Под утро позвонил
приятель детства,
запнувшись, произнёс,
что... Мамы нет.
Мы с ними жили,
прежде,
по соседству,
в пятиэтажке
с видом на проспект.
В ответ пробормотал,
собравшись с духом:
«Крепись, давай.
Несправедлива жизнь».
Дежурные слова...
«Земля ей пухом.
Не раскисай.
Увидимся.
Держись»...
На кухне тщетно
чашкой кофеина
унять пытаюсь
муторность души.
Чужая смерть,
а на; сердце противно
и почему-то
боль не приглушить,
тем, что моя жива пока,
и в двушке
не тесно нам,
она не в тягость мне
(давление,
таблетки; и подушки
поправить, и
проверить пульс во сне...).
Порой ворчит
и сердится на старость:
«Неловкой стала,
медленно хожу,
болезни одолели
и усталость,
очки свои
опять не нахожу;
забот со мной...
Прости меня, сыночек»...
Шепчу в ответ
её полуобняв:
«Всё хорошо»,
и проглотив комочек:
«Ты не обуза,
мама, для меня»...
Приму-подам,
конечно, успокою,
за непременным
«Вестником» схожу.
Из новостей
я ни одной не скрою,
и только
про соседку не скажу.