Разными бывают встречи: об одних сразу забываешь, другие же сохраняются в памяти надолго, с годами не теряя своей значимости.
Ехал как-то по своим неотложным делам и, чтобы скоротать время, в ожидании поезда, бесцельно прохаживался по аллее. Нет, далеко не по бунинской аллее, пленяющей пышностью русской природы, а по-советски посаженными липами, в ряд, соблюдающими канон озеленения привокзальной площади. И всё же, липы, стоящие средь придорожной пыли и гари, умудрялись благоухать, при этом создавая прохладу тени. По аллее постоянно суетились приезжающие – отъезжающие люди, схожие на бурлящий поток.
Внимание моё привлёк хорошо одетый, крепкого телосложения мужчина, лет эдак пятидесяти, неподвижно стоящий в конце аллеи. Казалось, он был незрячим. Но по мере приближения к нему, отступил в глубь аллеи. Меня поразила мертвенность его губ, а большие тёмные глаза страдальчески напряглись, ещё более оттеняя обветренное волевое лицо. Боясь ранить своим присутствием, я отошёл к скамейке, шага на три, и стал наблюдать, интуитивно чувствуя потребность узнать о чьей-то судьбе. И не ошибся. Постояв, минут пять, незнакомец, самым обычным голосом, попросил… закурить. Досадуя на столь лёгкое и скорое разочарование, молча достал сигареты и протянул ему. А он, жадно затянувшись, начал не спеша, будто говоря о ком-то:
- Жил на свете почти пятьдесят лет и не знал, что такой занозой может стать женщина. Жил шутя – мне на них везло. И побывал всюду: и на юге, и на севере, и на суше, и на море. Красивые женщины – моя страсть, и ни одной не пропустил мимо себя. И уходил от них налегке, не сожалея, потому как знал, - встречу ещё лучше. А женщины, знаешь, тоже послаще выбирают – льнут сами к тем, кто пощедрее, да по- сильнее. Нагулялся – пора жениться. И в жёны взял красавицу! Не верь тому, что с красивой жить тяжело, а это, ведь, как себя поставишь с первых дней. Женщины, как ретивые кони рвутся взбрыкнуть, а руку-то любят крепкую, надёжную. Жизнь моя потекла ровнёхонько: достаток, уют, и на сторону не тянуло; любви и дома вдосталь.
За этой напускной грубоватостью угадывалась искренность человека, быть может, впервые заговорившего о самом сокровенном. И он, как – будто угадав мои мысли, махнул рукой, мол, слушай дальше:
- Вечером захожу в аптеку, протягивая рецепт, заглядываю в окошечко. И надо же – глаза в глаза. Глаза – необыкновенной красоты, а свет от них такой, что в самую душу проникает, разливаясь теплом по телу. От неожиданности аж оторопел: стою, как истукан. А она протягивает лекарство, и так мило улыбается, что-то объясняя. Веришь, так до сих пор и не могу вспомнить о чём говорила. Только и глядел на неё. Куда и подевалась моя прыть! Сначала думал, что на меня вежливость так подействовала: мы – то уже все привыкли к хамству и в магазинах, и на рынке, и…да куда не глянь, кругом всем наплевать на тебя. А тут, как затмение на меня нашло – хочу хоть раз ещё взглянуть на неё. Кабы раньше о таком мне сказали – у виска пальцем покрутил бы. Ничего не могу поделать с собой, хочу видеть, и всё. Думал даже, что она чары на меня напустила. Сейчас-то насмотришься по телеку, да и Интернет кишит магией, и так настращают, что всего бояться начинаешь. Ну, думаю, до чёртиков досиделся и я у компьютера. Решил оздоровиться: тренажёрный зал, бег по утрам. Ноги бегут, а душа не отпускает: так и шепчет, мол, зайди, хоть разок взгляни на неё, ну не убудет же от тебя. Решил – пойду, разозлю грубостью, в ответ получу грубость, чем сердце распалённое и успокоится. Секрет открою – это было моим лекарством: как только зазноба нагрубит, как отрубает от неё, и никакими коврижками не заманишь. Кто ж это из великих сказал, что ничто так не портит женщину, как грубость? Вот де умные люди были, на века писали, а мы имён-то и не знаем, не то что книги читать, да разуму набираться. Ну, да, ладно. Дождался вечера, подхожу к аптеке полный намерения исполнить задуманное. А она с подругами из двери. И до того ей к лицу было длинное голубое платье, что и не сразу заметил больные ноги, и чуть прихрамывающую походку. Прошла, улыбнувшись, и будто лучик солнца побежал за ней! И опять меня окатила тёплая волна. Я стал искать встречи с ней. И знаешь где? На детской площадке: она гуляла с трёхлетней дочкой, а я поодаль сидел на скамейке, не решаясь подойти. Улучив момент, вовремя поднял мячик, уроненный девочкой. В благодарность она подняла на меня глаза, полные нежности, и улыбнулась. Никогда не забуду эти минуты – смешалось всё: восхищение её улыбкой и теплом её глаз, точёной фигуркой, и нежностью голоса и запахом воздушных светлых волос; и… какая-то, жалость. Как бы лучше сказать, чтоб доходчивее было. Это не совсем жалость, а скорее осознание, ну это как, вот видишь красивый полевой цветок и жалеешь, что не можешь защитить эту красоту ни от ветров, ни от холодов, ни от руки, срывающей цветок. Ещё большее смятение испытал в душе. А встреча высветила мою семейную жизнь, в которой было всё, кроме душевного тепла. Даже после длительных командировок, весь умотанный, голодный, холодный, возвращаясь домой, не видел такой улыбки и радости на лице жены. Как-то всё в одну сторону было: зарабатывал неплохие деньги, всё до копейки отдавал, но кроме нарядов для неё дело не шло. А я и рад был, что моя жена лучше других одета. Любой каприз списывал на ревность, что льстило мне. Так бы до гроба и дожили, если бы не покупка машины. Порой одной фразы достаточно, чтобы понять истинное отношение к тебе. Так вот, упёрлась, ни в какую, да в запале и скажи, мол, тебе сойдёт и подешевле, а я шубу хочу. Враз протрезвел мозгами: машину взял, шмотки её дорогие – в клочья. Так вот и жили: со стороны – голубки, а изнутри – по обязаловке, как большинство. После работы домой идти не хотелось. Пробовал кабак, да не помогло: кураж в молодости хорош, а с годами потеплее хочется. Не зря говорят: мужик верхом за низ платит, значит душой за страсть. Приглядись, кто поумнее, да посмелее – меняют жён, а кто послабее – спиваются.
Уловив мой недоверчивый взгляд, поспешил заверить:
- Да это не я, это статистика просчитала нашего брата. Да, ладно: веришь – не веришь, расскажу, бо сердце жмёт, сил нет уже. Да и время ещё есть. Словом, стал с нею видеться, да всё по хозяйственной части: то ковёр, отвалившийся от стены, прикреплю, то дверь худую починю, то замок в двери смажу. Осторожненько узнавал о ней, видя, как она не жалует мужчин. Да и было от чего: муж-то ушёл от неё после аварии, оставив с годовалой дочкой. И надо же, ей - ноги вдребезги, а ему – хоть бы что. Врач, какой-то “доброхот” возьми и скажи, что она на всю жизнь останется в инвалидной коляске. Тот и сбежал. Я лишних вопросов не задавал, было и так понятно: не торопился, надеялся, со временем поймёт серьёзность моих намерений. Ухитрялся деньгами помочь – обиделась, мол, купить хочу. А дочка её, так и тянулась ко мне: бывало играя, взберётся на плечи и так прижмётся к моей щеке, слезу вышибает. Да и я к ней прикипел. Своих- то Бог не дал. Ну, думаю, хватит притворяться, пора начистоту поговорить. И надо же, лампочке в люстре сгореть? И вот стою на ветхом стульчике, пытаясь дотянуться до лампочки, вишь, сам-то я не высок. Стул покачнулся, а она, от страха, и хвати меня за колени. Глянул вниз: Боже, какая грудь, какие губы! Ухватил, стал целовать, а она… с силой оттолкнула: “Не смейте! Наши отношения ни к чему не приведут”. Тут и взыграло моё самолюбие, подумал, дескать, я не той красоты. Да возьми и скажи: “С чего Вы взяли, что ухаживаю за Вами, я просто пожалел Вас”.
Незнакомец замолчал, болезненно сморщив лоб. Горя желанием узнать, а что же было дальше, я протянул ещё сигарету, полагая, что это придаст силы говорить. Взглянув на часы, как бы оценивая, хватит ли времени для рассказа, он продолжил:
- Нет, она не закричала, а медленно, как подбитая птица с опущенным крылом, открыла дверь. Я пулей вылетел из квартиры. Если б знал в этот момент, что теряю её навсегда, ни за что бы не ушёл. А тогда – куда там! Думал и получше найду. Ан, нет, чем больше встречался с женщинами, тем больше вспоминал о ней. Бывало: тело тешится, а душа – с ней. Понял – не смогу без неё. Пошёл с повинной, да поздно. Уехала, а куда, так никто и не сказал. Запил тогда крепко. А когда очнулся, второпях, уехал на Север. Благо, тот всем горемыкам даёт приют. Ох, и отчаянно вгрызался в его вечную мерзлоту! По ночам мечтал: заработаю денег, приеду и построю своей ненаглядной дом, обустрою, сделаю всё, чтоб только любоваться ею. Стал писать: просить, умолять – письмо за письмом шлю и шлю, как одержимый. Ответа нет и нет. Решился сам приехать к ней. Звоню в дверь, а на пороге – другая хозяйка.
Голос диктора, объявляющего прибытие поезда, прервал разговор. Незнакомец, вслушиваясь, помедлил и протянул мне листок бумаги и, не дав возразить, круто повернулся и скорой походкой зашагал к поезду.
Письмо состояло из нескольких строк, аккуратно написанных женскою рукою. “…не казните себя, прошлое мне дорого. Благодарю за урок, преподнесённый Вами. Сделав не одну операцию, поборола свой недуг.
Что ж, такова жизнь – всем хочется тепла, но только с той разницей, что одни ищут и не находят, а другие – случайно спотыкаются об него же и теряют, быть может, одно единственное, дарованное жизнью.
Прощайте…”
Раздался свисток электровоза, но я так и стоял не в силах оторвать взгляда от строк, болью откликнувшихся в моём сердце.
Валле Дан