В этой темной комнате он обычно сидел ночью,
Один, опершись на сломанную клавиатуру
Воображал себя Нострадамусом
На худой конец Маларме, Рембо, Верленом
Эрзой Паундом или кем-то иным неназванным
Но непременно проникшим в суть вещей и явлений
"Язычок пламени, выходящий из одиночества,
Приносит успех тому, кто верит не напрасно"
Ночью все было легко и просто: мысли текли рекой
Облекаясь в ясные отточенные формулировки
Правда наутро выяснялось, что это были бессвязные бредни
Прыгающие с листа на лист банальности
Тогда он решил не просыпаться раньше захода солнца
Правда пришлось бросить службу в кредитном кооперативе
Спрятаться ото всех и даже выгнать женщину,
Которая называла себя его женой и ещё говорила,
Что у них есть дети. Поначалу все шло довольно неплохо,
Но эта женщина вернулась и привела с собой санитаров
«Из множества Ветвей он выбирает ту, что станет жезлом»
И жезл этот он узрел в руках девы из соседней палаты
Она подошла к нему и сказала: Я неизлечимо больна
Признаюсь, я сделала в жизни довольно много ошибок
Пила воду, заряженную Аланом Чумаком
Отрицала догмат о том, что нет Холмса кроме Ливанова
И много ещё всякого другого. Но теперь мне дали эту палку,
Ибо нога больше не слушается и не осталось надежды улететь
Хотя я готовила побег и даже подпилила решетку
«Прежде чем осуществится преобразование Империи»,
- ответил он - «Случится чудесное происшествие»
Покажи мне это место, и я помогу тебе!
После отбоя они пробрались через окно в столовой на крышу
И взявшись за руки сиганули вниз, в ноздреватый мартовский снег
Но ни места их приземления, ни тел, ни иных следов
Никто так и не обнаружил, хотя искали на совесть.
И никто не обратил внимание на странных птиц
Сидячих здесь же, на верхушке дерева.
Хотя нет, был один: его звали Казбек Борисыч
Клиницист с сорокалетним стажем, упрямый как осел
Не признававший никаких новых течений психоанализа
И чуждый гуманизма в общении с пациентами
Но он успел научить его гадать по катренам Нострадамуса
И Казбек Борисыча с тех пор как будто подменили.