Из откровений одного холостяка

Юрий Осиян
ИЗ ОТКРОВЕНИЙ ОДНОГО ХОЛОСТЯКА

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Ну, вот и год уж на исходе, и новый снова у ворот,
и все, как должно, как по моде, готовы встретить Новый год!
И надо дань отдать природе,- повсюду снег лежит, метёт,
и только выше, в небосводе, мерцает отблеск ярких звёзд.

Стоит на площади с иголки, нарядно Ёлка, как всегда,
а рядом радуясь, у Ёлки, снуёт задорно детвора.
И пусть мороз, и даже колкий, и нет поблизости костра,-
сегодня в городе, в посёлке, мороз тот детям не беда.

Пришёл и Я, пришёл, на Ёлку из любопытства поглядеть,
чтоб просто так, порой без толку, забытым дома не сидеть.
Играет музыка в округе, мерцают нежно огоньки,
А я один, Я без подруги, встречаю праздники Зимы.

А дома что, а дома скука, "инет", да телик иногда,
что, в общем,  всё, такая мука, - обман, завистливость, вражда.
Где ты средь тех, как тот зверюга, с оскалом  грозного волка,
по их же правилам досуга, проводишь время завсегда.

Где нет того, кто был бы другом, опорой  верной для тебя,
в часы душевного недуга, когда так гложет пустота.
Где вечно всё идёт по кругу,- знакомство, флирты, суета,
и нет того, кто мне, как другу, сказал бы честно,- Я твоя…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
А снег идёт, идёт и вьюга, вступив опять в свои  права,
со светлой площади подлюка, домой всех  гонит и меня.
Где скудный стол и вечно скука, как  в этот праздник и всегда,
и нет ни продыху, ни звука,- всё та же бытность, что была.

И как-то в памяти всплывают, уже давнишние года,
как будто мне, напоминая, как было раньше и когда.
И сразу мысли увязают, всё даты в памяти  крутя,
когда вот так же все, гуляя,- гулял и радовался - Я.

Стояла ёлка и живая, не то, что ныне,- ерунда,
и всю квартиру освящала, своими красками огня.
А рядом стол, семья большая, соседи верные, родня
и все на счастье, наливая, кричали звонкое.- Ура!

Смотрели телик, как обычно, концерт весёлый  «Огонёк»
и мать родимая привычно, к столу нам ставила пирог.
И как то мило, гармонично, гуляла, празднуя страна,
а вместе с ней аналогично, наверно все,- и Мы, и,- Я… 

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Ты помнишь, Мама помнишь это, наверно помнишь Мама, ты,
как впрочем, все свои рассветы, свои бессонные часы.
Как нас с сестрой ты, поднимая, учила разуму всегда,
где Я, порой не понимая, считал всё это,- ерунда.

Как часто тем Я, огорчая, куда-то вечно уходя,
считал, что всё уже Я знаю, на то есть право у меня.
А ты на землю опускала, развеяв призраков мечты,
и всё на путь тот наставляла, как надо жить учила ты.
 
Летело время, словно птица, стучали, тикали часы, 
а вместе с тем, и Я, с сестрицей, взрослея быстро,- подросли.
И вот уж взрослые Мы стали, детьми, семьей обзавелись,
и как-то тихо меж делами, дороги наши разошлись.

А ты, как водится родная, как будто белка в колесе,
крутилась вечно между нами, забыв о прочем, о себе.
А Мы тебя, не понимая, в заботах разных, в суете,
по жизни, с рисками шагая, всё забывали о тебе…

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Страна свалилась и в разрухе, отбросив планы все, мечты,
загнала всех в такие муки, что свет не виделся в пути.
Где каждый сам и кто как может, искал свой путь из нищеты,
и этот путь настолько сложен, нам оказался всем, увы.

Но как-то жили, выживали, крутились как-то все в стране,
и в этой гонке забывали, порой о чувствах, о добре.
Где каждый думая о жизни, о злой проказнице судьбе,
стремился путь себе до тризны, устроить как-то по себе.

Ты помнишь Мама, помнишь это, как было сложно всем и Мне,
ты помнишь не было совета, как выжить детям и семье.
И жизнь, как многих помотала, по рынкам разным, по стране,
а той, что «рядом» не хватало, тех денег вечно в кошельке.

И ты по силам помогала, забыв конечно о себе,
и нас, и внуков поднимала, и помогала Ты сестре.
А Мы, как дети по привычке, отнюдь чтоб, что-то отдавать,
спешили с дерзкою сестричкой, хотя бы что-нибудь да взять.

И Ты, конечно же, давала, ведь как родным-то не отдать,
и как-то скромно прозябала, стараясь Нас не огорчать.
А Мы с сестрой, не замечая, как было тягостно тебе,
за ритмом жизни поспевая, крутились вечно в суете.

А ты конечно же страдала, и как тут было не страдать,
когда на пенсии усталой, не в силах было почивать.
И как-то тихо угорала, стараясь то не замечать,
и вот он день,– тебя не стало, и не вернуть, и не поднять…

ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Сестра, прожжённая хапуга, желая весело гулять,
меняла жизнь, меняла друга, как та прафура или бл*ть.
И так Мы жили друг без друга, в обиде, в зависти, в злобе,
а та, что рядом, что «подруга», травила душу всем, и Мне.

Но  шли года, взрослели дети, и отдавая всё семье,
порою  слышалось в подтексте, что тем Я лишний по судьбе.
И ночью часто засыпая, в усталый сон свой уходя,
Мне так хотелось вскрикнуть: «Мама!Зачем оставила меня?»

Семья, как водится, распалась, и дети так же, кто куда,
и, что в итоге мне досталось,- обида, горечь, пустота.
И только в сердце мало малость, на тернах этих бытия,
твоя духовность и осталась,-  надежда, вера, чистота.

А может к лучшему,- не знаю, не знаю, что тебе сказать,
но только то, что проживаю, наверно лучше не познать.
Страна развалена, в разрухе,- работу надо добывать,
и в этой жизни, в этой муке, похоже, счастье не видать.

Повсюду банки, небоскрёбы, на фоне общей нищеты,
вздымая вверх под небо своды, растут, что осенью грибы.
Стоят в развалинах заводы, что раньше строили отцы,
и каждый день, и год от года, всё хуже, хуже всё, увы.

И нет, не видится просвета, и нет того, кто среди тьмы,
прервал бы круг тяжёлый этот, увёл бы с царства Сатаны.
Одно враньё, враньё и это, повсюду слышится, увы,
и тех избранников к ответу, призвать не в силах часто,- Мы.

Вражда кругом, да кривотолки, разрывы уз среди родни,
где  все порой, живут, как волки,- по жёстким правилам тайги.
Как хорошо,- не видишь это, уже не видишь это,- Ты,
а я живу, живу при этом, и все так жить обречены…

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
А снег идёт, идёт и где-то, ракетниц выстрелы видны,
ведь в Новый год, ведь в праздник этот, надеждой все окрылены.
Вот так и Я, ища ответа, да не сумевший тот найти,-
живу надеждою при этом, порой страдая от хандры.

А снег идёт, идёт и где-то, веселья шуточки слышны,
ведь Новый год! ведь праздник это, а я один среди тоски.
К чему опять, к чему всё это, тебе поведал Я,- Пойми,
чтоб где то там, в закрытом свете, моё услышала,- Прости!