её как высшего
В нас достояния.
Все беды,
Лезущие даже в строчку,
Увы, неотвратимы в одиночку.
Нам не дано самим изобрести
Свой лёгкий путь,
Свою любовь и нежность.
К трагедии приводит неизбежность,
А к драме может случай привести,
Хотя и случай, будучи нечаянным,
В ряду других
Бывает не случайным. [1, с. 331].
Вот и ещё одна подсказка нам, читателям: поэма родилась не случайно, в каждой её строчке боль и любовь поэта, доверительный разговор с нами о себе:
Что мне сказать,
Тоской не бременя,
Когда о счастье спросите меня?
Скажу вам, склонный
К прежнему пристрастью:
Большое счастье – это, на мой взгляд,
Не только сам конечный результат,
Но и дорога, что вела нас к счастью.
И пусть никто из нас не забывает,
Что в чистом виде
Счастья не бывает. [1, c. 331].
Поэма «Женитьба Дон-Жуана» – любимое творение поэта, его сердечная песня для всех друзей, которые есть и которые будут; как завещание каждому из нас звучат заключительные строки этой удивительной поэмы – песни любви и жизни:
И если бы
При виде тяжких мук
Обиженному другу верный друг
Сказал однажды, поздно или рано:
– Из многих книг, а их хоть пруд пруди,
Ты книгу, если есть она, найди
И перечти «Женитьбу Дон-Жуана»! –
Тогда б и я за гробом верил страстно,
Что жизнь свою
Потратил не напрасно! [1, c. 332].
Список литературы
1. Фёдоров В. Д. Собрание сочинений: В 5 тт. Т. 3. – М.: Современник, 1988. – 334 с.