В окопе жижа, над окопом свист. Осколки режут переспевший лист.
И колокольчик гильзы, звон издав, шипит из лужи, все тепло отдав
короткому, как окрик декабрю, в котором ОН успел сказать «люблю»
в мобильник старый с треснувшим стеклом, когда ещё не грянул напролом
гранатомёт ,а в тишине виска пульсировала колкая тоска
по запаху её и по тому, как гладит она волосы ему
и как целует, чуть прикрыв глаза, в которых просыпается слеза,
а вечер обещает чудеса и до курантов ровно три часа,
и в пузырьках шампанское, и ель в фонариках, а за окном метель...
В окопе слякоть, а на сердце жах и злость на тех, кто в дымных блиндажах
решил развлечься пьяною пальбой, и завязать в финале года бой.
И даже не из жажды убивать, а от удушья скуки, твою мать.
Царапнуло по правому виску, кевлар не сдал, живой, но на мыску
у берца, утонувшего в грязи, вдруг заалели капли… черт возьми,
попали, суки всё же, в лёгком свист… и медленно кружит последний лист
куда-то мимо, вниз наискосок, на дно окопа, в грязь уткнув висок…
А где-то вечер греют чудеса и до курантов только полчаса,
и в пузырьках шампанское и ель в фонариках и белая постель…