Алые Паруса Грина. Ч. I. Если душа таит зерно чуда

ОГЛАВЛЕНИЕ

1.«Малообщительный по натуре»
2.Словно кто-то перевёл железнодорожную стрелку…
3.Открытие профессора И.М. Когана
4. «Две Ассоль»
5. «Брызнуло по корзине листом…»
6. Ассоль и Наташа Ростова
7. «Новая душа будет у него и новая у тебя…»
7. У Ассоль тоже были две косички

Странная она была девчонка -
Только к морю направляла взгляд,
Принимая каждую лодчонку
За пунцовопарусный фрегат.

Платьишко - заплата на заплате.
Но упрямо сжат был дерзкий рот;
«Капитан приедет на фрегате,
И меня с собою заберет!»

Как жилось девчонке этой трудно,
Легче даже Золушке жилось!
Но уж как мечталось непробудно!
А в мечтах и радости и злость.

Злость к подругам, к мелочным соседям,
Для которых сказка - лишь обман,
Кто твердит: «Вовеки не приедет
Твой великолепный капитан».

                Сергей Наровчатов. Алые Паруса



 
                1.«МАЛООБЩИТЕЛЬНЫЙ ПО НАТУРЕ…»

  Лонгрен, отец Ассоль, кажется, считается положительным персонажем: он любит дочь, и нет у него никого дороже неё. Но если вдуматься, личность очень несимпатичная. Мрачный мизантроп, своих земляков откровенно презирает, хотя, вроде бы, они ему ничего плохого не сделали. Не все же в Каперне Меннерсы, народ-то всё рабочий, трудяги-рыбаки, и труд их не только не лёгок, но и опасен. Конечно, они грубоваты, книжек не читают, после тяжёлых трудов расслабляются по вечерам в трактире Меннерса, где водка не переводится и, как сказал о них собиратель народных сказок и песен Эгль, сказок не рассказывают, песен не поют, но тут же, противореча сам себе, добавил, что всё же рассказывают и поют – сказки «о хитрых мужиках и солдатах с вечным восхвалением жульничества» и песни «грязные, как немытые ноги, грубые, как урчание в животе, коротенькие четверостишья с ужасным мотивом». Но разве это повод их презирать? И   разве моряки «Ориона», на котором Лонгрен проплавал десять лет, отдыхая в портовых кабаках, расслабляются чаем и кофе, а не ромом, отличаются изысканными манерами и поют чувствительные романсы о любовных страданиях?
  Интересно бы также знать, как у него складывались отношения с матросами. Корабль – это замкнутое пространство, окружённое водой, работа моряка трудна и опасна, в море просто невозможно быть индивидуалистом, и если ты сторонишься морского братства - пропадёшь. В море Лонгрен тоже был бирюком? Или там его мизантропия никак не проявлялась? У Грина на этот вопрос  нет ответа. Он скупо сообщает, что, расставшись с кораблём,  Лонгрен взял расчёт и попрощался с товарищами – значит, какие-то нормальные человеческие отношения у него с ними были. Но были ли у него в корабельной команде друзья? В Каперне точно у него друзей не было.
  Конечно, бывают люди общительные, бывают нелюдимы – такими их бог сотворил. Грин пишет о Лонгрене:

  «Малообщительный по натуре, он, после смерти жены, стал ещё замкнутее и нелюдимее. По праздникам его видели в трактире, но он никогда не присаживался, а торопливо выпивал свой стакан водки и уходил, коротко бросая по сторонам «да», «нет», «здравствуйте», «прощай», «помаленьку», - на все обращения и кивки соседей. Гостей он не выносил, тихо спроваживая их не силой, но такими намёками и вымышленными обстоятельствами, что посетителю не оставалось ничего иного, как выдумать причину, не позволяющую сидеть дольше.
  Сам он тоже не посещал никого: таким образом, меж ним и земляками легло холодное отчуждение, и будь работа Лонгрена – игрушки – менее независима от дел деревни, ему пришлось бы ощутительнее испытать на себе последствия таких отношений»

   Почему смерть жены так на него повлияла? У меня тоже умерла жена, и я любил её, да и мало ли у кого умирают жёны. Мой отец, схоронив жену, людей не дичился. Разве жители Каперны виноваты в том, что Мери умерла? По словам соседки, когда у Мери кончились деньги, они ей помогали:

   «…нет почти ни одной семьи, где я не взяла бы в долг хлеба, чаю или муки».

  А кто хорнил Мери? Ясно, что старушка-соседка одна сделать этого не могла, да к тому же у неё на руках был грудной ребёнок. Наверняка мужчины-соседи  сколотили грб, вырыли могилу, а женщины обмыли тело, одели и в гроб положили.  Были, конечно, и  поминки, пусть и самые скромные. Не похоже, чтобы Лонгрен был за это односельчанам благодарен. Судя по тексту, он никого, кроме дочери, не любил. Я думаю, если бы её не было, он в своём одиночестве просто сошёл бы с ума как прототип Робинзона Крузо моряк Селькирк, живший на острове один. Мизантропы часто всю нерастраченную любовь сосредотачивают на ком-то из близких или на животных. Человеконенавистник Гитлер любил только Еву Браун и свою овчарку. Фаина Раневская   сумела, как Лонгрен, настроить против себя всю труппу Театра Моссовета, где она работала, и единственным  близким человеком для неё была её собачка. (Остроты актрисы очень популярны, но, кажется, никто не заметил, что они всегда злы – на язычок ей не попадайся. Мой знакомый, работавший в советское время на Мосфильме, рассказал такой случай. Однажды, когда Раневская пришла  в свой театр, несколько актёров сидели и разговаривали. Она поздоровалась, но никто ей не ответил – так её в театре «любили».  Она: «Вот как хорошо - никого нет, пёрнуть можно».  Прошу прощения у дам за физиологическую подробность.)  Грин пишет, что после случая с Меннерсом, когда жители деревушки возненавидели Лонгрена, тень этой ненависти  «пала и на Ассоль, девочка росла без подруг». А до этого случая у неё были подруги? Писатель об этом не сообщает, но, похоже, уже тогда «тень» неприязни к её отцу «пала» на дочь. Девочке не позавидуешь:

  «Играя, дети гнали Ассоль, если она приближалась к ним, швыряли грязью и дразнили тем, что будто отец её ел человеческое мясо, а теперь делает фальшивые деньги. Одна за другой, наивные её попытки к сближению оканчивались горьким плачем, синяками, царапинами и другими проявлениями общественного мнения; она перестала, наконец, оскорбляться…»

  За нелюдимость отца пришлось расплачиваться бедному ребёнку…

  «Скажи, почему нас не любят?» – «Э, Ассоль, – говорил Лонгрен, – разве они умеют любить? Надо уметь любить, а этого-то они не могут». – «Как это – уметь?» – «А вот так!» Он брал девочку на руки и крепко целовал грустные глаза, жмурившиеся от нежного удовольствия».

   «Они» не умеют любить. И угольщик Филипп, защищавший Ассоль от клеветы Хина Меннерса, тоже не умеет любить? Ну а он, Лонгрен, умеет? Да, любит дочь, любил жену. Не слишком ли мало? То, что не любили Ассоль, конечно, не справедливо, девочка ни в чём не виновата. А за что любить Лонгрена? Что он сделал для того, чтобы его любили? Он сам построил берлинскую стену между собой и односельчанами, а они, вишь, виноваты: любить не умеют.  Есть пословица: «Лучше сто раз поссориться с женой, чем один раз с соседом». Ладно, не люби соседа, сердцу не прикажешь, но поддерживать добрососедские отношения – это же в порядке вещей. Соседка помогала его жене, пока он был в море, ухаживала за ней и ребёнком, пока та болела, похоронила её и продолжала нянчить девочку после смерти матери, и по возвращении отца продолжала нянчить, пока та не начала ходить.  Она тоже не умела любить? Одинокая старая женщина наверняка любила Мери как родную дочь  и полюбила Ассоль как внучку, и если раньше Лонгрен дичился её, как и всех жителей деревни, то неужели за то время, когда они вместе заботились о девочке, они нисколько не сблизились? И он не испытывал к ней никакой благодарности за всё, что она сделала? Научился ребёнок ходить – и пошла вон, старая, ты мне не теперь нужна. И больше она на страницах повести не появляется. Очевидно, когда старушка, соскучившись по Ассоль, приходила в гости, Лонгрен её выпроваживал так же, как и всех, кто к нему приходил в первое время, и, так же как и всем, ей пришлось забыть дорогу к его дому. Он бы мог ей по-соседски тоже чем-то помочь: сделать какую-то мужскую работу по дому, что-то починить, вскопать весной огород, что-то купить в городе из продуктов. Она ведь не молода, и каждый раз ходить в Лисс ей нелегко. Помог ли? «Почему нас не любят?»А за что же любить-то?
  Кстати, а как Лонгрен обходился без помощи этой женщины, когда ему надо было отлучиться в город, чтобы  продать свои игрушки, закупить материалы для новых, да и продукты тоже, ведь в лавке Менерса он принципиально ничего не покупал? (Продукы не покупал, а в тракир Меннерса выпиь стаканчик водки приходил. Если уж он такой  принципиальный, мог бы и водку покупать в городе. Тут Грин явно не продумал, и таких непродуманных деталей  в книге не мало.) Оставлял маленькую девочку, едва научившуюся ходить, одну? До Лисса, как написано в книге, «не менее трёх часов скорой ходьбы». Три часа скорой ходьбы туда, столько же обратно, да и в Лиссе тоже надо провести сколько-то времени, чтобы сделать все свои дела. Итого на всё-про всё примерно семь часов, и всё это время крошка Ассоль одна, голодная, не ухоженная? Но вот она подросла, ей уже восемь, и отец отправляет её в город продать игрушки и получить деньги за товар. До города не «менее трёх часов скорой ходьбы», но ходьбы взрослого человека, а сколько понадобится времени ребёнку? Она ведь в дороге будет ещё и уставать, останавливаться, чтобы отдохнуть и покушать. Допустим, дойдёт она часа за четыре. Четыре часа туда, четыре обратно и сколько-то времени она пробудет в городе. Итого полный восьмичасовой рабочий день с гаком! Девочке придётся отправиться рано утром, а вернётся она только вечером, с деньгами - это  если ей повезёт и её по дороге не ограбят. А если её подкараулит педофил? А в это время Лонгрен окучивает свою картошечку, нисколько не беспокоясь о дочери. Сам бы сходил в город,  скарый дурак, а картошку и завтра окучить не поздно!
  Что же касается истории с трактирщиком Меннерсом, тут и вовсе наш герой не заслуживает уважения. Меннерс, конечно, негодяй, но он не уголовный преступник, не убийца. Он пытался склонить к блудному сожительству замужнюю женщину, но это грех, а не преступление. Он не дал ей денег в долг, зная, что она голодает, но это подлость, а не уголовщина. Этот блудник  ведь не желал её смерти, и если бы она послушалась здравого совета соседки и не пошла на ночь глядя в грозу в город, была бы жива, а хлеба ей сердобольная соседка дала бы. Никто не требует, чтобы Лонгрен по-христиански простил и возлюбил своего врага, но месть его была не соразмерна проступку Меннерса. Лонгрен  мог бы поступить с ним по-мужски: вернувшись из плавания и узнав от соседки о том, как умерла его жена, пошёл бы в трактир. Там, конечно, матросы, их жёны,  с руками, «круглыми, как булыжники» и все, конечно, знают историю смерти Мери (в деревне всё про всех знают, а сердобольная соседка уж конечно не считала нужным скрывать), и все Лонгрену сочувствуют, особенно женщины. И все, конечно, увидев вошедшего Лонгрена,  чувствуют: сейчас что-то будет. И Меннерс тоже чувствует - побелел, ручонки дрожат, льстиво заискивает: «С возвращением, Лонгрен. Чего желаешь? Водочки, икорки солёненькой?».  «А вот чего я желаю», - мрачно говорит Лонгрен и лепит в сытую морду трактирщика кулаком. А кулаки у него покруче, чем «булыжники» у жён моряков, так что бедный трактирщик пулей отлетает к трактирной стойке, и сверху на него валятся с полок бутылки. А Лонгрен: «И вот чего я желаю», - ещё удар, и ещё, и ещё, - «Это тебе за Мери»  - бросает он на прощание и идет к двери. Немая сцена. Наутро вся деревня знает, как Лонгрен защитил честь погибшей жены. После этого поступка все бы его уважали. Вечером избитый Меннерс приходит в лачугу Лонгрена заключить мировую (всё-таки не хочется терять покупателя, да и жители деревни не на его стороне, и мировая с оскорблённым им мужем была бы ему кстати), приносит бутылку водки, икорки солёненькой, предлагает деньги: «Это дочурке. Девочка-то какая хорошенькая. У-тю тю, маленькая!» - суёт ей в руки куклу. Лонгрен швыряет деньги ему  в лицо: «Мери просила у тебя денег, ты не дал, а я у тебя и гроша не возьму». На следующее утро вся деревня знает от всё той же соседки (сцена происходила при ней): трактирщик приходил мириться, деньги предлагал, а Лонгрен их прямо в морду». И опять односельчане на его стороне, и ещё больше ему уважения. 
  Более чем странно, что Грин  оправдывает убийство Меннерса. Именно убийство, поскольку имея возможность спасти погибающего и не сделать этого – то же убийство. Что не бросил Меннерсу верёвку, что удавил бы его этой верёвкой – результат один: смерть человека. То есть, Лонгрен – убийца, и сам сознаёт это: «Чёрную игрушку я сделал, Ассоль!». Ну, отомстил он Меннерсу – и что, легче ему стало? Нет, не стало, не зря после своего поступка «сидел перед угасающей лампой в глубокой задумчивости». Да и за что отомстил? Что сделал Меннерс такого, за что его следовало убить? Предложил женщине, которая ему наверняка давно нравилась, пойти к нему в содержанки пока муж в плавании. Гнусность? Разумеется. Но ведь не только в прошлом – и в наши дни девушки и женщины идут в содержанки к богатенькому Буратино, хотя голодная смерть им не грозит. И когда выходят замуж за Буратино из любви не к нему как к мужчине и как к человеку, а из любви к его счёту в банке – то же самое «в содержанки», и такой брак есть узаконенная, юридически оформленная форма проституции. Хотел ли Меннерс смерти Мери? Разумеется, нет. Он стал лишь КОСВЕННОЙ причиной её смерти, причиной невольной. Люди часто становятся невольной причиной чьей-то смерти, болезни или несчастного случая.   Например, когда я работал учителем в лицее, один из моих учеников  покончил с собой – выбросился из окна. Родители его постоянно скандалили, а он был мальчик чувствительный, да и с психикой, возможно, было не всё в порядке. Годами  рос в обстановке постоянных скандалов, переживал, убегал от домашнего кошмара к бабушке и однажды таким вот образом решил развязать узел. Последней каплей стала несчастная любовь: он полюбил девушку из его группы, ходил за ней, как тень, писал письма с признаниями, но она не ответила взаимностью.Конечно, вина за смерть подростка лежит на родителях, в меньшей степени – на классном руководителе, на учителях, в том числе и на мне, что были не внимательны, не видели, что с ним что-то не ладно, не помогли справиться с переживаниями, не убедили родителей. Но специально никто его не убивал, напротив, все хотели ему только добра, в том числе и родители. И уж совсем не виновата та девушка: она не обязана была любить его, сердцу не прикажешь. Вот и соседка Лонгрена – тоже ведь косвенно виновата в смерти Мери. Она должна была настоять, чтобы та не ходила в город на ночь глядя, когда вот-вот пойдёт дождь, а её организм ослаблен голодом и простуда может привести к серьёзным последствиям. Мой дед, отец моего  отца именно так и умер: в голодный 1921 год весной поехал в поле пахать, попал под дождь, простудился и умер. В другое время отделался бы лёгкой простудой и выздоровел, но организм был ослаблен голодом и не справился с голодом.
  А бывает наоборот: человек думает, что причинил кому-то зло, а на деле спас его. Например, в фашистской  Германии полицейский хотел арестовать немецкого коммуниста, но, чтобы не попасть в концлагерь,  тот   стукнул служителя порядка по голове чем-то тяжёлым. Всю войну он боролся с фашизмом, и только одно омрачало его совесть: что он, возможно, убил человека. Уже после войны на улице вдруг кто-то бросается к нему, обнимает, за что-то благодарит. Оказалось – тот самый полицейский. Коммунист, оказывается, жизнь ему спас: после удара по голове тот попал  в больницу, после чего был признан негодным к военной службе. А был бы здоров, наверняка попал бы на восточный фронт, где мог быть убит пулей советского солдата или снарядом. Знай Меннерс, к чему приведёт его поступок, наверняка дал бы Мери денег, ибо, повторяю, он негодяй, блудник, но не убийца. За это бьют по филиономии, но не убивают, и жители Каперны правы, объявив Лонгрену бойкот. И только один человек целиком и полностью на стороне Лонгрена – автор, придумавший эту историю.

  «Рассказ Меннерса, как матрос следил за его гибелью, отказав в помощи, красноречивый тем более, что умирающий дышал с трудом и стонал, поразил жителей Каперны. Не говоря уже о том, что редкий из них способен был помнить оскорбление и более тяжкое, чем перенесенное Лонгреном, и горевать так сильно, как горевал он до конца жизни о Мери, – им было отвратительно, непонятно, поражало их, что Лонгрен молчал. Молча, до своих последних слов, посланных вдогонку Меннерсу, Лонгрен стоял; стоял неподвижно, строго и тихо, как судья, выказав глубокое презрение к Меннерсу – большее, чем ненависть, было в его молчании, и это все чувствовали. Если бы он кричал, выражая жестами или суетливостью злорадства, или ещё чем иным свое торжество при виде отчаяния Меннерса, рыбаки поняли бы его, но он поступил иначе, чем поступали они – поступил внушительно, непонятно и этим ПОСТАВИЛ СЕБЯ ВЫШЕ ДРУГИХ (выделено мною. – В.Г.), словом, сделал то, чего не прощают».

   Оказывается, не убийство не простили ему рыбаки, а то, что он поставил себя «выше других», что он убивал человека не как плебеи-рыбаки – злорадно, торжествуя, наслаждаясь отчаянием своего врага, а убивал как благородный человек - красиво, картинно, величественно!
  Если уж говорить о благородстве, мне всё это представляется так. Вернувшись из плавания и узнав от соседки о том, как умерла Мери, он в тот же вечер идет в трактир, публично, при всех бьёт Меннерса, после чего демонстративно вычёркивает его из своей жизни: ни здрасте, ни досвидания, ничего в лавке Меннерса не покупает и в трактир Меннерса пропустить стаканчик не заглядывает. Увидев, что враг его погибает, говорит те самые слова: «Она так же просила тебя! Думай об этом, пока жив, Меннерс, и не забудь!». Затем бросает ему канат и уходит. И потом всё так же -  молчаливое презрение. И пусть после этого рыбаки не прощают его за то, что он «поставил себя выше других» - он и в самом деле в этом случае был бы выше других. 
  И сам Грин явно ставит себя выше жителей Каперны. С какой брезгливостью он описывает жён рыбаков:

  «Через полчаса нищий сидел в трактире за столом с дюжиной рыбаков. Сзади их, то дергая мужей за рукав, то снимая через их плечо стакан с водкой, – для себя, разумеется, – сидели рослые женщины с гнутыми бровями и руками круглыми, как булыжник».

   Жёны рыбаков нажили себе руки-«булыжники» потому что они, не барыни, не дворянки,  и этими руками не пасьянсы раскладывали, не на фортепьянах тренькали, а делали тяжёлую физическую работу.
   Когда я перечитывал повесть, у меня возникло предположение, что в образе Лонгрена Грин изобразил себя. Мне всегда казалось, что Грин в жизни был одиноким, неразговорчивым, необщительным человеком – такое впечатление возникает при виде его фоторгафий. Я заглянул в Википедию, и оказалось, что моё предположение верное. Вот что я вычитал:

 « …Грину при содействии Горького удалось получить академический паёк и жильё — комнату в «Доме искусств» на Невском проспекте, 15, где Грин жил рядом с Н.С. Гумилёвым, В.А. Рождестственским,  О. Э. Мандельштамом, В. Кавериным. Соседи вспоминали, что Грин жил отшельником, почти ни с кем не общался, но именно здесь он написал своё самое знаменитое, трогательно-поэтическое произведение — феерию «Алые паруса». «Трудно было представить, что такой светлый, согретый любовью к людям (По поводу «любви к людям» я бы с автором поспорил – любовью к жителям Каперны в книге и не пахнет. – В.Г.) цветок мог родиться здесь, в сумрачном, холодном и полуголодном Петрограде, в зимних сумерках сурового 1920 года; и что выращен он человеком внешне угрюмым, неприветливым и как бы замкнутым в особом мире, куда ему не хотелось никого впускать», — вспоминал Вс. Рождественский.

  Почему Грин дичился своих соседей – собратьев по перу? У них ведь брови не были гнутыми и руки не были круглыми как булыжник. Да просто потому, что он по натуре был нелюдим, бука, и мизантропия Лонгрена – это мизантропия самого Грина. Люди часто с теплотой вспоминают своё детство, тех, рядом с которыми они росли (если, разумеется, это детство не было омрачено какими-то жестокими,  трагическими обстоятельствами, травмирующими детскую психику). Грин до шестнадцати лет жил в провинциальной Вятке, и вот что он писал о своей малой родине уже взрослым: «болото предрассудков, лжи, ханжества и фальши». Причём у самого будущего писателя, свободного от предрассудков, лжи, ханжества и фальши, характер был настолько скверный, что уже в подготовительном классе реального училища, куда он поступил в девятилетнем возрасте,  в отчёте отмечалось, что поведение у него было хуже всех, и если он не исправится, его могут исключить из училища. В подготовительном классе не исключили, исключили во втором за оскорбительное стихотворение об учителях – очевидно, у них тоже были гнутые брови, а руки – круглые, как булыжник. Это в советской школе хулиганов воспитывали классные руководители, а особо злостных ставили на учёт в милиции, а до революции с такими «поэтами» не церемонились: получай «волчий  билет», по которому уже ни в какое учебное заведение не примут. Отцу всё же удалось пристроить сына в училище, имевшее дурную репутацию - туда всяких принимали.
  Когда Грину  исполнилось пятнадцать лет, умерла от туберкулёза мать, и спустя четыре месяца отец снова женился. С мачехой будущий создатель «Алых парусов» не ужился. Возможно, виновата в этом была и она сама, но, зная тяжёлый характер пасынка, логично предположить, что основная причина разрыва лежала на нём. Он поселился отдельно от отца и его новой жены, жил в одиночестве, как Лонгрен, читал книги и сочинял стихи. Отец, очевидно, помогал материально, но, судя по всему, немного, иначе сыну не пришлось бы подрабатывать переплетением книг и перепиской документов.

                2.СЛОВНО КТО-ТО ПЕРЕВЁЛ  ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНУЮ СТРЕЛКУ

 Итак, Лонген – это сам Грин. А кто является прототипом Артура Грея? Оказывается, тоже Грин, только облагороженный, добившийся того, чего не удалось  добиться ему самому. Артур – это Грин, каким он хотел бы быть, но увы, не стал в реальности. Википедия сообщает:

  «С детства Грин любил книги о мореплавателях и путешествиях. Мечтал уйти в море матросом и, движимый этой мечтой, делал попытки убежать из дома.
  В 1896 году, по окончании четырёхклассного Вятского городского училища, 16-летний Александр уехал в Одессу, решив стать моряком. Отец дал ему 25 рублей денег и адрес своего одесского друга. Некоторое время «шестнадцатилетний безусый тщедушный узкоплечий отрок в соломенной шляпе» (так иронически описал себя тогдашнего Грин в «Автобиографии») бродяжничал в безуспешных поисках работы и отчаянно голодал. В конце концов, он обратился к другу отца, который накормил его и устроил матросом на пароход «Платон», курсировавший по маршруту Одесса — Батум — Одесса. Впрочем, один раз Грину удалось побывать и за границей, в египетской Александрии».

  Возникает вопрос: а почему сразу не обратился к другу отца, зачем надо было бродяжничать, голодать? Очевидно, индивидуалист, презирающий людей, Грин хотел всего добиться сам, как его альтер эго Артур, но оказалось, что одиноким волком не проживёшь, а люди лучше, чем о них думал Грин: они помогут.
  Артур упорным трудом и талантом добивается исполнения своей мечты: становится капитаном. Попытка  Грина осуществить мечту всей его семнадцатилетней жизни заканчивается крахом:
 
  «Моряка из Грина не вышло,— он испытывал отвращение к прозаическому матросскому труду. Вскоре он разругался с капитаном и оставил корабль».
  Очевидно, конфликтный и неуживчивый Грин разругался не только с капитаном, но и с другими членами команды, но это, конечно, только моё предположение. Во всяком случае, плохо верится, что он смог подружиться с кем-то из команды.
  Вернулся к отцу, в Вятку, в «болото предрассудков, лжи, ханжества и фальши». Но «дух бродяжий» по выражению Есенина, снова гнал его из отчего дома. Кем он только ни работал: был рыбаком, чернорабочим, работал в железнодорожных мастерских, снова вернулся к отцу, потом был лесорубом, театральным переписчиком, искал золото на Урале, добывал руду в железном руднике! И, очевидно, нигде не уживался, уходил, разругавшись с начальством.
 В советское время, помню, родители, намучившись со своим непутёвым сыном, часто возлагали надежду на армию: там воинская дисциплина выбьет из него дурь, сделает человеком. И эти надежды часто оправдывались. Очевидно, на это же рассчитывал и отец Грина, отдав своего бродягу-сына в солдаты. Но и это не помогло, Грин тянул солдатскую лямку всего шесть месяцев, из которых три с половиной провёл в карцере, а затем и вовсе дезертировал, был пойман и снова бежал. В армии он познакомился с эсеровскими пропагандистами, которые оценили бунтаря и помогли ему скрыться в Симбирске. Так Грин стал эсером и  именно в подпольной работе, наконец, нашёл себя. К чести его надо сказать, от участия в терактах он наотрез отказался (по другим сведениям оказался не способен к такому делу), зато всей душой отдаётся пропагандистской работе среди солдат и рабочих и действует с большим успехом.  Вот что писал о нём в своих воспоминаниях член ЦК партии эсеров Н.Я. Быховский:

«Долговязый» (партийная кличка Грина) оказался неоценимым подпольным работником. Будучи сам когда-то матросом и совершив однажды дальнее плавание, он великолепно умел подходить к матросам. Он превосходно знал быт и психологию матросской массы и умел говорить с ней её языком. В работе среди матросов Черноморской эскадры он использовал всё это с большим успехом и сразу же приобрёл здесь значительную популярность. Для матросов он был ведь совсем свой человек, а это исключительно важно. В этом отношении конкурировать с ним никто из нас не мог».

  Не умевший и не желавший ладить с людьми, попав в свою колею, Грин оказался вполне коммуникабельным человеком среди тех, кто был в зоне его интересов: с рабочими и моряками. Не случайно впоследствии он с удовольствием вспоминал тот период и любил рассказывать о своей революционной работе. При этом, видимо, со всеми, кто не входил в этот круг, он оставался прежним нелюдимым Лонгреном. В документах полиции он характеризуется как «натура замкнутая, озлобленная, способная на всё, даже рискуя жизнью». Его первая жена Вера Абрамова разошлась с ним в 1913 году и в своих воспоминаниях причину развода она объясняла его непредсказуемостью и неуправляемостью, его постоянными кутежами и взаимным непониманием. При этом, похоже, Грин, как и его альтер эго Лонгрен, был однолюбом и  до конца дней любил ту, которую не сумел сделать счастливой. Он сделал несколько безуспешных попыток примирения и не расставался с её портретом, а на своём сборнике 1915 года, подаренном бывшей жене, написал: «Единственному моему другу».
  Именно в тот период он получил подсказку из тонкого мира, которая помогла ему осознать себя и найти своё призвание. Один из основателей трансперсональной психологии, Станислав Гроф в книге «Неистовый поиск себя» назвал этот процесс духовным самопроявлением или духовным самораскрытием. И запустить этот процесс может какое-то внешнее обстоятельство:

  «Это изменение могло бы начаться, например, с чтения какой-то книги, основная идея которой была настолько ясной и убедительной, что на неё нельзя было не обратить внимания. У человека остается желание узнать и пережить больше; затем, по стечению обстоятельств, автор книги приезжает в этот город, чтобы выступить с лекцией. Это ведет к общению с другими людьми, которые тоже восхищаются книгами этого автора, к открытию для себя других книг, к посещению ещё каких-то лекций и семинаров. Духовное путешествие началось!
  В других случаях духовное осознание приходит в жизнь человека в виде более глубокого и изменившегося восприятия определенных ситуаций повседневной жизни. Например, человек может войти с группой туристов в кафедральный собор в Шартре и совершенно неожиданно испытать потрясение от звуков хора и органной музыкой, игры света в оконных витражах или величия готических арок. У него останется память о пережитом восторге и чувстве связи с чем-то большим, чем он сам. Сходные изменения восприятия случались с людьми в путешествиях на плоту в окружении величественной красоты Большого каньона и в других прекрасных уголках природы. Многим людям путь в трансцендентальную сферу открыло искусство».

                Гроф. Неистовый поиск себя. knigosite.jrg

  Словно кто-то перевёл железнодорожную стрелку, и поезд поехал по другим рельсам по новому маршруту. Таким «кто-то» был процитированный выше эсер Быховский. Именно Быховский, как рассказывал позже Грин, слушая, как он пропогандирует рабочих и матросов, сказал ему «Из тебя вышел бы писатель». Эта фраза и «перевела стрелку», и Грин, наконец-то попал на свою дорогу. Он писал:

   «Уже испытанные: море, бродяжничество, странствия показали мне, что это всё-таки не то, чего жаждет моя душа. А что ей было нужно, я не знал. Слова Быховского были не только толчком, они были светом, озарившим мой разум и тайные глубины моей души. Я понял, чего я жажду, душа моя нашла  свой путь».

 Вторая жена Грина, Нина Николаевна в своих воспоминаниях  приводит слова мужа о том, какая энергия пробудилась в нём, когда его душа «нашла свой путь»:

  «Меня прозывали «мустангом», так я был заряжён жаждой жизни, полон огня, образов, сюжетов. Писал с размаху, и всего себя не изживал. Я дорвался до жизни, накопив алчность к ней в голодной, бродяжьей, сжатой юности, тюрьме (в тюрьме он сидел за революционную деятельность. - В. А.). Жадно хватал и поглощал её. Не мог насытиться. Тратил и жёг себя со всех концов. Я всё прощал себе, я ещё не находил себя».

   Альтер эго Грина Артуру Грею «найти свой путь» ещё в детстве помогла картина, что вполне согласуется с теорией Грофа: «Многим людям путь в трансцендентальную сферу открыло искусство»:

  «Обернувшись к выходу, Грэй увидел над дверью огромную картину, сразу содержанием своим наполнившую душное оцепенение библиотеки.[…] Не мысли, но тени этих мыслей выросли в душе Грэя, пока он смотрел картину. Вдруг показалось ему, что слева подошел, став рядом, неизвестный невидимый; стоило повернуть голову, как причудливое ощущение исчезло бы без следа. Грэй знал это. Но он не погасил воображения, а прислушался. Беззвучный голос выкрикнул несколько отрывистых фраз, непонятных, как малайский язык; раздался шум как бы долгих обвалов; эхо и мрачный ветер наполнили библиотеку. Все это Грэй слышал внутри себя. Он осмотрелся: мгновенно вставшая тишина рассеяла звучную паутину фантазии; связь с бурей исчезла.
  Грэй несколько раз приходил смотреть эту картину. Она стала для него тем нужным словом в беседе души с жизнью, без которого трудно понять себя. В маленьком мальчике постепенно укладывалось огромное море. Он сжился с ним, роясь в библиотеке, выискивая и жадно читая те книги, за золотой дверью которых открывалось синее сияние океана. Там, сея за кормой пену, двигались корабли».

 Гроф пишет о том же: получив импульс, человек хочет больше узнать об открывшейся ему области, и он начинает много читать на эту тему. Ну а кто тот «неизвестный невидимый», что подошёл и встал слева? Что это, игра воображения или нечто реальное? Транс-психология даёт ответ и на этот вопрос – это так называемые учителя и защитники из духовного мира. Они хорошо известны в языческих религиях, в христианстве их называют ангелами-хранителями.

  «Встречи с учителями и защитниками из духовного мира наиболее ценные феномены трансперсональной области. Испытуемый воспринимает их как существа с более высоких планов сознания и энергетических уровней. Иногда они появляются спонтанно на определенной стадии духовного развития человека; они могут появиться во время внутреннего кризиса, отвечая на мольбу о неотложной помощи. Во многих случаях они продолжают являться человеку либо по своей собственной инициативе, либо по просьбе своего протеже.
  Иногда духовные учителя имеют человеческую форму с определенно божественными качествами. В других случаях они являются в виде источника, излучающиего свет или мощные энергетические поля. В некоторых случаях люди не воспринимают своих учителей чувствами, а просто ощущают их присутствие (как в случае с Артуром. – В.Г.). Учителя разговаривают словами лишь в виде исключения, в большинстве случаев послания, объяснения и инструкции передаются телепатически.
  Помощь, оказываемая духовными учителями, принимает различные формы. Иногда они помогают в трудных или опасных ситуациях внешнего мира, иногда проводят человека через критические ситуации на внутреннем плане, как, например, Вергилий вел Данте в «Божественной комедии». Они обеспечивают интеллектуальную, моральную и духовную поддержку, помогают в борьбе со злом и деструктивными силами, создают защитные энергетические поля. В определенных случаях они могут дать специальные указания относительно проблем человека или относительно общего направления его жизни. Иногда духовные учителя остаются анонимными, в других случаях они называют свои имена или человек имеет возможность узнать их по каким-то признакам».

                Гроф. Путешествие в поисках себя. modernlib.net

 В качестве примера приведу встречу со своим  духовным учителем философа Владимира Соловьёва во время его путешествия в Египет в 1875 году. 25-27 ноября этого года под Каиром ему в видении явилась женщина, представившееся Софией Премудростью Божией. Эту встречу он описал в стихотворении, написанном в те дни:

Вся в лазури сегодня явилась
Предо мною царица моя,—
Сердце сладким восторгом забилось,
И в лучах восходящего дня
Тихим светом душа засветилась,
А вдали, догорая, дымилось
Злое пламя земного огня.

Спустя  23 года, в 1895 году он описал ту встречу в поэме «Три свидания»:

И в пурпуре небесного блистанья
Очами, полными лазурного огня,
Глядела ты, как первое сиянье
Всемирного и творческого дня.

Что есть, что было, что грядет вовеки -
Все обнял тут одни недвижный взор...
Синеют подо мной моря и реки,
И дальний лес, и выси снежных гор.

Все видел я, и всё одно лишь было -
Один лишь образ женской красоты...
Безмерное в его размер входило,-
Передо мной, во мне - одна лишь ты.

О лучезарная! тобой я не обманут:
Я всю тебя в пустыне увидал...
В душе моей те розы не завянут,
Куда бы ни умчал житейский вал.

Один лишь миг! Видение сокрылось -
И солнца шар всходил на небосклон.
В пустыне тишина. Душа молилась,
И не смолкал в ней благовестный звон.
………………………………………………….

Еще невольник суетному миру,
Под грубою корою вещества
Так я прозрел нетленную порфиру
И ощутил сиянье Божества.


  Результатом этой встречи стало создание философом учения о Софии. Сути этого учения я коснусь в своё время, сейчас же отмечу,  что, судя по его стихам, та первая встреча с Софией не было последней. Приведу одно из них, написанное двадцать два года спустя, в 1898 году:

Лишь забудешься днем иль проснешься в полночи —
         Кто-то здесь… Мы вдвоем, —
Прямо в душу глядят лучезарные очи
         Темной ночью и днем.

Тает лед, расплываются хмурые тучи,
          Расцветают цветы…
И в прозрачной тиши неподвижных созвучий
          Отражаешься ты.

Исчезает в душе старый грех первородный:
         Сквозь зеркальную гладь
Видишь, нет и травы, змей не виден подводный,
          Да и скал не видать.

Только свет да вода. И в прозрачном тумане
          Блещут очи одни,
И слилися давно, как роса в океане,
           Все житейские дни.

  Артур слышит голос своего духовного учителя, шум обвалов, эхо, чувствует «мрачный ветер». О чём говорит учитель, непонятно, но это и не важно – информацию мальчик воспринимает телепатически.
  Думаю, Грин в этом эпизоде описал свой собственный трансперсональный духовный опыт. И, очевидно, именно духовный учитель  привёл непутёвого бродягу в эсеровскую среду, где он наконец-то почувствовал себя своим, как духовный учитель Артура привёл его в библиотеку и поставил перед картиной, изображающей корабль, телепатически передав ему: «Смотри, это твой путь, твоя судьба».

                3. ОТКРЫТИЕ ПРОФЕССОРА И.М. КОГАНА

  Ассоль – это третья, после Лонгрена и Артура Грея, ипостась Грина. У Флобера есть роман «Мадам Бовари», и когда его спросили, кто является прототипом главной героини, он ответил: «Мадам Бовари – это я». Грин тоже мог бы сказать: «Ассоль – это я». В ней он воплотил своё одиночество. «Эпоха мчится мимо. Я не нужен ей – такой, какой я есть. А другим быть не могу. И не хочу», - писал он о себе. Примечательна болезнь, от которой он умер: рак желудка. Словно он желудком не мог переварить земную реальность, в которой ему пришлось жить, и желудок вышел из строя. Трагедия Грина в том,  что ему пришлось жить среди людей, «умеющих читать и писать», но «ничего не знающих, как знала Ассоль». То есть, среди людей с сознанием, которое Гроф назвал ХИЛОТРОПИЧЕСКИМ (от греческого  hyle, «материя» и  trepein, «двигаться в направлении к чему-то») – «ориентированный на материю. Такие люди (а их пока большинство) ориентированы на материальный мир, доступный пяти отганам чувств. Они живут в трёхмерном пространстве и линейном времени, материальный мир они считают «объективной реальностью», себя – «реалистами», тонкоматериальный мир недоступен их восприятию, как слепому недоступна красота природы, а глухому – музыка. Они, впрочем, не страдают от этого и даже гордятся своей ограниченностью. Им достаточно того, что они «умеют читать и писать», но самые проницательные из них  смутно чувствуют, что им чего-то не хватает, а поскольку их сознание хилотропично, эту пустоту они пытаются заполнить радостями материального мира: деньгами и всем, что можно купить за деньги – вещи, модная одежда, развлечения, путешествия, вино,  и т.д.
  Грин был одинок потому, что от природы был наделён ХОЛОТРОПИЧЕСКИМ сознанием. Такие люди живут в материальном мире, но эта жизнь, как выразился Гроф, пронизана «мистическим ароматом». Они живут сразу в двух мирах: в доступном всем материальном мире - и мире тонкоматериальном, духовном, и потому их сознание целостно, холотропично (от греч.  holos,  «целый» и  trepein, «двигаться в направлении к чему-то» - направленный к целостности). Сознание холотропического человека великолепно выразил поэт-символист Вячеслав Иванов в стихотворении 1890 года «Русский ум»:

Как чрез туманы взор орлиный
 Обслеживает прах долины,
Он здраво мыслит о земле,
В мистической купаясь мгле.

  Состояние холотропической души поэт Фёдор Тютчев выразил в стихотворении 1855 года:   

О вещая душа моя!
О сердце, полное тревоги,-
О, как ты бьешься на пороге
Как бы двойного бытия!..

  А философ Владимир Соловьёв о «как бы двойном бытии» так писал в   1886 году в стихотворении «В Альпах»:

Синие горы кругом надвигаются,
     Синее море вдали.
Крылья души над землей поднимаются,
     Но не покинут земли.




 Для Грина тонкоматериальный мир был так же реален, как и материальный, и в романе «Бегущая по волнам» он назвал его словом «Несбывшееся»:

  «Переезжая из города в город, из страны в страну, я повиновался силе более повелительной, чем страсть или мания.
  Рано или поздно, под старость или в расцвете лет, Несбывшееся зовет нас, и мы оглядываемся, стараясь понять, откуда прилетел зов. Тогда, очнувшись среди своего мира, тягостно спохватясь и дорожа каждым днём, всматриваемся мы в жизнь, всем существом стараясь разглядеть, не начинает ли сбываться Несбывшееся? Не ясен ли его образ? Не нужно ли теперь только протянуть руку, чтобы схватить и удержать его слабо мелькающие черты?
Между тем время проходит, и мы плывем мимо высоких, туманных берегов Несбывшегося, толкуя о делах дня. […]
  А над гаванью – в стране стран, в пустынях и лесах сердца, в небесах мыслей – сверкает Несбывшееся – таинственный и чудный олень вечной охоты».

  Холотропическое сознание свойственно детям (разумеется, на детском уровне), но, повзрослев, они теряют эту способность. Ассоль счастливее всех, кто её окружает, потому что у неё есть своё Несбывшееся – Алые Паруса, но за это счастье ей приходится платить дорогую цену: её никто не понимает, даже единственный близкий человек – отец в Алые Паруса не верит.
  Читатель, «умеющий читать и писать» считает, что встреча Артура и Ассоль произошла вследствие случайного стечения обстоятельств: корабль Грея СЛУЧАЙНО оказался в Лиссе, а мог бы привезти свой товар в какой-нибудь другой город, У Ассоль ночью была бессонница, она пошла бродить и СЛУЧАЙНО уснула, Артур СЛУЧАЙНО нашёл её спящей, а мог бы не найти, не увидеть в сумерках и пройти мимо. На самом же деле их встреча была столь же закономерна, как закономерно закипание воды в чайнике, поставленном на огонь, наступление лета после весны, созревание плода на дереве. Грин пишет:


  «Так, - случайно, как говорят люди, умеющие читать и писать, - Грей и Ассоль нашли друг друга утром летнего дня, ПОЛНОГО НЕИЗБЕЖНОСТИ» (здесь и далее выделено мною. – В.Г.).

  Есть крылатое выражение: «Браки заключаются на небесах» (из книги английского писателя Джона Лили «Эфвуэс и его Англия», 1580 г.). У людей с хилотропическим сознанием браки заключаются на земле, но иногда действительно в это дело примешиваются «небеса», то есть, духовный, тонкоматериальный мир. Героев Грина действительно свели «небеса», точнее, один из законов этого мира, называемый телепатией. Филип Боневитс, американский академически квалифицированный эксперт по магии, в книге «Реальная  магия» определил телепатию как «прямой обмен информацией между разумами». Информация, которой обмениваются люди, передаётся в виде образов, идей, ощущений или эмоций. Телепатическая передача тем успешнее, чем сильнее у передающего эмоция или мотивация. Бонневитс опирается на результаты исследования этого явления советским учёным И.М. Коганом. В 1968 году Коган приехал в США и выступил на симпозиуме в Калифорнийском университете Лос-Анжелеса. Общий вывод исследований Когана в пересказе  Боневитса таков:

  «Итак, человеческое тело является передвижной радиостанцией, передающей и принимающей сверхдлинные волны в электромагнитном спектре энергии. Любое воздействие на нервную систему человека модулирует передачу радиоволн и эффективный приём их. 99 ПРОЦЕНТОВ ВСЕХ ИНСТРУКЦИЙ ПО СОЗДАНИЮ ЗАКЛИНАНИЙ ЯВЛЯЮТСЯ СПОСОБАМИ ИЗМЕНЕНИЯ ВАШЕЙ НЕРВНОЙ СИСТЕМЫ! (выделено автором. – В.Г.) Похоже, что гиппотеза раннего Райана о том, что все люди постоянно пользуются телепатией, получила подтварждение в работах Когана».

                Филип Боневитс. Реальная магия. e-reading.club

  Яркой иллюстрацией телепатической передачи информации является случай, который произошёл с отцом писателя  Сергея Аксакова, который он описал в своей автобиографической книге «Детские годы Багрова внука».
 Герой книги, мальчик Серёжа Багров, в обазе которого Аксаков изобразил себя в детстве, гостил вместе с родителями у богатой родственницы, тётки  отца, помещицы Прасковьи Куролесовой. Гостями Багровы были поневоле: они давно уже зажились, им надоело это затянувшееся гостевание и хотелось домой. К тому же отец Серёжи оставил дома свою  больную мать и беспокоился о её здоровье. Он стал отпрашиваться у властной хозяйки – нам-де пора, у меня мать больна, и я тревожусь: как она там? Обещал ей к празднику Покрова вернуться, отпусти, матушка, Христа ради». Но та и слушать не хотела: «Нечего дома делать, и с матерью твоей ничего не случиться. Поживёте у меня до Знамения, тогда и поедете» (имеется в виду праздник Знамения Пресвятой Богородицы). – «Помилуй, матушка, до Знамения  ещё с лишком два месяца, никак нельзя нам оставаться». «Ладно, так и быть, поживёте до Михайлина дня, а потом поедете».
   Отец Серёжи считался наследником состоятельной тетки и потому не смел ослушаться. Он тосковал и даже плакал (люди XVIII и XIX веков были очень чувствительны и даже мужчины не стыдились плакать прилюдно), но продолжал жить  как в плену вместе с семьёй в давно опостылевшем имении тётки. Накануне праздника Покрова Пресвятой Богородицы Серёжа проснулся под утро и увидел, что отец сидит на постели подавленный. На вопрос сына он ответил: «Я уже давно не сплю. Я видел дурной сон, Серёжа. Верно, матушка очень больна», - и заплакал. Проснувшаяся мать успокоила его, утром все встали, пошли в церковь к обедне, возвращались в дом весёлые, настроение у всех было праздничное, а в доме отца ждало письмо, которое привёз нарочный из имения Багровых. Отец, как увидел письмо, побледнел, с трудом распечатал трясущимися руками конверт и, прочтя первые строки, зарыдал. «Матушка отчаянно больна». Тут уж и  Куролесова не посмела задерживать –  срочно заложили лошадей, и в путь.
  Лишь на седьмой день утром подъехали к дому родственников Багровых,  в двадцати верстах от имения Багрово, чтобы покормить лошадей, и там узнали от хозяина, что мать Багрова-старшего «приказала долго жить».  Причём умирала она как раз В ТОТ САМЫЙ ДЕНЬ И ЧАС, когда отец видел поразивший его «дурной» сон.
  Этот случай произвёл на Аксакова очень сильное впечатление: «Можно ли после этого не верить снам? Не бог ли посылает их? И я верил им, хотя мои сны не сбывались».
  И не мудрено, что они не сбывались. Когда мать Багрова-отца умирала, вся её жизненная энергия была сосредоточена на сыне, она хотела только одного: увидеть сына, проститься с ним, звала его – так рассказывали очевидцы. Тем более, что он обещал к Покрову быть дома, и она со дня на день ждала его. То есть, по выражению Боневитса, тело её в это время представляло из себя  «радиостанцию, передающую и принимающую сверхдлинные волны в электромагнитном спектре энергии». Не только передающую – сыну, к которому было телепатически направлено её сообщение, но и принимающую – от сына, который томился в заточении у Куролесовой и всеми своими чувствами рвался к ней. Боневитс пишет: «…чем проще сообщение, тем выше вероятность его восприятия». Сообщения, которыми обменивались Багров-отец со своей матерью были просты и главное – эмоционально очень сильны, поэтому телепатическое общение было таким успешным. Не исключено также, что у отца или его матери, или у обоих были особые способности к телепатии, о которых они не подозревали, и которых не было у Сергея  Аксакова. Как сказал ослик Иа в известном мультфильме, «Все ведь не могут!
  Не часто в жизни людей возникают подобные ситуации, поэтому и «вещие» сны обычные люди видят редко. Но герои повести Грина – Асоль и Артур не были обычными людьми, как не был обычным человеком автор  «Алых Парусов», и потому он наградил этой необычностью своих героев, заставив их пережить духовный опыт подобный тому, который, возможно, ему довелось пережить самому.
  После встречи с собирателем сказок тело Ассоль заработало как «передвижная радиостанция».  Сила электромагнитных волн, посылаемых телом девочки,  увеличилась после того, как отец подтвердил, что Эгль действительно волшебник и корабль с Алыми Парусами когда-нибудь приплывёт, и тем самым ещё больше укрепил её веру. Информация, пишет Боневитс, может передаваться на большие расстояния: «чем проще сообщение, тем выше вероятность его восприятия и тем большее расстояние оно может преодолеть». Сообщение, посылаемое Ассоль очень простое, и родственная душа, где бы она ни находилась, хотя бы и на Луне, не могла его не принять. Естественно,  в замке Греев сообщение  мог воспринять только чудак Артур, а не его родители – для этого они были слишком «правильные» и «разумные», слишком хорошо умели «читать и писать».  Ассоль притягивала к себе Артура, как магнит притягивает металлический предмет. Артур не знал, почему его занесло именно в Лисс, а не в соседние Гель-Гью или Зурбаган – ведь кофе и чесучу можно было продать и там. И вот, прибыв на место, он, сам не зная почему, вдруг затосковал:

  «Десять дней «Секрет» выгружал чесучу, кофе и чай, одиннадцатый день команда провела на берегу, в отдыхе и винных парах; на двенадцатый день Грэй глухо затосковал, без всякой причины, не понимая тоски.
  Ещё утром, едва проснувшись, он уже чувствовал, что этот день начался в чёрных тучах. Он мрачно оделся, неохотно позавтракал, забыл прочитать газету и долго курил, погружённый в невыразимый мир бесцельного напряжения; среди смутно возникающих слов бродили НЕПРИЗНАННЫЕ ЖЕЛАНИЯ… […] … его КАК БЫ ПОЗВАЛ КТО-ТО, но он забыл, кто и куда».

   Напомню мысль Бонневитса: «Информация, которой обмениваются люди, передаётся в виде образов, идей, ощущений или эмоций». В данном случае Артур принимает информацию в виде ощущений и эмоций, и в таком же виде отсылает её девушке. Обратим внимание: оба они действуют синхронно: обоим не сидится дома (Артуру – на корабле, что, собственно, и является его домом). Чтобы хоть как-то занять себя и отвлечься от тоски, он, на ночь глядя, затевает рыбалку. Взяв с собой матроса Летику, в шлюпке плывёт вдоль берега. И что бы ему причалить где-нибудь в окрестностях Лисса! Море – оно везде море, и везде можно ловить рыбу, так нет же, он «зачем-то» плывёт всё дальше от города и «почему-то» именно в сторону Каперны, где живёт Ассоль, а не в противоположную. От Лисса до Каперны, как известно, «не менее трёх часов скорой ходьбы». На моторке это расстояние можно было бы, наверно, преодолеть в полчаса или меньше, но в эпоху парусных судов моторных лодок ещё не было. Плыли на веслах и, наверно, не спеша – куда было спешить? Сколько же времени им понадобилось, чтобы доплыть до окраины Каперны? Тем более, что плыли не напрямик вдоль берега, а сделали крюк:

  «Грэй взял направление к открытому морю, затем стал держаться левого берега. Ему было всё равно, куда плыть».

  Такой странный  вояж можно объяснить только одним: Ассоль, сама того не зная, притягивала лодку с Артуром подобно магниту, и когда он отклонился от курса, направившись в открытое море, электромагнитные волны, излучаемые телом девушки,  остановили лодку и направили туда, куда она должна была приплыть. И в сознании Артура, среди «мыслей, впечатлений, речей и слов, что составило бы не одну толстую книгу» «светилось одно из тех чувств, каких много, но которым не дано имени»: «Я ЖДУ, Я ВИЖУ, Я СКОРО УЗНАЮ…». И повинуясь силе притяжения, исходящей от  Ассоль, лодка в нужном месте и  в нужное время (ни раньше, ни позже) причалила к берегу.
  Когда Артур приближался к Каперне для того, чтобы свершилось «неизбежное», в душе Ассоль тоже происходили удивительные процессы. Легла спать – и увидела свой, как сообщает Грин, «любимый» сон, то есть, сон, который снился ей не однажды – сон о «невозможной стране». Повторяющиеся сны снятся не случайно – через них подсознание хочет сообщить человеку что-то важное, и они прекращают сниться, когда человек поймёт полученную информацию или когда это важное произойдёт. Сон о «невозможной стране»  подсказывал: пророчество Эгля сбывается, лодка Артура совсем близко.
  Наверно, всякий раз, когда Асоль видела этот сон, она просыпалась окрылённая, и не хотелось просыпаться, хотелось ещё чуток побыть в этой стране счастья. Но в эту судьбоносную ночь пробуждение было особенное. Это было не только пробуждение тела, но и пробуждение души, когда жизнь её вдруг разделилась  на «до» и «после». Подобное было с мальчиком Артуром, когда он смотрел на картину, подобное пережили Оленин при виде гор в повести Толстого «Казаки», раненый Андрей Болконский на Аустерлицком поле, Пьер Безухов на постоялом дворе в ночь после Бородинского сражения или во французском плену  т. д. Такие преображения, просветления  духовных людей  подобны превращениям  гусеницы в прекрасную бабочку.

  «Сна не было, как если бы она  не засыпала совсем. Чувство НОВИЗНЫ, РАДОСТИ, ЖЕЛАНИЯ ЧТО-ТО СДЕЛАТЬ  согревало её. Она осмотрелась тем взглядом, каким ОСМАТРИВАЮТ НОВОЕ ПОМЕЩЕНИЕ».

  «Помещение», то есть, мир, в котором она жила, осталось прежним: та же лачужка с убогой обстановкой, в которой Ассоль жила с отцом, та же природа за окном… новой была она сама: у неё раскрылись ГЛАЗА ДУШИ. Девушка и раньше видела больше, чем все жители Каперны вместе взятые, но теперь она пробудилась окончательно, и потому весь мир стал для неё новым. Словно она находилась в полутёмное помещении, но вот включили свет – и она с удивлением увидела: ба, вот какая эта комната на самом деле, вот сколько в ней красивых и удивительных вещей!

  «Держась за верх рамы, девушка смотрела и улыбалась. Вдруг нечто, подобное ОТДАЛЁННОМУ ЗОВУ, всколыхнело её изнутри и вовне, и она как бы ПРОСНУЛАСЬ ЕШЁ РАЗ от ЯВНОЙ действительности к тому, что ЯВНЕЕ И НЕСОМНЕННЕЕ. С этой минуты ЛИКУЮЩЕЕ БОГАТСТВО СОЗНАНИЯ не оставляло её».

  Только тот, кто сам пережил духовное пробуждение, это «ликующее богатство сознания», мог написать такое. Угрюмый, неприветливый отшельник, сторонящийся соседей-собратьев по писательскому ремеслу в «Доме искусств» был, оказывается, просветлённым человеком и, когда он, едва кивнув головой на приветствие Гумилёва, Мандельштама или Каверина, уходил в свою комнату и запирался на ключ, он, оказывается, писал удивительные строки о духовном пробуждении.
  Ещё одна деталь, свидетельствующая о том, что процессы, происходящие в Ассоль и Артуре на тонком уровне, происходят синхронно – то, что в ту судьбоносную для обоих ночь, оба они неожиданно и в не подходящем месте засыпают: Ассоль – вне дома на траве, Артур -  на берегу моря, куда он вроде бы приехал рыбачить:

  «Грей лёг у костра, смотря на отражавшую огонь воду. Он думал, но без участия воли; в этом состоянии мысль, рассеянно удерживая окружающее, смутно видит его …»

  Говоря современным языком, Артур погрузился в транс, когда раскрываются порталы, ведущее в подсознание или, как называл его Юнг, сверхсознание и, «в мистической купаясь мгле», человеку открываются истины, не доступные рациональному уму:

  «Она (мысль Артура Грэя. – В.Г.) бродит В ДУШЕ ВЕЩЕЙ… […] Так думал у костра Грэй, но был «ГДЕ-ТО» - не здесь».
 
  Артур засыпает именно тогда, когда спит и Ассоль и, проснувшись, как по компасу идёт прямо к спящей девушке, чтобы произошло  «неизбежное»: чтобы Артур встретил ту, которая наворожила эту встречу!
  И ещё важная деталь. В финале, когда Ассоль впервые увидела Артура, она сказала: «Совершенно такой». На что Артур ответил: «И ты тоже, дитя моё! […] Узнала ли ты меня?». Ассоль кивнула. И потом, уже на корабле, пишет Грин, «Грэй поднял за подбородок вверх это ДАВНЫМ-ДАВНО ПРИГРЕЗИВШЕЕСЯ ЛИЦО…».
  Читатель, «умеющий читать и писать» скажет: «Ну, это уж совсем ерунда! Как она могла его узнать, если никогда не видела? Просто ей от радости стало казаться, что Артур именно такой, каким она представляла своего принца. Она поверила в это, потому что ей хотелось верить. А Артуру что-то когда-то приснилось, и теперь ему кажется, что приснилась именно Ассоль». Но такое в жизни бывает: сначала увидеть человека во сне или в трансе, а потом встретить его наяву. Телепатия! Приведу четыре случая. Моя знакомая – девушка, у которой с рождения церебральный паралич (она утверждает, что обладает даром ясновидения) рассказала, что своего мужа увидела во сне  до того, познакомилась с ним наяву. Второй случай: когда у меня умерла жена, мой знакомый, молодой человек, который никогда не видел её, рассказал мне, что уже которую ночь подряд  ему снится незнакомая девушка. Она стоит на лестнице, уходящей вверх, молчит, но он понимает, что она зовёт его – без слов, телепатически. Помня случай с увиденным во сне будущим мужем, я показал ему наш семейный альбом. Он довольно равнодушно листал его, и вдруг, увидев одну фотографию, где жена снята ещё девушкой лет восемнадцати, дёрнулся, как под действием электрического тока и в крайнем волнении сказал: «Она!».
  Третий пример я взял из художественной литературы. В рассказе Ивана Бунина «Господин из Сан-Франциско» богатый американец с женой и дочерью отправился в путешествие по Европе. Прибыв вечером на Капри, путешественники направились в отель:

  «Вежливо и изысканно поклонившийся хозяин, отменно элегантный молодой человек, встретивший их, на мгновение поразил господина из Сан-Франциско: он вдруг вспомнил, что нынче ночью, среди прочей путаницы, осаждавшей его во сне, он видел именно этого джентльмена, точь-в-точь такого же, как этот, в той же визитке и с той же зеркально причесанной головою. Удивленный, он даже чуть было не приостановился. Но как в душе его уже давным-давно не осталось ни даже горчичного семени каких-либо так называемых мистических чувств, то сейчас же и померкло его удивление: шутя сказал он об этом странном совпадении сна и действительности жене и дочери, проходя по коридору отеля. Дочь, однако, с тревогой взглянула на него в эту минуту: сердце её вдруг сжала тоска, чувство страшного одиночества на этом чужом, тёмном острове...»

  Читатель, «умеющий читать и писать», подумает: «Это же беллетристика, и встреченный героем наяву человек, которого он до этого видел во сне – выдумка писателя, а не реальный факт. Как писал Маяковский, «мало ли что можно в книжке намолоть». Конечно, в книжке можно «намолоть» всё что угодно, но рассказ Бунина – не «фэнтези», когда автор врёт, не заботясь о достоверности, а реалистическое произведение. А реализм – это направление в искусстве, «правдиво и реалистично отображающее типичные черты действительности, в котором отсутствуют различные ИСКАЖЕНИЯ  и преувеличения» (сезоны-года.рф). И случай, описанный Буниным, не противоречит принципу реализма изображать достоверное. Но тем, в ком, как и в господине из Сан-Франциско, нет и «горчичного семени так называемых мистических чувств» поверить в это невозможно. Сон был пророческий: сверхсознание, ангел-хранитель или кто-то там ещё подсказали господину из Сан-Франциско: «В отеле, где хозяин – джентльмен, которого ты видел во сне, ты умрёшь». И действительно, в тот же вечер, в тот же час он умер. Но господин из Сан-Франциско не услышал этого предупреждения, не понял смысл посылаемого ему знака. Не понял и тогда, когда, одеваясь к ужину, он бессознательно дважды сказал; «О, это ужасно!», хотя ничего ужасного ещё не произошло. А дочь поняла – и оттого «сердце её вдруг сжала тоска, чувство страшного одиночества на этом чужом, тёмном острове». И действительно, после смерти богача-отца, перед которым чуть ли не ползали в почтении все служащие отеля, включая приснившевгося накануне хозяина,  дочь с матерью почувствовали себя одинокими: мёртвый постоялец не только не был нужен хозяину и служащим, но и мешал, отпугивая живых постояльцев, и потому от мертвеца и от его жены и дочери постарались поскорее избавиться.
  Четвёртый пример - из жизни прославленного психоаналитика К. Юнга. В своей книге «Человек и его символы» (litmir.me) он описал случай, который, правда, связан не с человеком, увиденным во сне, а с книгой:

  « ...в конце этой серии снов я нашел старую библиотеку с неизвестными мне книгами. Наконец, в последнем сне я открыл одну из книг и увидел чудесные иллюстрации, изобилующие чарующей символикой. Я проснулся, но моё сердце ещё взволнованно билось от восторга.

 Несколькими днями ранее этого заключительного сна я заказал в букинистической лавке сборник работ средневековых алхимиков — одно из классических изданий. В одной статье мне попалась цитата без сноски, которая, по моему разумению, могла быть позаимствована у алхимиков Византии. Это-то я и хотел проверить. Через несколько недель после сна о неизвестной книге мне пришел сверток от букиниста. Внутри оказалась рукопись на пергаменте, написанная в XVI веке. Она была иллюстрирована захватывающими воображение картинками, сразу же напомнившими мне увиденные во сне.

                4. «ДВЕ АССОЛЬ»

  А почему Артур назвал Ассоль «дитя моё»? Она ведь уже не ребёнок, а девушка, да и он ещё достаточно молод. Это старикам уместно называть девушек «дитя моё», «дочка», потому что те по возрасту действительно годятся им в дочери. Я думаю, Артур любящим сердцем понял в Ассоль главное свойство её души: детское, не замутнённое взрослым умением «читать и писать»  восприятие мира. Как в Евангелия от Матфея (18:3): «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдёте в Царство Небесное». Не вдаваясь в церковное толкование этого выражения, я бы определил Царство Небесное как духовный мир, «мистическая мгла» по выражению Вячеслава Иванова. В Евангелии от Луки (17:20,21) сказано: «Не придёт царствие божие приметным образом, и не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там, ибо Царство Божие ВНУТРИ ВАС ЕСТЬ». Беда, однако, в том, что не у всех оно «внутри есть», оно недоступно людям, «умеющим читать и писать», людям с хилотропическим сознанием, даже если они считают себя христианами, молятся в церкви, ставят свечки и отмечают все церковные праздники.
   Есть два пути в «Царство Небесное»:  пройти путь духовного роста, обрести целостное, холотропическое сознание, разучившись «читать и писать» - или сохранить до взрослого возраста чистое, открытое, детское восприятие мира. Ассоль сумела сохранить в душе детскую чистоту и свежесть, она и в самом деле дитя, и Грин отмечает, что у неё «полудетское» лицо. Это вовсе не означает, что она инфантил, то есть, человек, застрявший в своём развитии в детском возрасте, что у неё детская психика, и значит, жители Каперны правы, считая её «тронутой», «не в себе». Писатель назвал её лицо не детским, а «полудетским», то есть, оно полудетско-полувзрослое, и такова же её психика: полудетская-полувзрослая, и в этом её прелесть, и в этом её сила. Она была способна, по выражению Вячеслава Иванова, и «трезво судить о земле», и в то же время «в мистической купаться мгле». Про неё не скажешь, что она «не от мира сего», потому что она живёт в двух мирах – мире «долнем», земном, материальном - и «горнем», духовном, «в мистической купаясь мгле». Вот как описывает её психику Грин:

  «Пока она шьёт, посмотрим на неё ближе – вовнутрь. В ней ДВЕ ДЕВУШКИ, две Ассоль, перемешанных в замечательной прекрасной неправильности. Одна была ДОЧЬ МАТРОСА, ремесленника, мастерившего игрушки, другая – ЖИВОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ, со всеми чудесами его созвучий и образов, с тайной соседства слов, во всей взаимности их теней и света, падающих одно на другое. Она ЗНАЛА ЖИЗНЬ В ПРЕДЕЛАХ, ПОСТАВЛЕННЫХ ЕЁ ОПЫТУ, но сверх общих явлений видела ОТРАЖЁННЫЙ СМЫСЛ ИНОГО ПОРЯДКА.[…] …всё просто понятное было чуждо её душе. Она умела и любила читать, но в книге читала преимущественно МЕЖДУ СТРОК, КАК ЖИЛА. Бессознательно, путём своеобразного вдохновения она делала на каждом шагу множество ЭФИРНОТОНКИХ ОТКРЫТИЙ, невыразимых, но важных, как чистота и тепло. Иногда - это продолжалось ряд дней – она даже ПЕРЕРОЖДАЛАСЬ: физическое противостояние жизни проваливалось, как тишина в ударе смычка, и всё, что она видела, чем жила, что было вокруг, становилось кружевом тайн в образе повседневности. Не раз, волнуясь и робея, она уходила ночью на морской берег, где, выждав рассвет, совершенно серьёзно высматривала корабль с Алыми Парусами. Эти минуты были для неё счастьем; нам трудно так уйти в сказку, ей было бы не менее трудно выйти из её власти и обаяния.
  В другое время, размышляя обо всём этом, она искренне дивилась себе, не веря, что верила, улыбкой прощая море и грустно переходя к действительности; теперь, сдвигая оборку, девушка припоминала свою жизнь. Там было много СКУКИ и ПРОСТОТЫ. Одиночество вдвоём, случалось, безмерно тяготило её, но в ней образовалась уже та СКЛАДКА ВНУТРЕННЕЙ РОБОСТИ, та СТРАДАЛЬЧЕСКАЯ МОРЩИНКА, с которой НЕ ВНЕСТИ И НЕ ПОЛУЧИТЬ ОЖИВЛЕНИЯ».

  Последняя фраза очень важна для понимания трагичности положения Ассоль: «дольний» мир с его «скукой и простотой» давит на неё, и «стадальческая морщинка» лишает её за «скукой и простотой»  увидеть черты мира «горнего», способного «оживить» мир «дольний».
  Насколько правдоподобен образ Ассоль, бывают ли такие личности в реальной жизни? Или это литературный фантом, выдумка писателя, и такие личности в жизни невозможны, как невозможны в жизни герои романтических и приключенческих книг или фильмов, вроде героев «Трёх мушкетёров», «Неуловимых мстителей» или сказки «Золушка»? Очевидно, я удивлю многих читателей, если скажу, что такие люди в жизни бывают – это те самые духовные личности, обладающие холотропным сознанием, о котором шла речь выше. О таких людях писал С. Гроф в книге «За пределами мозга». Цитата очень большая, но я всё же приведу её, потому что она даёт полное представление о загадке личности Ассоль:

  «Гармоничное соединение двух модусов (хИлотропического, т.е. ориентированного на материальный мир и хОлотропического, т.е. целостного восприятия двух реальностей - материальной и духовной. - В.Г.) не искажает внешнюю реальность, а придает ей МИСТИЧЕСКИЙ АРОМАТ. Человек, вовлеченный в подобный опыт, способен взаимодействовать с миром так, словно тот сделан из твердых отдельных объектов, но не путает это прагматическое отношение с ПРЕДЕЛЬНОЙ ИСТИНОЙ О РЕАЛЬНОСТИ. Он переживает многие дополнительные измерения опыта, действующие как бы за сценой, и философски вполне осознает наличие самых разных альтернатив обыденной реальности. Такая ситуация имеет место, когда индивид соприкасается с холономическими аспектами реальности, но в поле его переживаний нет конкретных холотропических гештальтов (Холономный – значит, более широкий, целостный и многогранный взгляд на понимание сущности человеческой природы и всей Вселенной, - В.Г.)
  Понятие «ВЫСШЕГО ПСИХИЧЕСКОГО ЗДОРОВЬЯ» или ПОДЛИННОГО душевного здоровья следует применять к тем лицам, которые ДОСТИГЛИ СБАЛАНСИРОВАННОГО ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ ОБОИХ ВЗАИМОДОПОЛНЯЮЩИХ МОДУСОВ СОЗНАНИЯ. Они знакомы и освоились с ними, признают и могут использовать их с достаточной гибкостью и различением в зависимости от обстоятельств. Для полноценной и здоровой жизни в этом смысле абсолютно необходима философская трансценденция дуализма, в частности, дуализма части и целого. Человек подходит к повседневной реальности с предельной серьезностью, с полной личной и социальной ответственностью и в то же время осознает ОТНОСИТЕЛЬНУЮ ценность такой перспективы. Отождествление с Эго и с телом происходит по своей воле и выбору, оно не безусловно, не абсолютно и не принудительно (Вспомним у Грина: «Иногда - это продолжалось ряд дней – она даже перерождалась: ФИЗИЧЕСКОЕ противостояние жизни проваливалось, как тишина в ударе смычка, и всё, что она видела, чем жила, что было вокруг, становилось кружевом тайн в образе повседневности.[…] В другое время, размышляя обо всём этом, она искренне дивилась себе, не веря, что верила…». – В.Г.). Это не чревато страхом, потребностью контролировать и подчиненностью иррациональным программам выживания; принятие материальной реальности и существования прагматично, а не философично. В универсальной схеме глубоко осознается значимость духовного измерения.
  Индивид, испытавший и интегрировавший значительное количество холотропического материала, имеет возможность видеть человеческую жизнь и существование в перспективе, выходящей за рамки мировоззрения СРЕДНЕГО ЖИТЕЛЯ ЗАПАДА,  «нормального» по меркам традиционной психиатрии (по выражению Грина, «умеющего читать и писать». – В.Г). Уравновешенная интеграция двух взаимодополняющих аспектов человеческого опыта ориентируется на жизнеутверждающее отношение к существованию — не к status quo или к каким-то отдельным аспектам жизни, а к космическому процессу во всей его тотальности, к общему жизненному потоку. Интегральной частью здорового функционирования будет способность довольствоваться простыми и обыкновенными аспектами повседневной жизни, природой, людьми, человеческими отношениями или занятиями, а также едой, сном, сексом и другими физиологическими процессами тела. Такая способность ценить жизнь стихийна и организменна; по своей сути она не зависит от внешних условий жизни, за исключением некоторых суровых крайностей. Её можно почти целиком свести к радости существовать, обладать сознанием. Если человек находится в таком расположении духа, любые другие прелести жизни — подпитывающие взаимоотношения, обладание деньгами и материальными ценностями, хорошие рабочие условия, возможность путешествовать — будут восприниматься как сверхроскошь. А когда такого отношения к жизни и такого эмпирического настроя нет, никакой внешний успех и никакие материальные достижения их не заменят».

                С. Гроф. За пределами мозга. Цели и задачи психотерапии. bookap.info

  Приведённая цитата – почти точный психологический портрет Ассоль.Из реальных людей, живших «в двух модусах» и постоянно ощущавших «мистический аромат» я бы назвал философа В. Соловьёва. Евгений Трубецкой в статье «Личность В.С. Соловьёва (az.lib.ru)  так писал о нём:

«Духовный мир был для него не отвлеченным умопредставлением, а живой действительностью и предметом опыта. Он не признавал ничего неодухотворенного: мир телесный в его глазах представлял собою не самостоятельное, самодовлеющее целое, а сферу проявления и воплощения невидимых духовных сил. Тут мы соприкасаемся с наиболее чуждою, непонятною современникам чертою умственного облика Соловьева… […]
  Философ-мистик, для которого духовный мир и мир духов - не только предмет веры и постижения, а доступное наблюдению явление, в качестве ЧУЖОГО (выделено автором. – В.Г.) нашему времени неизбежно должен казаться чудны'м. Неудивительно, что вся философия Соловьева представлялась большинству его современников сплошным чудачеством […]
  Та доступная внешним чувствам действительность, которая для обыкновенного человека носит в себе печать подлинного и истинного, в глазах Соловьева представлялась не более как опрокинутым отражением мира невидимого, истинно сущего».

  Об этом он написал в стихотворении 1892 года:

Милый друг, иль ты не видишь,
Что все видимое нами —
Только отблеск, только тени
От незримого очами?
Милый друг, иль ты не слышишь,
Что житейский шум трескучий —
Только отклик искаженный
Торжествующих созвучий?

  Живущий «в двух модусах» неизбежно кажется тем, кто «умеет читать и писать», то есть живущим в «доступной внешним чувствам действительности» чудаком, а то и психически больным. Блаженной считают Ассоль жители Каперны, чудаком  казался многим  современникам Соловьёв, а он был одной из центральных фигур в российской философии XIX века как по своему научному вкладу, так и по влиянию, оказанному им на взгляды учёных и других представителей творческой интеллигенции. На самом же деле именно они-то и есть «нормальные», потому что реальность воспринимают целостно, холотропно. София Владимира Соловьёва – это тождество идеального и материального, то есть материально осуществленный духовный, тонкоматериальный мир или духовно преображённая материя.
 К сказанному можно добавить замечание Грофа об отсутствии страха перед жизнью и «потребности контролировать и подчиняться иррациональным программам выживания». Вот что пишет об Ассоль Грин:

  «Хотя Лонгрен не возвращался, она не беспокоилась об отце. Последнее время он довольно часто уплывал ночью ловить рыбу или просто проветриться. Её не теребил страх; она знала, что ничего худого с ним не случится».

  А гармоничное существование в двух модусах (хилотропическом и холотропическом) символично проявилось в такой детали:

   «Меж тем, как ее голова мурлыкала песенку жизни, маленькие руки работали прилежно и ловко; откусывая нитку, она СМОТРЕЛА ДАЛЕКО ПЕРЕД СОБОЙ, но это не мешало ей ровно подвертывать рубец и класть петельный шов С ОТЧЁТОИВОСТЬЮ ШВЕЙНОЙ МАШИНЫ».

  Отношения Ассоль с богом были так же детски, наивны, чисты – и в то же время гармоничны. Грин не пишет, что она, подобно христианским мистикам, «между строк», в своих «эфирнотонких открытиях» ощущала присутствие бога, ей не являлись во сне или в трансе Богородица, святые отцы и ангелы.

  «В этом отношении Ассоль была той МАЛЕНЬКОЙ ДЕВОЧКОЙ, которая молилась по-своему, дружелюбно лепеча утром: - «Здравствуй, бог!», а вечером: - «Прощай, бог!».
  По её мнению, такого короткого знакомства с богом было совершенно достаточно для того, чтобы он отстранил несчастье. Она входила в его положение: бог был вечно занят делами миллионов людей, поэтому к обыденным ТЕНЯМ ЖИЗНИ следовало, по её мнению, с деликатным терпением гостя, который, застав дом полным народа, ждёт захлопотавшегося хозяина, ютясь и питаясь по обстоятельствам».

  Поэтому Ассоль не молилась, прося бога о самом главном в её жизни – чтобы приплыл корабль с Алыми Парусами, и ей не приходит в голову поблагодарить его, когда корабль приплыл, потому что она знает: бог здесь ни при чём. Ортодоксальный христианин презрительно назовёт девушку язычницей, и я соглашусь с ним, не вкладывая, однако, в это определение негативного смысла. У неё действительно языческое восприятие мира, которое было свойственно людям до появления моноистических религий: иудаизма, христианства, ислама с их фанатизмом и религиозной нетерпимостью. Языческое восприятие мира отражено в древнем «Слове о полку Игореве»: Ярославна разговаривает с ветром, укоряет его за то, что во время битвы её мужа Игоря с половцами он дул в сторону русского войска, помогая лететь половецким стрелам; просит Днепр «прилелеять» к ней мужа, винит солнце в том, что его жаркие лучи «в поле безводном» «жаждою им луки скрутило», то есть, они пересохли и не могли стрелять. Сам князь Игорь, совершив побег из плена, обращается к реке Донцу, «лелеявшему князя на волнах, стлавшему ему зелёную траву на серебряных берегах, одевавшему его тёплыми туманами под сенью зелёного дерева». Он благодарит Донец за то, что тот «стерёг его гоголем на воде, чайками на струях, чернядями на ветрах», то есть, криками испуганных птиц – гоголей, чаек и чернядей -  предупреждая скрывающегося в зарослях реки князя о приближающейся погоне. Природные стихии – ветер, солнце, Днепр, Донец – такие же участники действа, как и люди, птицы и животные.
  В наше время такое восприятие мира свойственно детям, и потому им понятны сказки с подобными сюжетами:

Ветер, ветер! Ты могуч,
Ты гоняешь стаи туч, [,,,]
 Аль откажешь мне в ответе?

  Языческое мироощущение свойственно поэтам:

  Дремлет взрытая дорога.
  Ей сегодня примечталось…
………………………………….

  Рыжий месяц жеребёнком
  Запрягался в наши сани.

  Здравствуй, мать голубая осина!

                С. Есенин

 Осень, дождями шаркая,
 В гости ко мне пришла.
 …………………………….
 Осень – девчонка рыжая…

                Ю. Визбор

  Философ Владимир Соловьёв был убёждённым христианином, но вера в Иисуса Христа не мешала ему воспринимать мир природы как типичный язычник. Лично знавший Соловьёва философ Евгений Трубецкой писал о нём:

  «Он видел деятельность незримых сил духовных в самых разнообразных явлениях природы: в движении волн морских, в молнии и громе. Они наполняли для него таинственною жизнью и леса, и горы. Мир сказочный с его водяными, русалками и лешими был ему не только понятен, но и сроден: внешняя природа была для него или иносказанием, или прозрачной оболочкой - средой, в которой господствуют деятели зрячие, сознательные: развитие природы для него - беспрерывно совершающееся, а потому несовершенное и незаконченное откровение иной, сверхприродной, действительности. В таком понимании природы заключается один из наиболее могучих источников поэтического вдохновения Соловьева. Здесь корень того необычайного подъема душевного, который вызывается в нем созерцанием ее красоты: когда он видит горы и море, у него вырастают крылья, а осенний вид вызывает в нём молитвенное настроение:

...Замерла бесконечная даль.
   И роскошно блестящей и шумной весны
   Примиренному сердцу не жаль.
   
   И как будто земля, отходя на покой,
   Погрузилась в молитву без слов,
   И спускается с неба невидимый рой,
   Бледнокрылых, безмолвных духов.

                («Осенняя дорога»)

                Трубецкой Е.Н. Личность В.С. Соловьёва rodon.org


  Такое же детско-языческое, поэтическое восприятие природы у Ассоль, этого «живого стихотворения», как назвал её Грин:

  «Засматривая в особенные ЛИЦА цветов, в путаницу стеблей, она различала там ПОЧТИ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ намеки – позы, усилия, движения, черты и взгляды; её не удивила бы теперь процессия полевых мышей, бал сусликов или грубое веселье ежа, пугающего спящего гнома своим фуканьем. И точно – ёж, серея, выкатился перед ней на тропинку. «Фук-фук», – отрывисто сказал он с сердцем, как извозчик на пешехода. Ассоль говорила с теми, кого понимала и видела. «Здравствуй, больной», – сказала она лиловому ирису, пробитому до дыр червем. «Необходимо посидеть дома», – это относилось к кусту, застрявшему среди тропы и потому обдерганному платьем прохожих. Большой жук цеплялся за колокольчик, сгибая растение и сваливаясь, но упрямо толкаясь лапками. «Стряхни толстого пассажира», – посоветовала Ассоль. Жук, точно, не удержался и с треском полетел в сторону. Так, волнуясь, трепеща и блестя, она подошла к склону холма, скрывшись в его зарослях от лугового пространства, но окруженная теперь истинными своими друзьями, которые – она знала это – говорят басом.
  То были крупные старые деревья среди жимолости и орешника. […] Ассоль чувствовала себя, как дома; здоровалась с деревьями, как с людьми, то есть пожимая их широкие листья. Она шла, шепча то мысленно, то словами: «Вот ты, вот другой ты; много же вас, братцы мои! Я иду, братцы, спешу, пустите меня. Я вас узнаю всех, всех помню и почитаю». «Братцы» величественно гладили её чем могли – листьями – и родственно скрипели в ответ».
 
  Естественно, живя следи людей, «умеющих читать и писать», или, по выражению Грофа, с мировоззрением «среднего жителя Запада, «нормального» по меркам традиционной психиатрии», она была им чужда: «Над ней посмеивались, говоря: - «Она тронутая, не в себе»…» говорили о ней эти «нормальные» люди, а между тем, именно она-то и была самой нормальной, обладавшей, по Грофу, «высшим психическим здоровьем» или подлиинным душевным здоровьем». И в то же время (это очень важно отметить) «…многие подозревали, хотя дико и смутно, что ЕЙ ДАНО БОЛЬШЕ ПРОЧИХ – лишь на другом языке». И среди этих «многих», «смутно подозревающих» был угольщик Филипп. Кажется, он единственный из всех близко подошёл к разгадке тайны Ассоль, и эта разгададка поразила его. Именно он, «случайно» оказавшись в трактире, когда трактирщик Хин Меннерс говорил Артуру о девушке гадости, призвал его не верить лжи «нормального» трактирщика:

  «- Она говорит, как большая, но причудливый её разговор. Прислушиваешься – как будто всё то же самое, что мы с вами сказали бы, а у нее то же, да не совсем так. Вот, к примеру, раз завелось дело о её ремесле. – «Я тебе что скажу, – говорит она и держится за мое плечо, как муха за колокольню, – моя работа не скучная, только всё хочется придумать особенное. Я, – говорит, – так хочу изловчиться, чтобы у меня на доске сама плавала лодка, а гребцы гребли бы по-настоящему; потом они пристают к берегу, отдают причал и честь-честью, точно живые, сядут на берегу закусывать». Я, это, захохотал, мне, стало быть, смешно стало. Я говорю: – «Ну, Ассоль, это ведь такое твое дело, и мысли поэтому у тебя такие, а вокруг посмотри: все в работе, как в драке». – «Нет, – говорит она, – я знаю, что знаю. Когда рыбак ловит рыбу, он думает, что поймает большую рыбу, какой никто не ловил». – «Ну, а я?» – «А ты? – смееётся она, – ты, верно, когда наваливаешь углём корзину, то думаешь, что она зацветёт». Вот какое слово она сказала! В ту же минуту дёрнуло меня, сознаюсь, посмотреть на пустую корзину, и так мне вошло в глаза, будто из прутьев поползли почки; лопнули эти почки, брызнуло по корзине листом и пропало. Я малость протрезвел даже!»

  Сила Ассоль такова, что угольщик, у которого единственная радость в жизни – бутылочка от потрясения протрезвел и узрел «Царство Небесное». «Умеющий читать и писать», «нормальный» скажет, что ему померещилось спьяну, что это была белая горячка. На самом же деле Ассоль, сама того не подозревая, погрузила сознание угольщика в транс, заставив его впервые пережить холотропный опыт.

  «Холотропный модус сознания […] характеризуется определёнными необычными психологическими состояниями, такими, например, как МЕДИТАТИВНЫЕ, МИСТИЧЕСКИЕ или ПСИХОДЕЛИЧЕСКИЕ переживания. Такое сознание может также проявляться СПОНТАННО, производя на психиатров впечатление психоза».

    С. Гроф. Путешествие в поисках себя. modernlib.ru

  Угольщик Филипп погрузился в холотропное переживание именно спонтанно, телепатически подключившись к «передвижной радиостанции» физического тела Ассоль, по выражению Бонневитса, «передающего сверхдлинные волны в электромагнитном спектре  энергии». Однажды переживший это состояние уже никогда не будет прежним. Филипп сказал, что он «малость протрезвел», имея в виду протрезвление от алкоголя, но можно это понимать как протрезвление от иллюзий «дольнего» мира, в котором живут «нормальные», «умеющие читать и писать». Протрезвел пока что «малость», но, кажется, первый шаг уже сделан: старый пьяница, «весь в работе как в драке», уже заглянул в щель на мгновение приоткрывшейся двери в «горнее».

                5. «БРЫЗНУЛО ПО КОРЗИНЕ ЛИСТОМ…»

  В книге Грина корзина играет особую, я бы даже сказал, мистическую роль. Может, это произошло случайно, и автор ничего такого не имел в виду, и всё это только мои домыслы.
  Хотя кто знает?..
  Переворот в душе и в судьбе девочки Ассоль начался в тот день, когда отец послал её в город, чтобы отнести в лавку игрушки, и среди них – кораблик с Алыми Парусами. Игрушки, в том числе и этот кораблик, она несла в корзине, и именно из корзины он отправился в плаванье, чтобы через годы вернуться настоящим кораблём с настоящим капитаном, а не с тем воображаемым, с которым Ассоль разговаривала, прежде чем спустить кораблик в воды ручья. Грин вполне мог бы встречу Ассоль с собирателем сказок Эглем организовать так: девочка, устав, присела перекусить, и в это время мимо проходит Эгль, заговорил с ней, спросил, что у неё в корзинке, увидел кораблик с Алыми Парусами, а дальше – как у Грина: обещание, что за Ассоль когда-нибудь приплывёт принц на корабле с Алыми Парусами. Но у Грина ситуация иная: игрушечный кораблик сам, словно повинуясь чьей-то воле (ангела-хранителя, учителя и защитника из духовного мира?) приводит девочку к Эглю, который «случайно» оказался в нужное время в нужном месте. Эгль сказал, что в своё время в Каперне, где не поют песен и не рассказывают сказок, РАСЦВЕТЁТ чудесная сказка. И корабль с Алыми Парусами приплыл, но незадолго до этого Ассоль, сама того не понимая, совершила «чудо»: на мгновение оживила сухие, мёртвые прутья корзины угольщика, они ожили, подобно умершему Лазарю из новозаветного мифа: появились весенние почки, лопнули и  тут же зазеленели листочки.  Круг замкнулся: корзинка, из которой кораблик с Алыми Парусами отправился в плаванье, вернулась накануне его возвращения, чтобы, подобно архангелу Гавриилу Нового Завета, сообщившему деве Марии о том, что она родит Сына Божьего, стать вестником грядущего «чуда». Появившиеся листочки – ещё не цветочки, но будут, по пословице, и цветочки, и ягодки – алые, как паруса. И «расцветёт сказка».

                6. АССОЛЬ И НАТАША РОСТОВА
 
  Личность Льва Толстого представляет собой яркий пример человека «полудетско-полувзрослого». Тема эта довольно обширна, материала хватило на целую главу и я, чтобы не нарушать целостности статьи, опубликую её  во второй части,  под названием «Два Толстых». А в данной главе речь пойдёт об одной из любимейших героинь Толстого – Наташе Ростовой, которую он наделил этим своим качеством – полудетскостью-полувзрослостью, этим она сближается с Ассоль.
  Ассоль и Наташа – одного поля ягоды, одного бора сосны. Как-то Наташа в разговоре с матерью с досадой сказала: «Неужели вы не понимаете? Николенька (её брат. – В.Г.) бы понял…» И Ассоль тоже поняла бы её, потому что обе они – «живое стихотворение», как назвал свою героиню Грин. У Наташи, как и у Ассоль, поэтическое восприятие мира. Борис Друбецкой в её восприятии «узкий такой, как часы столовые […] серый, светлый», а Пьер Безухов «тёмно-синий с красным, и он четвероугольный». Живых людей она способна воспринимать как геометрические фигуры, и действительно, люди с эстетической  жилкой чувствуют «характер» или «душу» круга, треугольника, квадрата и т. д., и художники используют их для придания выразительности своим произведениям. Например, в рублёвской «Троице» три склонённые фигуры  ангелов образуют круг, и эта волна кругового движения создаёт ощущение единства, целостности при индивидуальном характере каждого ангела. Фигура Джоконды в знаменитой картине Леонардо да Винчи тяготеет к треугольнику. Треугольник равнобедренный, и это придаёт фигуре Джоконды гармоничность и устойчивость, а его вытянутая вверх форма величественность. И в то же время верхний острый угол треугольника срезан округлой формой верхней части головы Джоконды, поэтому треугольник не угловатый, резкий, мужественный, а мягкий, женственный.
«Четвероугольный» Пьер рождает ощущение прочности, устойчивости, на него можно положиться, и это чувствует детская душа Наташи. Борис не потому «узкий, как часы столовые», что он худой и длинный, как жердь (Толстой отмечает, что он высок, но не более). Узкая и высокая геометрическая фигура не устойчива: широкий шкаф не так-то легко опрокинуть, а узкие столовые часы чуть тронь – и они упадут. Таков и Борис – карьерист, тянется вверх по социальной лестнице, силясь выбиться «из грязи в князи». По молодости лет Наташа этого не знает, но чувствует, что в нём нет той духовной опоры, какая есть в Пьере, он действительно духовно «узкий».  Личность заурядная, он лишён, в отличие от Пьера, ярких красок: серый и «светлый», то есть, бледного тона. Пьер «тёмного», то есть, насыщенного синего цвета в сочетании с красным, и это сочетание несочетаемого – холодного синего и горячего красного отражают противоречивость и сложность его натуры. Расскажи Ассоль Наташе про Алые Паруса – она бы ей поверила и приняла с восторгом. Алый – самый чистый оттенок красного цвета, на православных иконах он означал божественную благодать. Это цвет ярких чувств – будь то любовь или ненависть, цвет духовности, вдохновения, просветления. Услышав про Алые Паруса, Наташа, наверное, воскликнула бы, как в главе, в которой она с братом Николаем были в гостях у дядюшки: «Это же прелесть что такое!». И если бы меня спросили, какого цвета Наташа и Ассоль, я бы не, задумываясь, ответил: алого.
  У Наташи был чудесный голос, но голос этот, как говорили знатоки, был «необработан», и потому она поёт «не хорошо» и его надо «обработать». Но при этом те же знатоки, слушая, как она поёт «с неправильными придыханиями и усилиями переходов» были очарованы её «неправильным» пением. Такова же была и натура Наташи – она была «не обработана» социальными правилами и нормами людей, «умеющих писать и читать» и потому видела жизнь такой, какова она на самом делее, как «не обработанный» мальчик из сказки Андерсена «Голый король».  И если дядюшка – «прелесть что такое» - значит, прелесть, а коли король голый, то никто, даже горячо любимая мать не заставит увидеть его одетым, как видят его «умеющие читать и писать».  Наташа не может понять, почему Борис Друбецкой не должен бывать в их доме и общаться с ней. Мать объясняет: потому что замуж за него нельзя – во-первых, он беден, во-вторых – он родня и, в-третьих – Наташа в него не влюблена, а он в неё влюблён и не хорошо кружить ему голову. Ну и что? – не может взять в толк Наташа. Они знакомы с детства, вместе выросли, он ей как брат, с ним весело – отчего же нельзя? Толстой вводит такую деталь: слушая объяснение матери, Наташа серьёзно и сосредоточенно смотрит на одного из сфинксов, вырезанных из красного дерева в углах кровати (разговор происходит в спальне матери). Мир «правильных», «умеющих читать и писать» для неё сфинкс, загадка, которую она силится и не может разгадать. Вот так дети не могут многое понять в мире взрослых, например, почему надо утверждать, что король одет в великолепный наряд, когда он голый. А ведь «ребёнку» Наташе уже шестнадцать лет, в этом возрасте её мать была замужем. Мать объясняет дочери законы взрослого мира:

  «Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, а главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашёл себе партию по себе: богатую; а теперь он сходит с ума (от любви к Наташе. – В.Г.)».

  Но слова матери так и не объяснили Наташе, почему Борису нельзя к ним ездить:

  «-Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять её собственность. – Ну, не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. […]
  -Не замуж, а ТАК, - повторила она (здесь и ниже выделено Толстым. – В.Г.).
  - Как же это, мой друг?
  - Да ТАК. Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а … ТАК».

  После ночного разговора с матерью Наташа долго не могла уснуть.

  «Она всё думала о том, что никто никак не может понять ВСЕГО, ЧТО ОНА ПОНИМАЕТ и ЧТО В НЕЙ ЕСТЬ  (выделено мною. – В.Г.) […] «Мама и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», - продолжала она про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про неё какой-то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина…».
 
  Наташа и в самом деле умна, но не тем житейским умом «умеющих читать и писать», а тем высшим умом, про который говорят: « Устами младенца глаголет истина». И потому её, живущую среди «не понимающих всего, что она понимает и что в ней есть», понимают и любят «самые умные и самые хорошие мужчины» - брат Николай, Андрёй Болконский и Пьер Безухов. Общение с нею производит на них просветляющее действие, и они прозревают для понимания самых важных истин, недоступных «умеющим читать и писать». Брат Николай проиграл негодяю и шулеру Долохову огромную сумму, которую не в состоянии заплатить. Он уверен, что жизнь его кончена и остаётся одно: пулю в лоб. Но вот, придя домой после проигрыша, он слышит, как Наташа поёт – и совершенно иные мысли овладевают им:

  «Эх, жизнь наша дурацкая! (то есть, ложная. – В.Г.) […] Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь, - всё это вздор… а вот оно – НАСТОЯЩЕЕ… Ну,Наташа, ну, голубчик! ну матушка!.. Как она этот si возьмёт… Взяла? Слава богу! – и он, сам не замечая того, что поёт, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. – Боже мой, как хорошо!  Неужели это я взял? как счастливо!» - подумал он.
  О, как задрожала эта терция, и как ТРОНУЛОСЬ ЧТО-ТО ЛУЧШЕЕ, что было в душе Ростова…»

  Сравним в «Алых Парусах»:

«Грэй поднял за подбородок вверх это давным-давно пригрезившееся лицо, и глаза девушки, наконец, ясно раскрылись. В них было ВСЁ ЛУЧШЕЕ ЧЕЛОВЕКА».

  Андрей Болконский после всего пережитого им, опустошённый,  разуверившийся в жизни и в возможности счастья, едет весенним лесом. После зимы природа проснулась, на берёзе появились клейкие листочки, из-под прошлогодних листьев вылезала трава, цвели подснежники, и только старый дуб, стоял голый, с ветвями, сухими, как прутья в корзине угольщика Филиппа,  и как бы говорил, словно мрачный библейский пессимист Екклезиаст: «Нет ни весны, ни любви, ни счастья. Всё это обман!». И князь Андрей нашел в этом мрачном лесном великане созвучное своим мыслям: «Пускай другие попадаются на этот обман, а я больше ни во что не верю!». Но достаточно было ему, периехав по делам в деревенскую усадьбу Ростовых, мучаясь бессонницей, случайно подслушать ночной разговор Сони с Наташей, восторгавшейся красотой ночи, как в душе его «брызнуло зелёным листом»:

  «В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путанница МОЛОДЫХ мыслей и надежд, ПРОТИВОРЕЧАЩИХ ВСЕЙ ЕГО ЖИЗНИ, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе своё состояние, ТОТЧАС ЗАСНУЛ».

  А на другой день, уехав из имения Ростовых, князь Андрей снова увидел тот сухой и, казалось бы, мёртвый дуб – теперь он был покрыт зелёными листьями, как корзина угольщика после его разговора с Ассоль. «Нет, жизнь моя не кончена в тридцать один год», - подумал князь. В нём проснулась жажда деятольности, стремление приложить свои силы на пользу людям, желание счастья и любви. И он уехал в Петербург, чтобы участвовать в работе группы Михаила Сперанского над проектами государственных реформ.
  Пьер Безухов после пережитого духовного кризиса и увлечения масонством вдруг опустился и стал вести прежнюю беспутную жизнь в компании молодых неженатых повес, какую вел, когда был холостым. Жена устала от его кутежей и сделала ему строгое замечание. Пьер почувствовал, что она права и уехал из Петербурга в Москву, но и там не взялся за ум, а с головой погрузился в суетную московскую жизнь: «Бенифисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цигане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – и никто и ничто не получало отказа…». С ним произошло то же, что происходит со многими людьми: жизнь с её суетностью, отсутствием высшей цели засасывает - и по боку все благородные мечты и стремления юности.

  «Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал школы, больницы и отпускал крестьян на волю?
  А вместо всего этого – вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать и выпить и, расстегнувшись, побранить слегка правительство, член московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества».
 
  Во время разговора с Наташей, когда она была подавлена после измены «самому хорошему и самому умному мужчине» Андрею Болконскому и разрыва с ним, Пьер косвенно признаётся ей в любви:

  « - Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
  Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и, взглянув на Пьера, вышла из комнаты».
 
  И этих слёз благодарности и умиления, этого взгляда было достаточно, чтобы прежняя беспутная жизнь исчезла как наваждение, и Пьер снова стал прежним «тёмно-синим с красным, четвероугольным». И, уезжая после разговора с Наташей, Пьер не поехал, как прежде, ни в английский клуб, ни в гости - все его прежние знакомые, приятели и собутыльники казались ему теперь «жалки и бедны». Сидя в санях, он, несмотря на десять градусов мороза, распахнул медвежью шубу «на своей широкой, радостно дышавшей груди», этим жестом как бы принимая открывшуюсю перед ним новую жизнь, вдыхая её полной грудью. И на вопрос кучера «Куда прикажете» ответил: «Домой». И это было не просто возвращение в дом, в котором он жил, ел, спал, а возвращение к самому себе – истинному, духовному человеку, в дом своей души.
 И как «язычнику» князю Андрею о новом периоде его жизни «рассказал» оживший для новой жизни дуб, так «язычнику» Пьеру – ночное небо и комета 1812 года, когда он после разговора с «полувзрослой – полуребёнком» Наташей ехал домой:

    «Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звёздное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. […]   Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, […] стояла огромная яркая комета 1812-го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. […] Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его РАСЦВЕТШЕЙ К НОВОЙ ЖИЗНИ, размягченной и ободренной душе».

  В Артуре Грэе духовное пробуждение началось с того момента, когда он увидел Ассоль спящей:

  «Быть может, при других обстоятельствах эта девушка была бы замечена им только глазами, но тут он иначе увидел её. ВСЁ СТРОНУЛОСЬ, ВСЁ УСМЕХНУЛОСЬ В НЁМ. Разумеется, он не знал ни её, ни её имени, ни, тем более, почему она уснула на берегу, но был этим очень доволен. Он любил картины без объяснений и подписей. Впечатление такой картины несравненно сильнее; её содержание, не связанное словами, становится безграничным, утверждая все догадки и мысли.[…]
  Тень листвы подобралась ближе к стволам, а Грэй всё ещё сидел в той же малоудобной позе. Всё спало на девушке: спали тёмные волосы, спало платье и складки платья; даже трава поблизости её тела, казалось, задремала в силу сочувствия. Когда впечатление стало полным, Грэй вошел в его теплую подмывающую волну и уплыл с ней».

  Как мы знаем, до того момента, когда  Артур нашёл Ассоль спящей, она видела свой «любимый сон о невозможной стране», после которого она проснулась духовно пробуждённой, с чувством «новизны, радости и желания что-то сделать». Поскольку, как я писал выше, у неё с Артуром была телепатическая связь, неудивительно, что и в нём «всё стронулось, всё усмехнулось». В его спутнике Летике, когда он тоже увидел девушку, ничего не «стронулось», потому что не на его волну была настроена её «передвижная радиостанция», он только сказал: «Дивное художественное полотно».  Грин отмечает, что в других обстоятельствах Артур увидел бы её «только глазами», то есть, увидел только то, что и Летика – её внешнюю красоту, «дивное художественное полотно». Но спящая, Ассоль «была картиной без объяснений и подписи», и потому, «утверждая все догадки и мысли»,  пробуждала интуицию. И интуиция сказала Артуру: «Это ОНА».
  Спали волосы Ассоль, её платье, складки на платье, и даже трава возле её тела «задремала в силу сочувствия», и нет ничего удивительного в том, что и Артур, не замечая, что сидит в неудобной позе, тоже «задремал», как трава, то есть, погрузился в транс, и, «в мистической купаясь мгле», «вошёл в его (впечатления. – В.Г.) тёплую подмывающую волну и уплыл с ней».
  Но «уплыл» ещё не окончательно и мог бы сесть с Летикой в лодку и вернуться на свой «Секрет», очарованный неожиданной встречей со спящей незнакомкой, так и не разгадав сознанием секрет этой встречи. Но подсознание уже всё знало и послало сознанию информацию при помощи зрительного образа:

  «Они отошли в кусты. Им следовало бы теперь повернуть к лодке, но Грэй медлил, рассматривая даль низкого берега, где над зеленью и песком лился утренний дым труб Каперны. В этом дыме он снова «ВИДЕЛ ДЕВУШКУ.
  Тогда он решительно повернул, спускаясь вдоль склона…»
 
  И уже в Каперне, сидя в трактире Хина Меннерса и распрашивая его о девушке, увиденной им в лесу, Артур увидел её:

  «Грэй машинально взглянул на Летику, продолжавшего быть тихим и скромным, затем его глаза обратились к пыльной дороге, пролегающей у трактира, и он ОЩУТИЛ КАК БЫ УДАР – одновременный удар в сердце и голову. По дороге, лицом к нему, шла та самая Корабельная Ассоль, к которой Меннерс только что отнесся клинически. Удивительные черты её лица, напоминающие ТАЙНУ НЕИЗГЛАДИМО ВОЛНУЮЩИХ, ХОТЯ И ПРОСТЫХ СЛОВ, предстали перед ним теперь в свете её взгляда».

  Почему Артур ощутил «как бы удар» в сердце, я думаю, понятно. Сердце традиционно считается вместилищем любви, и он был, как писали в романах XVIII века, «сражён стрелой Амура», а Амур, как известно, поражает влюблённых в сердце. А почему этот «как бы удар» пришёлся в голову, а не в живот или не в ногу? Очевидно, потому, что голова считается вместилищем мыслей, и, благодаря этой встрече, когда Артур увидел Ассоль, идущую по пыльной дороге, он, получив «как бы удар» в голову, головой открыл «тайну простых слов». А каких именно слов – об этом речь в следующей главе.

                7. «НОВАЯ ДУША БУДЕТ У НЕГО И НОВАЯ У ТЕБЯ…»

Зависть не нуждалась и в ответе!..
Ветром принесло морскую соль,
И, её вдохнувши, на рассвете
Выбежала на берег Ассоль.

Море ноги ей расцеловало,
А она, легко вбежав в прибой,
Даже чаек крик перекричала,
И её услышал рулевой.

Брызги волн ей замочили юбку,
Холоден был утренний туман...
Но уже неслась навстречу шлюпка,
И стоял на шлюпке капитан.

У Ассоль спросил он только имя,
И тогда-то, ослепив глаза,
Сказка окаянная над ними
Алые взметнула паруса!

       Сергей Наровчатов. Алые Паруса


  Приближается  финал повести. Если смотреть на него с  точки зрения людей «нормальных», «умеющих читать и писать», поступок Артура выглядит не очень красиво. Он «случайно» увидел в лесу спящую девушку, она ему понравилась,  и он надел ей на палец фамильное кольцо, тем самым обручившись с ней помимо её воли, не заручившись её согласием. Затем в трактире он узнаёт историю этой девушки и делает вывод, что обычными приёмами, которыми мужчина завоёвывает сердце женщины, «умеющей читать и писать»  (ухаживания, комплименты, подарки и т.п.) тут ничего не добъёшься.  Ей, как младшей дочери купца из сказки «Аленький цветочек», не нужно «ни золотой и серебряной парчи, ни чёрных соболей сибирских, ни ожерелья бурмицкого, ни венца самоцветного, ни тувалета хрустального», а нужен ей аленький цветочек, «которого не было краше на белом свете». В данном случае роль заветного аленького цветочка должны сыграть «аленькие» паруса. И если купцу из сказки, чтобы добыть тот цветочек, пришлось забраться бог знает в какую даль, где он чуть не сгинул, Артуру достаточно было обойти три лавки в Лиссе, чтобы в последней найти и купить то, что ему нужно: две тысячи метров алого шёлка. Но ведь то, что сделал Артур – это обман. Грин назвал свою повесть феерией, а что такое феерия? Шоу в театре, цирке или кино, когда для показа фантастических волшебных сцен применяются постановочные эффекты. Феерией я бы назвал и трюки фокусника, имитирующие волшебные появления и исчезновения предметов, распиливание пополам красивых, эротично полуодетых  девушек, вытаскивание кроликов из пустой шляпы и т.п. И паруса из шёлка, купленного в текстильной лавке – такой же постановочный эффект,  чтобы придать обычному торговому судну  вид сказочного корабля, приплывшего из волшебной страны - то есть, устроить феерическое шоу. На самом же деле Артур  никакой  не принц из волшебной страны, а просто чудаковатый капитан морской посудины под названием «Секрет», и паруса на ней не настоящие - бутафория, «фейк», как модно сейчас говорить. Эти паруса в первый же шторм ветер порвёт в клочья и унесёт в открытое море, а после шторма придется достать из трюма припрятанные до срока настоящие, прочные парусиновые паруса и вернуть их на место.
   (Василий Лановой, исполнивший роль Артура Грэя в фильме «Алые Паруса», рассказывал, что паруса изготовили из шёлка, из которого в советское время шили пионерские галстуки. На кинокадрах заметно, что паруса не алого, а пионерского красно-оранжевого цвета, и эти паруса, по словам актёра,  выдерживали черноморский ветер. Но я сомневаюсь, выдержали ли бы они шторм?).
  И какая судьба ожидает Ассоль? Артур, кажется,  не собирается бросать бродяжий образ жизни, он не продаст свой «Секрет», не поселится с молодой женой и её странным неразговорчивым папашей в родовом замке, чтобы жить-поживать  на покое, вспоминая свою романтическую, но довольно бестолковую молодость. А что делать Ассоль при муже-морском бродяге? Жить не в сказочной розовой долине, как обещал ей фантазёр Эгль, а в замке мужа и видеть его не чаще раза в год, да и то не каждый,  или мотаться с ним по морям на корабле, у которого паруса вовсе не алые, а такие же, как у всех – как посулил ей в детстве отец: «издали нарядные и белые, а вблизи – рваные и грязные»? А дети пойдут – им что, тоже мотаться по морям на корабле их непутёвого отца? Рано или поздно Ассоль поймёт, что её обманули, и что тогда? Обабиться, стать такой же, как жёны рыбаков с руками, круглыми, как булыжник – или с корабельной мачты вниз головой?
  Так думают люди, «умеющие читать и писать». Но Артур умел не только  «читать и писать». Суть  затеи с алыми фейковыми парусами он изложил своему помощнику Пентену:

  «Заметьте – я не считаю вас глупым или упрямым, нет; вы образцовый моряк, а это многого стоит (на языке Грина, «вы хорошо умеете читать и писать». – В.Г.). Но вы, как и большинство, не слушаете голоса всех нехитрых истин сквозь толстое стекло жизни (то есть, не знаете «тайну неизгладимо волнующих, хотя и простых слов»); они кричат, но вы не услышите. Я делаю то, что существует, как старинное представление о прекрасном-несбыточном, и что, по существу, так же сбыточно и возможно, как загородная прогулка».

  Тема о «прекрасно-несбыточном» будет развита Грином в романе «Бегущая по волнам», о котором я, если ветер будет попутным, напишу в специальной  статье. Забегая вперёд, скажу: в «Бегущей…» «прекрасно-незбыточное» становится «прекрасно-сбыточным», причём без  фейковых парусов. Бегающая по волнам Фрези Грант – не феерия, не трюк фокусника, она и в самом деле бегает «по морю аки по суху». Артур же устраивает феерический спектакль, потому что у людей есть идущее из глуби веков представление о том, что это самое «сбыточное», то есть, духовный мир, тонкоматериальная реальность существует в сказочной форме: волшебная палочка, шапка-невидимка, аленький цветочек, принц, который ищет Золушку по потеряной ею хрустальной туфелке. Капитану «Секрета» не впервой устраивать феерии. Когда ещё ребёнком,  узнав, что его подруга – служанка Бетси не может выйти замуж за конюха Джима, потому что у них нет денег для заведения своего хозяйства, он не просто отдаёт ей свои деньги из копилки, а незаметно кладёт их в сундучок девушки с запиской: «Бетси, это твоё. Предводитель  разбойников Робин Гуд». Он кого хочешь изобразит: Робин Гуда, принца из розовой страны, Деда Мороза с фейковой ватной бородой, чтобы на Новый год осчастливить детей подарками. Ассоль верит в  сказку про Алые Паруса, таково её представление о прекрасном-сбыточном -  что ж, пусть будут Алые Паруса. Ведь Ассоль, как объяснил Грей суть дела своему помощнику  Пантену, «не должна выйти замуж иначе, как только таким способом». Дело-то ведь по большому счёту не парусах,  паруса – это ключ, которым Артур отомкнул двери в «сбыточное»:

  «…когда душа таит зерно пламенного растения – чуда, сделай ему это чудо, если ты в состоянии. Новая душа будет у него и новая у тебя».

  Так говорит Пантену Артур. Вот в этом и состоит секрет парусника с Алыми Парусами под названием «Секрет», и в этом секрет повести Грина – дать человеку «новую душу» и самому через это деяние обрести «новую душу». Не в текстильной лавке купил Артур Алые Паруса, он создал их глубиной своего любящего сердца, и пускай штормовой ветер рвёт шёлк, купленный в лавке, в клочья – парусам, созданным глубиной любящего сердца никакой шторм не страшен.
  До встречи с Ассоль Артур не понимал своего истинного предназначения, своего призвания. Пережив первое духовное пробуждение в детстве, стоя перед картиной, изображавшей капитана на корабле, он получил информацию, что должен стать капитаном, и приложил все силы, чтобы из белоручки голубых кровей стать настоящим морским волком. Он плавал без видимой цели по морям-по волнам нынче здесь-завтра там исключительно ради своего удовольствия, не задумываясь о будущем. Кто-то находит удовольствие посидеть с удочкой на берегу или с мормышкой перед лункой, кому-то в радость поиграть вечером с соседом в шахматы, Пьер Безухов получал удовольствие, протирая штаны английском клубе, Артур Грэй – мотаясь по морям. Лишь бы все были здоровы, как говорят в Одессе. Но вот протиратель штанов Пьер поговорил с Наташей – и началась у него новая жизнь. Так и Артур – увидел Ассоль, идушую по пыльной дороге – и как он объяснил Пантену, «благодаря ей я понял одну нехитрую истину». Истина эта действительно «нехитрая», проста – проще некуда: надо делать добро ближнему.
  Истина действительно «нехитрая», и кто ж её не знает? И разве когда Артур ещё мальчиком положил свои деньги в сундучок Бетси, он не сделал добро ближней? Но в житейской суете мы как-то о хороших и важных истинах забываем. Знаем, что надо делать добро ближнему, да всё времени нет: надо на рыбалку, в английский клуб штаны протирать, с соседом поиграть вечерком в шахматы. Тут уж не до Алых Парусов.
  Когда ряженые Дедом Морозом и Снегурочкой приходят к детям на ёлку, это прекрасно: дети верят в чудо, хотят его – так дайте им это чудо. Когда повзрослеют, они поймут, что Дедов Морозов и Снегурочек не бывает, но у самых чутких останется на всю жизнь ощущение «мистического аромата». Альберт Энштейн, ощущавший этот «мистический аромат», писал:

«Наиболее прекрасное чувство, которое мы испытываем, это чувство мистического. Оно – основа подлинного искусства и науки. Тот, кто никогда не испытал этого чувства, тот подобен мертвецу, и глаза его закрыты».

  Меня иногда поражают вполне взрослой мудростью книжки, написанные для детей. Одна из таких книг – «Волшебник Изумрудного города» Александра Волкова. Один из героев книги – бывший актёр Джеймс Гудвин попал  в Волшебную страну, жители которой приняли его за волшебника, и он не стал их разубеждать. Жители страдали от козней злых волшебниц, посещавших эту страну, и надеялись, что Гудвин  сможет их защитить. Но, как Артур не был принцем и на его судне паруса были не алые, а обыкновенные, Гудвин был обычным человеком, и он решил создать свои «Алые (а точнее, зелёные) Паруса». Он построил для этих несчастных город, который объявил изумрудным, и все жители города верили, что всё в этом городе, включая крепостные стены и башни, сделаны из изумрудов, потому что он, объявив себя правителем, велел им постоянно носить зелёные очки. Очевидно, умывались они тоже в очках, но в волшебных странах и не такое бывает. И этот фейковый изумрудный город непостижимым образом оказался надёжной защитой – злые волшебницы, очевидно, больше всего на всете боялись зелёного цвета и перестали пакостить жителям этого города.
  Но чудеса на этом не кончились. К Гудвину пришла за помощью девочка Элли и её друзья: огородное пугало Страшила, Железный Дровосек и Трусливый Лев. Страшила, с головой, набитой соломой и потому считавший себя глупым, надеялся, что волшебник Гудвин сделает его умным, Железный Дровосек страдал от того, что, не имея сердца, не способен любить и мечтал о том, что Гудвин даст ему любящее человеческое сердце, а Трусливый Лев хотел стать смелым. Поскольку Гудвин, повторяю, был не волшебник, а просто маленький смешной человечек, он, разумеется, не умел колдовать, зато у него был опыт делать фейки и он знал закон, открывшийся Артуру Грэю: «Если кому-то нужно чудо, дай ему это чудо». Страшиле он вставил в голову вместо соломы кулёк отрубей, смешанных с иголками и булавками и объявил: «Теперь вы умный человек». И Страшила в самом деле почувствовал себя умным. Железному Дровосеку Гудвин сшил сердце из шёлка (очевидно, алого цвета – по крайней мере, таким оно было на картинке в книжке, которую я читал в детстве), набив его опилками, и вставил ему в железную грудь, заверив: «С этим сердцем вы будете самым чувствительным человеком на земле». Трусливого Льва Гудвин заставил вылакать блюдо шипучего кваса, смешанного с валерьянкой, и Лев, разумеется, сразу почувствовал себя храбрецом. Гудвин не был волшебником, но он был хорошим психологом и понимал, что вера может творить чудеса. В медицине есть понятие «плацебо»: врач даёт больному  пустышку  - таблетки или капсулы, состоящие из лактозы или крахмала, рассказывает о высокой эффективности этого «препарата» - и в организме больного запускаются необходимые для исцеления психические процессы. Нечто похожее произошло и в сознании героев книги – Гудвин при помощи жульничества дал им «новую душу» и, наверно, сам «новую душу» обрёл: «А я, кажется, и в самом деле неплохой волшебник. Кого бы ещё осчастливить, кому дать новую душу?» - так, возможно, он подумал. Ведь действительно Страшила стал проявлять чудеса мудрости, Дровосек – чувствительности, а Лев – храбрости.
  И тут мы подходим к важному выводу: никакой Гудвин не даст человеку того, чего в нём нет изначально. Можно лишь раскрыть то, что в нём уже есть, но ещё не выявилось, не сформировалось. Ещё до знакомства с Гудвином Страшила уже был умён, Лев храбр, а Дровосек умел любить, но они этого не знали, хотя на протяжении книги не раз проявляли эти качества. Нечто подобное произошло с Александром Грином. Он с рождения был, как говорят, писателем «от бога», но не знал этого. Он мотался без видимой цели по свету, и если Артуру помогла пробудиться Ассоль, в жизни Грина эту роль сыграл эсер Быховский. «Из тебя вышел бы писатель», - сказал он, и эти слова, по как позднее напишет Грин, «были светом, озарившим мой разум и тайные глубины моей души». Никто не может сделать человека писателем, если писательский дар не хранится в «тайных глубинах» его души, но вот кто-то скажет одну-единственную фразу, и она, осветив разум и душу, откроет неведомую ему самому тайну этой души и «новая душа будет у него».
  Точно так же и альтер эго Грина Артур Грэй родился со способностью дарить людям чудеса и ещё в детстве попытался это сделать, подложив в сундучок служанки Бетси  вместе с деньгами из копилки записку с подписью «Робин Гуд». Чудо не удалось, потому что девушке не трудно было догадаться, кто скрывается за этим именем, но начало было положено. Потом – взросление, годы обучения на капитана, плавание по морям без видимой цели, потому что время ещё не пришло, он ещё не созрел для настоящего чуда. Ассоль, подобно Гудвину или Быховскому, лишь пробудила дремавшее в Артуре до срока, словно вставила ключик в скважину механической шкатулки и повернула его. И внутри шкатулки завелась пружинка, пришли в движение спящие зубчатые колёсики, застучали молоточки и зазвучала чудесная музыка. И у тех, кто слышал эту музыку, в душе словно «брызнуло зелёным листом».
  В Новом Завете Христос говорит: «Возлюби ближнего как самого себя». У Грина же: «Возлюби ближего – и новая душа будет у него и новая у тебя».

                8. У АССОЛЬ ТОЖЕ БЫЛИ ДВЕ  КОСИЧКИ

                - Ты как думаешь, придёт волшебный корабль за мной
                или нет?
                - Придёт, - спокойно ответил матрос, - раз тебе это
                сказали, зачит, всё верно.
                «Вырастет, забудет, - подумал он, - а пока… не стоит   
                отнимать у тебя такую игрушку».

                А. Грин. Алые Паруса

Так я дочку развлекаю к ночи...
Пусть про нас с усмешкой говорят,
Что от парусов остались клочья
И на камни наскочил фрегат.

А на этих клочьях только дыры,
Да и те, мол, выточила моль,
Что половиками для квартиры
Бросила их под ноги Ассоль.

Что, мол, капитан теперь в отставке,
Путь его - не впрямь, а наугад...
Дочка! Мы внесем свои поправки:
Люди ведь неправду говорят!

Дочка отвечает: - Что за толки!
Мы рассеем их за полчаса.
Я сама сумею без иголки,
Снова сшить такие паруса,

Что корабль сорвется сразу с мели,
Полетит в морскую синеву...-
Только бы мы вместе захотели
Эту сказку вспомнить наяву!

                Сергей Наровчатов. Алые Паруса


   Вот и сбылось пророчество фантазёра Эгля –  в Каперне, где «не рассказывают сказок и не поют песен», а если и рассказывают и поют, то «о хитрых мужиках и солдатах, с вечным восхвалением жульничества, эти грязные, как немытые ноги, грубые, как урчание в животе, коротенькие четверостишья с ужасным мотивом» расцвела, словно корзина угольщика, прекрасная сказка – сказка об Алых Парусах. И корабль с Алыми Парусами приплыл и, забрав Ассоль, скрылся за горизонтом. И жизнь в Каперне пошла по-прежнему, «в работе как в драке», как определил её угольщик Филипп, с теми же сказками и песнями, лишёнными духовного света, сухими и мертвыми, словно прутья в корзинах вечно пьяненького  угольщика. И ничего не изменилось…
  Ничего не изменилось? Совсем-совсем ничего? Или всё же что-то изменилось?..

  Трактирщик Хин Меннерс пришёл к берегу посмотреть на корабль с Алыми Парусами последним, потому что, когда жители Каперны мчались к берегу как угорелые, он считал, что ему, почтенному, всеми уважаемому человеку не пристало бегать как какой-нибудь мальчишка. Рыбаки, их «рослые жены с гнутыми  бровями и руками круглыми, как булыжник» неслись, обгоняя друг друга, поднимая пыль и падая, он же шагал важно, с достоинством, поэтому пришёл к берегу, когда уже невозможно было продраться сквозь плотно стоящую толпу поближе, и ему пришлось наблюдать всё происходящее издали. Лицо Артура трактирщик не мог разглядеть, но оно ему кого-то смутно напомнило.
  Когда шлюпка, приняв на борт Ассоль, отошла  от берега, Артур обернулся и посмотрел на толпу сгрудившихся у воды жителей «ужаснувшейся навсегда Каперны». Люди стояли в оцепенении, как в финале пьесы Гоголя «Ревизор», в знамениой «немой сцене» - у одних лицо выражало изумление, у других страх на грани ужаса, у третьих как бы говорило: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!», а четвёртые словно хотели воскликнуть: «Чудеса!», но не успели – в этой позе застало их всеобщее оцепенение. На лице Хина Меннерса застыло мучительно-озабоченне выражение – он вглядывался в лицо Артура, силясь вспомнить: «Где я его мог видеть?».
  И среди всех этих застывших будто в стоп-кадре людей только двое не поддались всеобщему оцепенению. Первый - приятель Ассоль пьяненький угольщик Филипп. Прибежав к морю, он нашёл в толпе Ассоль и встал рядом с ней, поэтому, когда шлюпка достигла берега и остановилась как раз напротив девушки, ему всё было хорошо видно. Вторая – девочка лет восьми с волосами, заплетёнными в две косички. Она стояла рядом с угольщиком, доверчиво прижавшись к нему и дрожа от волнения, как в ознобе. Артур обернулся назад и встретился глазами с угольщиком – они узнали друг друга. Угольщик улыбнулся и заговорщицки подмигнул Артуру как старому приятелю: дескать, не беспокойся, не выдам. Артур тоже улыбнулся и еле заметно кивнул головой: «А я и не сомневаюсь».
  Девочка заворожённо смотрела на «принца» широко раскрытыми глазами и, казалось, помани он её, побежала бы по воде, как бегущая по волнам Фрези Грант. Артур, переведя взгляд с угольщика на девочку, встретившись с ней глазами, нагнулся к Ассоль и что-то сказал ей. Она тоже обернулась, улыбнулась девочке, и   помахала ей рукой. И девочка страстно замахала вслед удалявшейся шлюпке, и продолжал махать до тех пор, пока корабль с Алыми Парусами не скрылся из вида.
  Толпа наконец очнулась от оцепенения и пошла по домам оглушённая и подавленная. Когда все разошлись и на опустевшем берегу остались только угольщик и девочка, он сказал: «Ну что, муха, пойдём и мы?» Но она будто не слышала, и старик понял: «Не надо её трогать». Он пошёл один; дойдя до крайнего дома, прежде чем скрыться за углом, обернулся и прсмотрел: «муха» всё стояла и смотрела на горизонт, за которым скрылся волшебный корабль с прекрасными Алыми Парусами….
  Обман раскрылся на другой день. Хин Меннерс поехал в Лисс за новой партией товара для своей лавки и, трясясь в повозке по пыльной дороге, в который раз перебирая в голове картины вчерашнего дня, наконец вспомнил: ну конечно же, капитан, который распрашивал его в трактире про Корабельную Ассоль и есть тот, кто приплыл за ней на корабле с красными парусами! Правда, он был по-другому одет, но, несомненно, это был он. Это открытие так обрадовало Хина, что он громко расхохотался и хлестнул кнутом по спинам лениво бредущих лошадей - ему не терпелось поскорее получить подтверждение своему открытию.
  В Лиссе Хин обошёл несколько лавок, где продавались ткани, распрашивал, не покупал ли у них человек с такими-то приметами и в форме капитана красную ткань, и в одной лавке хозяин подтвердил: да, заходил именно такой капитан и купил целых две тысячи метров алого шёлка. К вечеру об обмане, устроенном заезжим капитаном, знала вся деревня. Люди передавали друг другу эту радостную новость со смехом и чувством облегчения: этот случай, необычный, ломающий устоявшиеся представления о реальности и потому внушающий суеверный страх, объяснялся элементарно просто! Никакого чуда нет, и можно продолжать жить по-старому в  пусть и скучном, и унылом, но таком привычном мире, в котором солнце встаёт на востоке и заходит на западе, где после осени наступает зима,  и корабли плавают не под красными  шёлковыми парусами, а под обычными парусиновыми. Тут же стали рождаться домыслы и сплетни. Кто-то высказал догадку, что тот капитан, наверняка, пьяница и развратник - побалуется с дурочкой, пока не надоест, а потом оставит её в каком-нибудь портовом городке, и пойдёт она на панель, станет, как все портовые проститутки, алкоголичкой и умрёт под забором. И поделом, туда ей и дорога! Это предположение сразу превратилось в сознании многих обитателей деревни в несомненную истину.
  Но были и другие – те, про кого Грин написал, что они «подозревали, хотя дико и смутно, что Ассоль дано больше прочих – лишь на другом языке». Случай с Алыми Парусами превратил смутное подозрение, что Ассоль «дано больше других», в уверенность. И на утверждение первых, что она  «тронутая», возражали: «Нет, девчонка не так проста!». Вечно пьяненький угольщик подливал масла в огонь своим рассказом о том, как у него ожила и зазеленела корзина. «Да прохвост он, этот капитан, - горячились первые. – Вот попомните, бросит он её в ближайшем порту без гроша». – «Ну, это ещё бабушка надвое сказала», - парировали вторые. «Так что же, он и в самом деле принц, по вашему?», - ехидничали первые. «Ну, принц не принц, но  по лицу не скажешь, что прохвост, и манеры у него благородные. Да и человек он, как видно, не бедный. После нищеты Ассоль хоть будет обеспечена. За нашими-то деревенскими дурёхами женихи на кораблях не приплывают -  ни под алыми, ни под какими парусами. Вот и приходится выходить за своих, деревенских – пьяниц и матерщинников, да к тому же любящих во хмелю кулаки распускать».
  Каперна, таким образом, разделилась на два лагеря: на «нормальных», то есть, тех, кто «раскусили» капитана и были уверены, что Ассоль – «пропашка», которую впереди ждёт печальная участь, - и тех, чья вера в то, что считать «нормальным», а что нет, если не поменялась окончательно, то отчасти пошатнулась. В первой партии верховодили трактирщик Хин и в основном незамужние девушки и женщины – они не могли простить, что чёкнутая  Ассоль, которую никто не возьмёт замуж, заполучила такого красивого и богатенького жениха. На своих посиделках они по косточкам разобрали внешность Артура и пришли к мнению, что в нём нет ничего хорошего, так себе, ни рыба - ни мясо. Но горячность, с которой они это утверждали и то, что эта тема возникала в их разговорах постоянно, свидетельствовали о том, что красавчик-капитан задел их женские сердца за живое.
  Угольщик вдруг на старости лет стал популярен среди людей второй партии, и частенько по вечерам в его лачужке они собирались, чтобы за стаканчиком в который раз послушать рассказ про Ассоль, которую Филипп, как они с удивлением обнаружили, знал больше и лучше, чем они, про зазеленевшую корзину и про Грея, с которым он познакомился в трактире Хина.
  - Так говоришь, зазеленела корзина?
  - Ну да. Глянул я, а из прутьев почки так и попёрли.
  - Ну а потом?
  - А потом листчки зелёные, и вдруг бац – всё исчезло! У меня сразу весь хмель вышибло…
  - Чудеса!- восклицали самые впечатлительные.
  - А, может, тебе всё-таки примерещилось? – спрашивал очень хотевший поверить и в то же время не хотевший поверить, заросший, будто старыми предрассудками, густой чёрной бородой рыбак.
  - Примерещилось! – передразнил Филипп. Плохо ты знаешь Ассоль! Она знаешь… у-у-у! Не чета тебе, мохнорылому. Она всем нам не чета! Накануне, перед тем, как приплыл за ней тот капитан  - у моей повозки тогда колесо отвалилось... Поставили мы с ребятами колесо на место, сели покурить, гляжу – она идёт. «Я – говорит, - Филипп, одного тебя люблю из всей Каперны, и потому тебе одному секрет открою. Я  - говорит – скоро уеду отсюда навсегда». Я, понятное дело, удивился. Спрашиваю: куда ж ты уедешь? «Этого, - отвечает, - я и сама не знаю, но уеду – это точно». И когда ж ты, муха, уедешь? «Этого я тоже не знаю. Может, через год, может, завтра, и потому давай-ка попрощаемся на всякий случай. Может, не увидимся больше. Только  смотри, никому не проболтайся. Я тебя одного люблю и одному тебе секрет доверяю». Ладно, - говорю, - никому не скажу, раз такое дело. И не сказал никому, пока она не уплыла с тем капитаном. Сейчас можно. Ну, вот скажите, откуда она могла заранее знать об этом?
  - Может, она того капитана видела и они сговорились? – предположил чернобородый.
  - Да не видела она его никогда, говорят тебе!
  - Ну, тогда не понятно…
  - В том-то и дело. Я же говорю – не чета она нам, потому и не поймём мы никогда. Она ж про этого капитана под алыми парусами знала ещё тогда, когда совсем девчонкой была. Ну, вот скажите: откуда?
   - Вроде говорила, что волшебника в лесу встретила, он ей и пообещал, - неуверенно промямлим чернобородый.
   - Вот то-то и оно! Тебе не пообещал, мне не обещал, ему не пообещал (угольщик ткнул пальцем в плечо соседа), а ей пообещал. Почему он тебе не обещал?
   - Да я и не встречал их никогда, волшебников.
   - Может, и встретил, да не узнал. Наверняка заходил он к нам в Каперну по пути, пока шёл по своим делам. Я так думаю, что и не волшебник он вовсе, а просто из породы таких, как Ассоль, вот и сказал ей, что волшебник. Встретил в лесу девочку и сразу узнал родную душу. Всякая сосна своему бору шумит. Была бы она обычной девицей, каких у нас в деревне полно, разве бы знала накануне, что капитан за ней приплывёт скоро?
  Так в компании угольщика Филиппа родилась легенда о том, что Ассоль – ясновидящая.
  Потом разговоры, как водится, сворачивали на быт: какая завтра будет погода, и можно ли будет выходить в море на рыбалку, что рыбы в этом году стало меньше, что перекупщики не дают за рыбу, чтоб их черти забрали, настоящую цену и т.д. Словом, разговоры были всё те же, что и раньше, и люди были те же, что и раньше… И всё же и люди, и их разговоры в чём-то стали иными, в них стало меньше уныния, меньше покорности скуке и тяжести жизни, и всё меньше в разговорах звучали сквернословие и непристойные анекдоты…

 
  И только один человек в Каперне продолжал верить, что за Ассоль приплывал настоящий принц – та самая девочка, приятельница угольщика, одинокого бобыля, любившего её как родную дочь. И когда отец, вернувшийся домой после стихийно возникшей на улице сходки, на которой все обсуждали вчерашнее событие с Алыми Парусами, сказал ей, что всё это обман, и шёлк на паруса куплен в Лиссе, и принц – никакой не принц, а пьяница и жулик,  она зарыдала и крикнула: «Не правда! Это настоящий принц! Когда я вырасту большая, за мной тоже приплывёт корабль с Алыми Парусами и увезёт меня волшебную страну!»
Отец назвал её дурой, влепил ей увесистый подзатыльник и пригрозил, что если она не прекратит верить в эту чепуху, он её выпорет.
А вечером, когда угольщик закончил свою работу, они сидели, как обычно, на любимой лавочке под старой берёзой. Девочка спросила:
  - Скажи, ведь это правда был принц? Настоящий принц?
  - Ну конечно принц, самый настоящий.
  - А папа не верит, говорит, что принцы не бывают, что всё это глупые сказки. Ведь бывают? Скажи, бывают?
  - Конечно, бывают. Всё бывает. Я вот как-то еду из города, посмотрел на пустую корзину…
  Но девочка не слушала про корзину. Она всё о своём:
  - А когда я вырасту, за мной приплывёт принц на корабле с Алыми Парусами?
  - Приплывет, обязательно приплывёт, муха.
Угольщик погладил её по  головке с двумя косичками  и почему-то вспомнил: у Ассоль в её возрасте были такие же две косички. Подумал: «Пусть верит, пока мала. Вырастет – забудет… А впрочем, кто знает… Я уж сейчас, старый дурак,  и не пойму, что думать. Ведь вот зацвела же корзина».

  Такой вот финал привиделся  мне, когда я гулял с моим внуком в парке.