— А кто же в лавке остался?!
Старый еврейский анекдот
И вот мне приснилось что сердце мое не болит.
Оно колокольчик фарфоровый в желтом Китае…
Николай Гумилев
И я люблю тебя… и к нам идет парусный флот!
Б. Г.
1.
Здравствуй. Я вижу, что ты не спишь.
Самое время поговорить о разном.
Ветер улегся. Сразу настала тишь.
Только по флису неба — всё стразы, стразы…
Как ты там — в нудной мутной своей зиме?
Сколько еще отмерил себе сюжетов?
Очень удобно прошлого не иметь.
Выключить память — это почти блаженство.
Здесь все по-старому. Так же течет река,
так же ее пронзает с разбегу стрелка.
Город-герой держит себя в руках,
все размышляет, дать ли мне парабеллум.
Сушатся ласты, аквалангисты ушли на дно —
как же еще бороться с великой сушью.
Плачет принцесса — с браком веретено,
принц не разбудит, общий баланс нарушен.
Мыши погрызли плавленый лунный сыр,
и в середине светит большая дырка.
Самое время остановить часы,
выключить лампу, гордо уйти из цирка.
Лучшие песни ставятся на «рипит»,
чтобы за годы плотно смешаться с кровью.
Ветер вернулся. Лучше, ей-богу, спи…
Снег на подходе. Скоро нас всех укроет.
2.
Ни к чему извиняться за выспренний слог,
за умение сделать красиво.
Кто-то даже печатными слово не смог,
ну а мы-то — умеем курсивом.
И с виньеткой, и с розой, и два голубка
на открытке воркуют умильно…
Но в дыхательном горле застряла строка
густо-серым дымком сенсимильи.
И не выгнать ее ни туда, ни сюда —
остается догнаться пост-роком.
На зрачках все быстрей застывает слюда.
Все плотнее декабрьский кокон.
Слишком много в пространстве колючих углов.
Слишком мало уютных овалов.
Собери пострадавших в борьбе за тепло
и свези потихоньку на свалку.
Доктора не пропишут тебе легалайз —
рецептурные бланки сгорели.
Так и быть, пропусти новогодний бедлам,
заховайся до завтра в постели
и оттуда на мир удивленно глазей,
получая не все и не сразу.
Ледяной виноград на морозной лозе
прорастает сквозь тело и разум.
3.
Стало слишком много точек
на расколотой земле.
Уплываем между прочим
мы в дырявом корабле.
А в подлеске из метафор
прорастет терновый куст.
Положите масла в Кафку.
Пусть потянется Прокруст.
Праздник скачет по планете
на раскрашенном коне,
призывает лишних третьих,
в формы заливать свинец.
Постреляем из хлопушек —
их должно хватить на всех.
В небесах висит ватрушка,
примеряясь падать вверх.
Вечер подъедает утро.
День практически исчез.
Сыплет сахарная пудра
с нафталиновых небес.
Слишком мало места в давке.
В легких вьется серпантин.
Лучше оставайся в лавке,
потихонечку свети.
4.
Осторожно подходим к обрыву строки,
раз уж снова декабрь заплыл за буйки —
утопающим нужно спасенье.
Только здесь не помогут Мазай или Ной,
да и Немо, похоже, пройдет стороной,
проплывет с ледоходом весенним.
Говорят, все смывается талой водой
и становится «после» прекрасней, чем «до» —
симпатичная старая сказка.
Значит, снова поманит избитый сюжет,
И Земля на минуту замедлит движе…
Извините, что образ затаскан.
Угадай, под каким ты закрыт колпачком.
Угадаешь — на снег можешь падать ничком,
а иначе — застрял во флаконе.
И, пока возгоняется твой селектив,
постарайся кого-то немного простить
и украдкой кури на балконе.
С каждым днем все сложнее шагнуть за порог.
Мы не чувствуем рук и сбиваемся с ног,
чтобы все же дождаться салюта.
Но рассыплется небо блестящим драже —
а тебе бы прилечь… и дожить бы уже
до конца диких скомканных суток.
Небеса не услышат далекий “knock-knock”,
подобьется с нелепой ошибкой итог,
и качнутся весы незаметно.
Разобьется прозрачный раскрашенный шар.
На минуту вдруг станет труднее дышать,
но мы просто забудем об этом.
5.
Вокзал — перрон — вокзал, и проезжает шляпа,
слетая с головы по классике вполне.
Ее несет поток куда-то к арке Штаба,
и вот она уже на гребне, на волне.
Колесный перестук, вагонные причуды —
«Сапсан» помчит туда, неведомо куда.
В вагоне номер 100 спокойно курит Будда,
Из глаз его течет тяжелая вода.
Как трудно быть живым, оплакав все, что можно,
когда тебя порвут на тысячи цитат.
И не поможет Бог, поскольку сам ты — Боже.
А это значит — шах. А это значит — мат.
Под ложечкой сосет неясная тревога.
На станции сойдешь — так будешь век без сна.
Открылся третий глаз с нарядным ярким лого,
и хиппи подожгли свой внутренний Вьетнам.
Цветок не прорастет в винтовочное дуло,
и песни про любовь закатаны в асфальт.
Рождественский сироп надолго сводит скулы,
и лучше нам с тобой не портить пастораль.
Под безнадежный крик «карету мне, карету!»
часы пробьют январь практически насквозь.
Но где-то далеко начнет маячить лето,
закутано в туман и авитаминоз.
Лови последний шанс и наслаждайся видом,
в брильянтовой пыли летя на почтовых.
Прорезав лед лучом, всплывает Атлантида,
чтоб на приколе встать в излучине Невы.
6.
Вот салат из конфетти.
Вот напиток из бумаги.
В темноте все вести благи.
Если хочешь, улети.
Города укроет снег
неприятно-влажным пледом.
Ночь приходит. День неведом.
Можно спрятаться во сне.
Там уже цветет сирень,
гроздья пахнут пыльным маем.
Мы подушку обнимаем,
торопясь себя согреть.
Птица подо льдом поет
о далеких ярких странах.
Снова календарь карманный
мы прочтем наоборот.
Начиная с декабря,
январю подставим щеку,
а февраль выходит боком —
в чешуе, как жар горя.
Где ты, желтый наш Китай?
Плохо слышен колокольчик…
Год проходит мимо молча.
Если можешь, улетай.
7.
Хлеб или луч преломляет небесный оптик —
хочешь не хочешь, а будешь опять спасен.
Кто-то уже в салате сидит по локти,
кто-то решил, что ну его нахер все.
Зимние дни так ловко меняют кожу.
Летние дни… а есть ли такие дни?
Кто-то с планеты спрыгнул неосторожно.
Кто-то примерил новый красивый нимб.
Солнце садится прямо за крышей дома,
и выплывает бледный овал луны.
Кто-то, устав от снега, впадает в кому.
Кто-то целует руки своей весны.
Тащит декабрь в небо подъемным краном.
Времени не осталось — давай вируй.
Кто-то, настроив голос, поет осанну.
Кто-то мелком рисует защитный круг.
В сущности, этот праздник — смешная прихоть,
просто уходит год и приходит год.
Кто-то сошел с катушек и будит лихо.
Кто-то из кухни роет подземный ход.
Пару кварталов влево, не знаю броду….
С каждой хлопушкой ближе нестрашный суд.
Кто-то играет в салки, но неотвода.
Кто-то играет в прятки, но не найдут.
8.
Прогнило что-то в датском королевстве,
поэтому повсюду — странный запах.
Забили мир подарочные толпы,
и лучше на пути у них не стой.
Все брызжет злостью вперемешку с лестью,
накрыто медным тазом, светлым завтра.
История несет бесценный опыт
и приглашает всех на времяпой.
Глотни секунду из разбитой чашки.
Втяни минуту из щербатой кружки.
Хлебни из миски целый зимний месяц.
В кастрюле помешай прошедший год.
Куда-то полночь нас опять потащит,
пытаясь сделать мутный праздник нужным,
но как-то неуютно все и тесно,
все криво и совсем наоборот.
Опять вокруг сплошное заливное —
оно покрыло стол и тротуары.
Неистово моргают светофоры,
сливаются усталые цвета.
Похоже, твари упустили Ноя,
рассыпался отличный план про пары,
и одиночки заполняют город,
стремясь нагреть остывшие места.
Все старое поставлено на карту.
Все новое так быстро станет старым.
И мы опять пойдем кружиться в танго,
без мыслей ни о чем и ни о ком.
Под елки в кучу свалены подарки.
Открытки распечатаны над паром,
и от греха наш робкий нежный ангел
свалил и нервно курит за углом.
9.
Вот и недолго осталось уже —
скоро пробьют оболочку куранты.
Мы улыбнемся, подвластны клише,
станем торжественны и аккуратны.
Будут в бокалах шипеть пузырьки,
всех призывая к веселью и благу,
и ненадолго мы станем легки,
слыша, как движутся архипелаги.
Так пожелай мне поверить вранью,
высмотреть новую точку отсчета.
В городе радостно пьют и поют,
ведь январю — две секунды до взлета.
Под майонезом проходит процесс,
катализатор — зеленый горошек.
Санта задумчиво смотрит с небес:
«Кажется, детка, ты не был хорошим…»
Изобретается велосипед —
но, разумеется, снова не нами.
По расписанию движется свет,
елка привычно сияет огнями.
Все подбираются ближе к столам,
дабы познать пищевую усталость…
И незаметно уходит в офлайн
год, состоящий из лишних деталей.
10.
Просто замри, молчи, не думая ни о чем.
Для молчания сто причин стоят за левым плечом.
Хватит на годы и годы словесного серебра.
Только глотнешь свободы — уже уходить пора.
Трелью совсем ненужной взорвется дверной звонок.
Лед обернулся лужей — большего он не смог.
Плотно сидишь в квартире, чтобы достичь тепла.
Части большого мира спрятаны по углам.
В пазл соберешь кусочки собственной немоты.
Каждое слово в строчке — тоже немного ты.
Если с тобой сурок, неизбежно и ты с сурком.
Код наугад придумав, вряд ли сладишь потом с замком.
Ветер шуршит оберткой — видно, дары не впрок.
Праздник легко испортить, перешагнув порог.
Завтра река размоет стылые берега.
Поздно просить покоя, поздно себя ругать.
Каждый, кто здесь родился, знает, почем зима.
Радость заходит с тыла, чтобы лишить ума.
И неизбежен выстрел, если глаза в глаза…
Только петарда свистом чертит в зрачках зигзаг.
11.
Гонец принес плохие вести?
Давай скорей его ату!
Да, это вроде бы нечестно,
но хватит множить суету.
Декабрь сложился в знак вопроса,
но ни к чему искать ответ.
Готова золотая доза,
ведь ледяной сварился мет.
Сияют четкие кристаллы
из долгих зим и кратких лет,
и на экране одеяла —
нарезка сцен из Breaking Bad.
Опять в кино — далекий космос,
и Супермен, и бэтмобиль.
Все незатейливо и просто.
Попробуй это полюби.
Баранки гнет принцесса Лея.
Растет волшебная трава.
Мы ни о чем не пожалеем,
поскольку жизнь всегда права.
Но побеждает все же нежить,
все катится куда-то вниз…
Финал, конечно, неизбежен,
и ржет над нами сценарист.
12.
Убаюкивай ум незаметно,
чтоб не портил блестящую ночь.
Не пытайся быть северным ветром,
постарайся сарказм превозмочь.
Мишура оплетает запястье,
словно самый наивный браслет.
Так и просится рифма про «счастье»,
но его, слава Пушкину, нет.
Неслучайно средь шумного бала
ты сидишь над тарелкой всего.
Не дождется тебя одеяло.
Попрощайся пока с головой.
Просто выпей стакан новогодья
с переходом на автопилот.
Все проходит. Конечно, проходит.
Превращается в парусный флот.
Соловья разрывает от басен,
и цинизму проснуться пора…
Мы сегодня глупы и прекрасны —
до утра, до утра, до утра.
13.
Наш троллейбус идет на восток —
ну конечно, а как вы хотели?
Лунный свет сверху льет карамелью,
проводя эклектический ток.
Помоляся своим оливье,
вся страна погружается в студень —
как положено, с хреном на блюде,
рассылая приветы семье.
Вдалеке паровозный гудок
возвещает начало рассвета.
Все так хлипко- и ветхозаветно...
Впрочем, если привыкнуть, то ок.
Белой рыбой всплывает январь,
отменяя пустые запреты.
Растворяется дым сигаретный.
Застывают под кожей слова.
Мы пытались учить языки,
зазубрив исключенья из правил.
Алфавит нас по строчкам расставил
мимолетным движеньем руки.
Все на месте — от «а» и до «я».
Альфа тихо бубнит про омегу.
Все грехи отпускаются снегом…
И звезда продолжает сиять.
Ноябрь—декабрь 2018 г.