Где Аликоновка, вскипая, блестит хрустальною слезой,
Легенды солнечного края не раз вставали предо мной
Как будто замка очертанья – гора нам видится вдали.
О нём слагаются преданья – о злом коварстве и любви.
Прекрасна юная Даута всепобеждающей красой,
Стройна, нежна как незабудка, взгляд отливает бирюзой,
Как будто бы вода и небо слились в сиянье чудных глаз.
В неё влюбился б каждый, где бы ни повстречал её хоть раз.
Случилось. Драма назревала. Он был красив, как Аполлон.
Как, право, в жизни надо мало тому, кто беден и влюблён.
Меж ними искра пробежала, и страсти запылал костёр,
Любовь своё вонзила жало, к ним голубь два крыла простёр.
Была Даута рождена в богатстве и любви отцовской,
Но с юных лет она, княжна, жила и скромно, и неброско.
Увы, увы! Он был пастух, простой пастух, наёмник князя,
Но гордый, смелый горца дух не усомнился в ней ни разу.
Стучали в унисон сердца, и руки их переплетались,
И клятва «вместе до конца» была, казалось, крепче стали.
Но вот жестокосердный князь, её отец высокородный,
Над чувством девушки глумясь, назвал союз их сумасбродным.
Ну, что такое пастухи?! О счастье дочери радея,
Ей с малолетства в женихи он прочил старца-богатея.
Отец был твёрдым, как скала, не склонным повторять два раза,
И дочка просто не могла нарушить строгого приказа.
Судьба, жестокая судьба! Им путь один: «Погибнем вместе!
«Любимый, что-то я слаба… Ты – первый!» «Это дело чести!»
И парень бросился в ущелье, исполнив страшной клятвы долг.
Но страх жестокий, неподдельный её сковал и уберёг…
…………………………………………………………………
Быть может, так оно и было, но вот другие говорят:
Кинжалом юношу пронзила – в душе змеи таился яд.
Да, клятву верности сердца и губы их произносили,
Но престарелого отца она ослушаться не в силах.
Как раскричалось вороньё! О, да! Рука её дрожала,
Один лишь выход у неё – на остром кончике кинжала.
Такой вот у судьбы оскал – обычай дикого аула.
И труп любимого со скал в глухой овраг она столкнула…
………………………………………………………………….
Быть может, страх, быть может, спесь уберегли её от жертвы,
Но только попранная честь на ней осталась чёрной метой.
Княжна понуро, чуть живая, бредёт с повинною к отцу,
И вскоре дева молодая со стариком идёт к венцу.
Что ж, жили «долго и счастливо»? Быть может, просто – «как-нибудь»?
Отнюдь. Приливы и отливы душевных мук терзали грудь
Её за клятвопреступленье. И тлела искра той любви,
Лишь отпуская на мгновенье. Но, как любовь ни назови,
Но птицей Феникс возрождалась и разгоралась вновь и вновь.
И наконец она дождалась расплаты смертью за любовь.
О, женщины! Что им любовь?! Не зря твердят о том в веках,
И оттого коварства кровь на нежных девичьих руках.
…………………………………………………………………
Не знаем, страх ли, или спесь уберегли её от смерти,
Но только попранная честь была не лучше, уж поверьте.
Ночами, в звёздчатой дали, и в каждом клёкоте орла
Ей голос слышался Али, его душа к себе звала.
Дауту тянет, как магнит, тот крохотный клочок земли,
Который помнит и хранит последний – в вечность – шаг Али.
Ей чудилось, что в мир теней ушёл он с клятвой на устах,
Что там он думает о ней, любить её не перестал.
Ей чудилось, что их скала порой дрожала и курилась,
Как будто бы её звала, даря прощение и милость.
Она предательство своё тысячекратно осудила,
И тянет к пропасти её любви загадочная сила.
И говорят, что с давних пор меж пастухов от сакли к сакле
Легенда ходит среди гор, что силы девичьи иссякли.
Что ей супруг, богатый дом, мирских обычаев скрижали?!
Однажды светлым, ярким днём на ту скалу она вбежала.
Шепнула: «Милый, позови!» Зачем ей, нелюбимой, тело?!
И, распахнув крыло любви, на встречу с милым улетела…