стекают кровью острые слова,
по пыльной с топота сапог дороге,
Фемида, ты опять была права,
сейчас ты получаешь в нос от слишком многих.
художника посадят за измену,
хоть он остался верен миру и себе,
а те, кто вершит судьбы по дорогам в вены,
взвинтятся вверх по сорванной резьбе.
в наручники закован микрофон,
и глотки перерезанные смолкли,
да только вой собаки за окном
свидетельство, что еще рыщут волки,
что рано, слишком рано за бинтами
прятать иссеченное лицо,
что шрамы есть побочка от рекламы
благого дела молодых бойцов.
и тычут пушками в повешенное тело,
крича: живой! хоть треплется в ветрах,
снимают кожу с тех, кого и жизнь раздела,
и кому в шприцах давали страх.
художник выдыхал пары бензина,
а машина впитывала нал,
она себе законы приводила,
а художник тихо угасал.
стекают кровью острые слова,
по трещинам их камерных морщин.
и если за Россию нет поэта,
не будет за Россию и мужчин.