В покровах мрака первозданного и скорби
Дремал тот лес... Хозяин Эргефорбер
Тройной грядой вокруг расставил авангарды
Гигантских елей. Их верхушки-алебарды
Вздымались в небо... Солнце каждый раз
Царапалось об острый их каркас.
То не простые были ели... Великаны!
Когда-то, в битве с воинством ликанов,
Царь обратил их с помощью заклятия
В одревесневших исполинов, и в объятия
Коры замшелой заточил их. Проросли
Корнями ноги их во глубину земли.
Но теплились остатки жизни прежней
В бугристых венах и сомкнутых веждах
Усопших воинов... И горечь смол янтарных
Лилась из глаз потухших... Киноварный
Рассвет струился меж ветвей, сквозь бурелом,
Тревожа память о могуществе былом.
Случалось, что гиганты умирали
Второю смертью - при лесном пожаре.
Тогда в обугленных еловых обелисках
Селились стаи огнезрачных василисков,
И средь корней, на пепелищах адских
Рождались клады и несметные богатства...
А за кольцом косматых елей-великанов
Шла череда глухих болот, туманов...
А дальше - полоса ничьей земли,
Синеголовники здесь круглый год цвели.
В сапфирном мареве густой туман редел -
Здесь власти Эргефорбера предел.
***
Пять тысяч лет - царь был ещё не старым...
И больше всех своих лесных бастардов
Он обожал любовью нежной и звериной
Трёх дочерей своих: Орнеллу, Эйфорину
И младшую, инфанту Тинга-Линг,
Чьё имя - словно тающий ледник...
И каждое прелестное создание
Царь наделил особым даром тайным.
Орнеллу сделал он хозяйкой подземелий,
Где огненно-чешуйчатые змеи
Сокровища усердно сторожили,
Каменьев россыпи и золотые жилы.
Он страсть малышки угадал ещё с рожденья.
Она играла с неподдельным наслаждением,
Когда отец склонялся к колыбели,
С его нагрудной цепью... Камни пели
И источали свет... В её глазах
Он отражался, как в бездонных зеркалах.
Ей блеск сокровищ был милее солнца.
Бывает, дева без причины засмеётся -
И эхо драгоценным перезвоном
Бежит по утренним лужайкам бирюзовым,
А после, скатываясь в сонные овраги,
Мерцает долго в их прохладном мраке.
Вторая дева, Эйфорина, та с пелёнок
К оружию тянулось - дьяволёнок!
В отцовской мантии, с изогнутым кинжалом
Она пред зеркалом вертелась и визжала.
"Моё, моё дитя!" - безмерно горд был
Воительницей юной Эргефорбер.
Шло время. Поклонения собратьев
Ей было мало, и отец забрать ей
Позволил армию грифонов и вивернов,
Они служили деве преданно и верно.
На боевом грифоне Эйфорина
Ночами с криками и песнями парила.
Совсем другой была последняя малютка.
Увы - ни страсти, ни холодного рассудка,
И ни одной своей черты или таланта
Не обнаружил в маленькой инфанте
Лесной правитель... Жаль... За исключением,
Пожалуй, тяги к тишине и заточению.
Она была легка, как паутинка,
В глазах таилась нежная грустинка,
На их лучистый свет всегда слетались
Ночные мотыльки... Они метались
Вокруг неё, как стайка небылиц,
Их отгоняла она взмахами ресниц.
Но царь любил её, и - равно как и сёстрам -
В день совершеннолетья преподнёс ей
Чудесный дар. Инфанта попросила
Всего лишь флейту... В ней скрывалась сила...
Хоть безделушка из сухого тростника
Была, как Тинга-Линг - хрупка, легка...
***
Так расцветали с каждою весною
Три дочери властителя лесного...